(no subject)
Меня сегодня в метро поразило проявление детской независимости.
Ребенок лет десяти несколько, впрочем, вызывающе высказал свое мнение училке, расплывчатой блондинистой амебочке неопределенного возраста.
У них явно был плановый "культпоход". Куда именно - я не поняла: они вопили на весь вагон, мешая хмурым и замерзшим пассажирам сладко досыпать, и наступали на все, до чего дотягивались их шаловливые ножки. "Амебочка", собрав около себя стайку "хороших девочек из интеллигентных семей", назидательным тоном телеведущей с канала Культура рассказывала им о Васнецове. Девочки смотрели ей в рот, заискивающе кивали и норовили встать поближе.
Мальчишки были заняты мобильными игрушками и прочими чисто пацанскими примочками. "Ваня!" - вдруг громко и строго рявкнула "Амебочка", - "а тебе разве не интересно послушать, что я рассказываю? Потом повторять специально для тебя не буду!"
Полвагона с любопытством вывернуло головы в сторону Вани.
"Нет", - спокойно и невежливо отрезал Ваня. "Я потом в интернете посмотрю."
Амебочка сняла очки и близоруко прищурилась. Узенький лобик превратился в плиссированную шторку над удивленными бровками, крашенные до истекающей розовости губки недовольно скривились, длинные квадратные когти возмущенно заскрежетали по кожаной поверхности сумки.
"Ты что, Ваня, совсем не интересуешься живописью? А зачем тогда поехал?"
"Неа," - рассмеялся мальчик. "А если бы я не поехал, вы мне завтра двойку поставили."
Тут уже все начали ржать. Мне пора было выходить, и я ушла в глубокой задумчивости.
Мальчик-то - умница. Я помню, как меня в детстве родители водили во музеям, театрам и выставкам, и я из кожи вон лезла, чтобы только "соответствовать" и при случае где-нибудь в гостях с умным видом ввернуть, что "мы с папой ходили на импрессионистов" или "мы с мамой видели в Пушкинском сокровища гробницы Тутанхамона". Хорошая девочка из интеллигентной семьи. Сказать при этом, что меня что-то глубоко цепляло, я не могла. Даже сейчас, отправляясь иной раз на очередную выставку, ловлю себя на том, что по инерции продолжаю исполнять раз и навсегда выученный "ритуальный танец хорошей девочки", соблюдая принятый "культурный дресс-код" и ничего, совсем ни-че-го при этом не испытывая.
Ну, посмотрела. Отметилась. Ушла. Написала в жж. Выкинула из головы. Все.
Мне, что называется, "формировали вкус" и прививали любовь к общеизвестным базисным ценностям.
Первым моим самостоятельным "открытием", буквально перевернувшим сознание, был Булат Окуджава. Родителям он не нравился - "он ничему не учит", - говорила мама, "он воспевает бесхребетных неудачников, у которых нет цели в жизни".
Ну и что, думала я про себя, у меня тоже нет, но никто ж от этого не умер. И плевать. Я все равно его люблю, потому что это - моё.
Сборники стихов Ахматовой, Пастернака и Мандельштама мне выдавал под строгий "дедлайн" приятель по театральной студии. Потом он стал профессиональным художником-графиком. Этот мальчик умел на редкость красиво трендеть обо всем на свете (ну как же - "хороший мальчик из интеллигентной семьи" :))и "рассуждать о поэзии и живописи". Мне и тут приходилось "соответствовать" - работал кодекс "интеллигентной девочки", особенно в присутствие его друзей, которые уже в старших классах запросто рассуждали о Бергмане, Тарковском и Паркере. Стихи меня особо не торкали - ничего "своего", как в Окуджаве, я не нашла. Это уже потом, намного позже, я читала цветаевские "Переулочки" - о колдунье Маринке и Добрыне, и "Царь-Девицу", и "Казанову" - и не могла оторваться, и тихо сходила с ума...
Фильмы Бергмана шли на кинофестивалях. Я честно ходила и смотрела, отчаянно борясь со сном. Признаться в том, что я с трудом досмотрела их до конца, я не могла.
В какой-то момент мне пришлось честно спросить себя, что же я люблю на самом деле, и я не смогла себе ответить. Это было ужасно. Но это было правдой.
Подружкам (и маме) нравилась итальянская эстрада. Меня она не цепляла вообще, хотя названия групп и имена исполнителей я, разумеется, выучила. Мне тогда, в институте (да и сейчас... я вообще до занудства постоянна в таких вещах), нравилась музыка, которую мои родители больше двух минут вынести не могли: брала у друзей диски Queen, Genesis, Kiss и Nazareth. Но это, тем не менее, было "мое", а не усвоенное для упоминания при случае. Впрочем, слегка лукавлю: симпатичные молодые люди, увлекавшиеся красивым роком, реагировали вполне "адекватно" :)
В какой-то момент я устала делать вид, будто у меня есть мнение о вещах, в которых я ни черта не смыслю.
Собственным открытием был Толкиен, ставший как бы частью "тайной жизни". "Тебе не стыдно в 18 лет сказки читать?" Подкалывали. Но "игра в Средиземье" была только "моей добычей". Делиться ею я ни с кем не собиралась.
Мне не нравились картины Глазунова - я называла их "глазуньей", но сводили с ума любые рисунки с изображением старинных замков на высоких холмах, иллюстрации к Шекспиру и Алисе в стране чудес. Открытием была техника живописи в стиле "примитивизм" - яркие рисунки, как будто сделанные детской рукой, сепийная графика старинных фотографий и выставка Юккера, где все инсталляции были сделаны из гвоздей.
Я не разбираюсь в политике. Я не смогу объяснить, почему Путин был плохим президентом. Я не знаю, что сейчас происходит в Чечне, и, честно говоря, меня это не особо интересует. Меня не волнуют всякие там "марши несогласных". Мне трижды пофиг, что в Сочи будут Олимпийские игры. Я представления не имею, что такое "одномандатный округ". Если мне необходимо высказать свое мнение по этим вопросам, я влегкую, и особо не парясь, позаимствую его из сети.
У вас же, дорогие френды, и позаимствую. Еще и за свое могу выдать.
И я так не научилась понимать, "что такое хорошо и что такое плохо."
Меня порой безмерно раздражают собственные "взрослые поступки, связанные с принятием решений".
Зато я никогда не раскаюсь в тех вещах, которые другим покажутся постыдными.
Ребенок лет десяти несколько, впрочем, вызывающе высказал свое мнение училке, расплывчатой блондинистой амебочке неопределенного возраста.
У них явно был плановый "культпоход". Куда именно - я не поняла: они вопили на весь вагон, мешая хмурым и замерзшим пассажирам сладко досыпать, и наступали на все, до чего дотягивались их шаловливые ножки. "Амебочка", собрав около себя стайку "хороших девочек из интеллигентных семей", назидательным тоном телеведущей с канала Культура рассказывала им о Васнецове. Девочки смотрели ей в рот, заискивающе кивали и норовили встать поближе.
Мальчишки были заняты мобильными игрушками и прочими чисто пацанскими примочками. "Ваня!" - вдруг громко и строго рявкнула "Амебочка", - "а тебе разве не интересно послушать, что я рассказываю? Потом повторять специально для тебя не буду!"
Полвагона с любопытством вывернуло головы в сторону Вани.
"Нет", - спокойно и невежливо отрезал Ваня. "Я потом в интернете посмотрю."
Амебочка сняла очки и близоруко прищурилась. Узенький лобик превратился в плиссированную шторку над удивленными бровками, крашенные до истекающей розовости губки недовольно скривились, длинные квадратные когти возмущенно заскрежетали по кожаной поверхности сумки.
"Ты что, Ваня, совсем не интересуешься живописью? А зачем тогда поехал?"
"Неа," - рассмеялся мальчик. "А если бы я не поехал, вы мне завтра двойку поставили."
Тут уже все начали ржать. Мне пора было выходить, и я ушла в глубокой задумчивости.
Мальчик-то - умница. Я помню, как меня в детстве родители водили во музеям, театрам и выставкам, и я из кожи вон лезла, чтобы только "соответствовать" и при случае где-нибудь в гостях с умным видом ввернуть, что "мы с папой ходили на импрессионистов" или "мы с мамой видели в Пушкинском сокровища гробницы Тутанхамона". Хорошая девочка из интеллигентной семьи. Сказать при этом, что меня что-то глубоко цепляло, я не могла. Даже сейчас, отправляясь иной раз на очередную выставку, ловлю себя на том, что по инерции продолжаю исполнять раз и навсегда выученный "ритуальный танец хорошей девочки", соблюдая принятый "культурный дресс-код" и ничего, совсем ни-че-го при этом не испытывая.
Ну, посмотрела. Отметилась. Ушла. Написала в жж. Выкинула из головы. Все.
Мне, что называется, "формировали вкус" и прививали любовь к общеизвестным базисным ценностям.
Первым моим самостоятельным "открытием", буквально перевернувшим сознание, был Булат Окуджава. Родителям он не нравился - "он ничему не учит", - говорила мама, "он воспевает бесхребетных неудачников, у которых нет цели в жизни".
Ну и что, думала я про себя, у меня тоже нет, но никто ж от этого не умер. И плевать. Я все равно его люблю, потому что это - моё.
Сборники стихов Ахматовой, Пастернака и Мандельштама мне выдавал под строгий "дедлайн" приятель по театральной студии. Потом он стал профессиональным художником-графиком. Этот мальчик умел на редкость красиво трендеть обо всем на свете (ну как же - "хороший мальчик из интеллигентной семьи" :))и "рассуждать о поэзии и живописи". Мне и тут приходилось "соответствовать" - работал кодекс "интеллигентной девочки", особенно в присутствие его друзей, которые уже в старших классах запросто рассуждали о Бергмане, Тарковском и Паркере. Стихи меня особо не торкали - ничего "своего", как в Окуджаве, я не нашла. Это уже потом, намного позже, я читала цветаевские "Переулочки" - о колдунье Маринке и Добрыне, и "Царь-Девицу", и "Казанову" - и не могла оторваться, и тихо сходила с ума...
Фильмы Бергмана шли на кинофестивалях. Я честно ходила и смотрела, отчаянно борясь со сном. Признаться в том, что я с трудом досмотрела их до конца, я не могла.
В какой-то момент мне пришлось честно спросить себя, что же я люблю на самом деле, и я не смогла себе ответить. Это было ужасно. Но это было правдой.
Подружкам (и маме) нравилась итальянская эстрада. Меня она не цепляла вообще, хотя названия групп и имена исполнителей я, разумеется, выучила. Мне тогда, в институте (да и сейчас... я вообще до занудства постоянна в таких вещах), нравилась музыка, которую мои родители больше двух минут вынести не могли: брала у друзей диски Queen, Genesis, Kiss и Nazareth. Но это, тем не менее, было "мое", а не усвоенное для упоминания при случае. Впрочем, слегка лукавлю: симпатичные молодые люди, увлекавшиеся красивым роком, реагировали вполне "адекватно" :)
В какой-то момент я устала делать вид, будто у меня есть мнение о вещах, в которых я ни черта не смыслю.
Собственным открытием был Толкиен, ставший как бы частью "тайной жизни". "Тебе не стыдно в 18 лет сказки читать?" Подкалывали. Но "игра в Средиземье" была только "моей добычей". Делиться ею я ни с кем не собиралась.
Мне не нравились картины Глазунова - я называла их "глазуньей", но сводили с ума любые рисунки с изображением старинных замков на высоких холмах, иллюстрации к Шекспиру и Алисе в стране чудес. Открытием была техника живописи в стиле "примитивизм" - яркие рисунки, как будто сделанные детской рукой, сепийная графика старинных фотографий и выставка Юккера, где все инсталляции были сделаны из гвоздей.
Я не разбираюсь в политике. Я не смогу объяснить, почему Путин был плохим президентом. Я не знаю, что сейчас происходит в Чечне, и, честно говоря, меня это не особо интересует. Меня не волнуют всякие там "марши несогласных". Мне трижды пофиг, что в Сочи будут Олимпийские игры. Я представления не имею, что такое "одномандатный округ". Если мне необходимо высказать свое мнение по этим вопросам, я влегкую, и особо не парясь, позаимствую его из сети.
У вас же, дорогие френды, и позаимствую. Еще и за свое могу выдать.
И я так не научилась понимать, "что такое хорошо и что такое плохо."
Меня порой безмерно раздражают собственные "взрослые поступки, связанные с принятием решений".
Зато я никогда не раскаюсь в тех вещах, которые другим покажутся постыдными.