Вот опять окно, где опять не спят
Конечно, самые яркие образы, рождающиеся во мне при мыслях о проведенных мной бессонных ночах - это образы реанимации. Но это никогда не воспоминания о чем-то сверхъестественном, о каких-то захватывающих событиях. Лишь очень тщательно покопавшись в памяти, нахожу там следы катания на каталке по корпусу, которым меня одарили в последнее дежурство, следы интересных и сложных больных, всегда поступавших ночью, следы непозволительно длительной и непередаваемо увлекательной ночной болтовни в коридоре... Как ни странно, первое, что встает перед глазами при произнесении слова ночь - влажный, блестящий пол, отодвинутые со своих мест тумбы и столики, два заполненных ведра - одно с мыльной водой, другое с чистой, вечно слетающая с моей ровесницы-швабры цветастая тряпка, слякотные перчатки на руках… Мытье полов. Нелюбимое тогда, с какой ностальгией я вспоминаю о нем сегодня. За тот час, что у меня занимало тщательное мытье одной палаты, сколько мыслей и образов рождалось в моей голове, насколько четко и безошибочно раскладывались мои эмоции и как успокаивалась моя душа!
(Замечу, что мыл полы я столь же старательно и долго, сколь и плохо, и очень огорчался, даже возмущался, когда следующая смена ругала меня за них. Хотя преподавала мне искусство мытья полов Варвара Николаевна, и в дальнейшем у меня было более чем достаточно практики, постичь, каким неведомым чудом ей удавалось достигать столь идеальной чистоты в столь короткий срок мне так и не удалось)
Еще, всякий раз, проводя бессонную ночь в городе, очень люблю смотреть на проезжающие машины. Началось это там же, в реанимации, где зимой, когда окна открывали свои ставни из листвы нескучного сада, из сестринской открывался чудесный вид на Москву-реку и на Фрунзенскую набережную за ней. А может и до того, не помню. Очень интересно придумывать истории, судьбы, жизненные обстоятельства людей, которым привелось именно в этот ночной час попасться тебе на глаза, думать, насколько непредставимо разные силы свели двух людей в самый неподходящий для этого час на расстояние взгляда. Странно, что днем, когда, вроде бы, для подобных мыслей существенно больше поводов, они никогда не приходят в голову. Хотя, наверное, не странно.
Помню свою первую в жизни полностью бессонную ночь. Проведена она была за игрой в карты, игранием на гитаре и беседами (наверняка о вечном, но могу ошибаться) с Лялечкой и Ромой, конечно на даче, на нашей кухне. Мы выпили и съели все, что у нас было (именно ради этого мы сидели не на террасе, а на кухне), и затем Лялечка залезала через окно к Валентину Николаевичу, чтобы раздобыть нам еще съестного, а Рома ходил за чаем и кофе к себе. Когда мама проснулась, на кухне было раза в 2 больше продуктов, чем когда она засыпала. Она удивилась. Ребята потом отправились спать, а я поехал в маленькую уютную квартирку N 50 на Рижской, где меня ждала еще не мама моей крестницы Настя, а в соседней комнате работала еще не легенда Лена Земскова. Оттуда, шатаясь, с закрывающимися глазами, по невыносимой для меня жаре, я почему-то пешком добрел до Комсомольской, додремал до Кратово, и, кажется, пошел не домой, а на пруд, где меня ждали. Впрочем, это уже на много часов вышло за рамки данного повествования, да и помню я это слишком смутно. Очень сильно хотелось спать.
Дальше было много. Была прогулка с Птицей в 4 утра вокруг озера, на которой я с до сих пор не проходящим счастьем осознал, что, несмотря на все мои опасения, никакие причины так и не развели меня с одним из самых старых и дорогих друзей. Была зябкая ночь с бутылкой очень дорогого вина на Марсовом поле, после которой мы по очереди отругивались от официантов в кофейне на Невском, пытавшихся нас убедить, что спать в их заведении не принято. Был целый сезон ночных катаний с Лялечкой на велосипедах и купаний. Были ночные телефонные подготовки к коллоквиумам по патофизиологии с Микой. Были долгие ночи с бабушкой и одна послеоперационная ночь с мамой. Глубокой ночью меня задержали пражские полицейские за переход дороги на красный свет светофора, а за полчаса до этого у меня из кармана вынули мобильный телефон…
Кстати, пока единственный, который у меня украли. Nokia, он был водонепроницаемый и противоударный. Ночами, вместо того, чтобы спать, Варвара Николаевна забирала его у меня под предлогом, что мне надо работать, и развлекалась, роняя его на старый, щербоватый, гулкий пол коридоров первой градской.
(Замечу, что мыл полы я столь же старательно и долго, сколь и плохо, и очень огорчался, даже возмущался, когда следующая смена ругала меня за них. Хотя преподавала мне искусство мытья полов Варвара Николаевна, и в дальнейшем у меня было более чем достаточно практики, постичь, каким неведомым чудом ей удавалось достигать столь идеальной чистоты в столь короткий срок мне так и не удалось)
Еще, всякий раз, проводя бессонную ночь в городе, очень люблю смотреть на проезжающие машины. Началось это там же, в реанимации, где зимой, когда окна открывали свои ставни из листвы нескучного сада, из сестринской открывался чудесный вид на Москву-реку и на Фрунзенскую набережную за ней. А может и до того, не помню. Очень интересно придумывать истории, судьбы, жизненные обстоятельства людей, которым привелось именно в этот ночной час попасться тебе на глаза, думать, насколько непредставимо разные силы свели двух людей в самый неподходящий для этого час на расстояние взгляда. Странно, что днем, когда, вроде бы, для подобных мыслей существенно больше поводов, они никогда не приходят в голову. Хотя, наверное, не странно.
Помню свою первую в жизни полностью бессонную ночь. Проведена она была за игрой в карты, игранием на гитаре и беседами (наверняка о вечном, но могу ошибаться) с Лялечкой и Ромой, конечно на даче, на нашей кухне. Мы выпили и съели все, что у нас было (именно ради этого мы сидели не на террасе, а на кухне), и затем Лялечка залезала через окно к Валентину Николаевичу, чтобы раздобыть нам еще съестного, а Рома ходил за чаем и кофе к себе. Когда мама проснулась, на кухне было раза в 2 больше продуктов, чем когда она засыпала. Она удивилась. Ребята потом отправились спать, а я поехал в маленькую уютную квартирку N 50 на Рижской, где меня ждала еще не мама моей крестницы Настя, а в соседней комнате работала еще не легенда Лена Земскова. Оттуда, шатаясь, с закрывающимися глазами, по невыносимой для меня жаре, я почему-то пешком добрел до Комсомольской, додремал до Кратово, и, кажется, пошел не домой, а на пруд, где меня ждали. Впрочем, это уже на много часов вышло за рамки данного повествования, да и помню я это слишком смутно. Очень сильно хотелось спать.
Дальше было много. Была прогулка с Птицей в 4 утра вокруг озера, на которой я с до сих пор не проходящим счастьем осознал, что, несмотря на все мои опасения, никакие причины так и не развели меня с одним из самых старых и дорогих друзей. Была зябкая ночь с бутылкой очень дорогого вина на Марсовом поле, после которой мы по очереди отругивались от официантов в кофейне на Невском, пытавшихся нас убедить, что спать в их заведении не принято. Был целый сезон ночных катаний с Лялечкой на велосипедах и купаний. Были ночные телефонные подготовки к коллоквиумам по патофизиологии с Микой. Были долгие ночи с бабушкой и одна послеоперационная ночь с мамой. Глубокой ночью меня задержали пражские полицейские за переход дороги на красный свет светофора, а за полчаса до этого у меня из кармана вынули мобильный телефон…
Кстати, пока единственный, который у меня украли. Nokia, он был водонепроницаемый и противоударный. Ночами, вместо того, чтобы спать, Варвара Николаевна забирала его у меня под предлогом, что мне надо работать, и развлекалась, роняя его на старый, щербоватый, гулкий пол коридоров первой градской.