"Ностальгия по настоящему": выставка Рафаэля в ГМИИ им. Пушкина
Это счастливое предрождественское время, когда внезапно, как по волшебному мановению невидимой руки, сходятся все пасьянсы и звезды, когда исполняются любые, но только заветные желания, стоит только захотеть - по-настоящему! - и приложить для этого минимум усилий, как Дорогое Мироздание легко считает все твои послания, недвусмысленно посылая тебе знаки: да, будет так, как ты захочешь, действуй, не откладывай, другого шанса может не быть.
А такое желание появилось внезапно и захватило целиком, не отпуская, и мне ужасно хотелось уйти побыстрее и пораньше, чтобы увидеть в Пушкинском музее восемь полотен Рафаэля, привезенных из галереи Уффици во Флоренции. Мне говорили - ты не попадешь, выставка через неделю закроется, ты будешь три часа торчать там в очереди под метелью, ты промерзнешь насквозь, как девочка со спичками, ты заболеешь, не выдержишь, - но я точно знала, что сегодня мой день, и что я попаду, и увижу, и прикоснусь, и проникнусь.
Не поверите, но такого действительно никогда еще не было. Прибежав на Волхонку, я оказалась практически у самого входа в Пушкинский, потопталась минут пять и вошла внутрь, а еще через пару минут стояла в темном зале перед автопортретом Рафаэля.
Я смотрела на спокойное и безмятежное лицо молодого человека - темно-каштановые вьющиеся волосы до плеч, черная шапочка, черное одеяние, оттеняющее белизну и румянец юной кожи, нежный овал лица, длинная шея и абсолютно расслабленный, не напряженный, как будто бездумно следящий за полетом птицы взгляд, и думала: между нами более пятисот лет, а ты все тот же, смотришь на меня из своего заоблачного небытия, и я пытаюсь поймать твой взгляд, а ты погружен в себя, как будто не было между нами ни войн, ни революций, ни похорон, ни интернета, ни полетов на Луну, ни потоков крови, ни миллионов написанных о тебе золотых слов, ни кружевной поэзии, ни даже самой галереи Уффици, никаких пятисот с лишним лет не было, потому что я сейчас вижу настоящего Рафаэля, и все, что мне нужно, это даже и не живопись сама по себе, а попытка найти что-то настоящее, подлинное, живое, вневременное и от этого невероятно притягательное, до дрожи просто - вот только подумаешь о Вечности, а она уже здесь, и где-то совсем недалеко кто-то сложил это слово и вовсю раскатывает на серебряных коньках...
На деревянном холсте (Рафаэль же маслом по дереву писал, и это был, оказывается, тополь) я заприметила крошечный выщербленный кусочек - это дерево такое было, или что-то случилось, или кто-то решил поковырять холст ножом? - непонятно, но выщербленный кусочек в правой верхней части картины действительно есть...
Потом я долго разглядывала "Экстаз святой Цецилии" - растерянную от внезапно хлынувшей в душу космической музыки женщину, в окружении двух святых, явно с добрым юмором комментирующих увиденное, и Марии Магдалины - боже мой, да это же она же, та самая Мадонна из Сикстинской капеллы, то же прелестное лицо, те же глаза; но тут она как бы выключилась из происходящего, она несколько "вне" и "над", она просто смотрит на зрителя. А они - на нее. Она - на них, нежно, внимательно и серьезно, как будто спрашивая - эй, а вы ноктюрн сыграть могли бы...?
"Голова ангела", фрагмент алтарной живописи, чудом спасенного из разрушенного землетрясением храма, - еще одно потрясение, и снова я вглядывалась в юное, отрешенное от всего земного лицо и думала: но ведь ангелы - они же бесполы и бестелесны, они просто проводники чистой божественной энергии, они же по сути своей как кристаллы, прозрачны и чисты, но не осознают при этом своей божественной природы, а значит, больше всего они должны быть похожи на маленьких детей, чьи души еще не познали мрака, а впитывают только любовь, чтобы потом всю жизнь ее отдавать... И все же, твердо решила я для себя, человеческая природа неизмеримо богаче ангельской, а посему ты, милое божье дитя, проигрываешь по сравнению с портретом Елизаветы Гонзага (воплощение блестящего ума и добродетели, зрелое осознание своей правоты, скорпион во лбу, северная сталь в глазах и спокойная уверенность в завтрашнем дне, на холодноватом размыто-сером фоне гор), и уж тем более - с портретом Аньоло Дони (черно-красное одеяние, режущий глаза контраст между спокойно сложенными на коленях руками и тревожным, властным, надменным и подозрительным взглядом; складка между бровей - как трещина между мирами, чувственная ямочка на волевом подбородке - власть, пороки, тревоги, богатство, женщины, церковь...)
"Немая" с говорящим взглядом, глухой темный фон, без пейзажных красивостей, богатая и облеченная властью дама, которой явно не нравится жипописец, потому что иначе откуда этот надменный холод в ее глазах, откуда этот презрительный взгляд свысока, плотно сжатые губы и "указующий перст" левой руки, повелевающий жест: я не говорю с тобой, ибо ты недостоин, но ты сделаешь все, что бы я ни захотела.
"Поэзия образов" называется эта выставка, но мне было, если честно, не до поэзии: я всю обратную дорогу размышляла о том, зачем вообще современному человеку нужны шедевры живописи, и сама себе ответила: хочется настоящего. Как у Вознесенского, помните - "ностальгия по настоящему", я теперь уверена в том, что это не о времени идет речь - прошедшее, настоящее, перфектное, предпрошедшее - не об этом там совсем, о другом. О подлинном. О вечном. О несчастных и счастливых, о добре и зле...
Вот и я сегодня счастлива абсолютно и полностью, потому что я нашла настоящее, прикоснулась к нему, прониклась и утащила частичку с собой, яркую такую, как вспышка пламени: она озарила, согрела и осталась во мне, неугасима, под белой декабрьской метелью, в одном шаге до Рождества.
А такое желание появилось внезапно и захватило целиком, не отпуская, и мне ужасно хотелось уйти побыстрее и пораньше, чтобы увидеть в Пушкинском музее восемь полотен Рафаэля, привезенных из галереи Уффици во Флоренции. Мне говорили - ты не попадешь, выставка через неделю закроется, ты будешь три часа торчать там в очереди под метелью, ты промерзнешь насквозь, как девочка со спичками, ты заболеешь, не выдержишь, - но я точно знала, что сегодня мой день, и что я попаду, и увижу, и прикоснусь, и проникнусь.
Не поверите, но такого действительно никогда еще не было. Прибежав на Волхонку, я оказалась практически у самого входа в Пушкинский, потопталась минут пять и вошла внутрь, а еще через пару минут стояла в темном зале перед автопортретом Рафаэля.
Я смотрела на спокойное и безмятежное лицо молодого человека - темно-каштановые вьющиеся волосы до плеч, черная шапочка, черное одеяние, оттеняющее белизну и румянец юной кожи, нежный овал лица, длинная шея и абсолютно расслабленный, не напряженный, как будто бездумно следящий за полетом птицы взгляд, и думала: между нами более пятисот лет, а ты все тот же, смотришь на меня из своего заоблачного небытия, и я пытаюсь поймать твой взгляд, а ты погружен в себя, как будто не было между нами ни войн, ни революций, ни похорон, ни интернета, ни полетов на Луну, ни потоков крови, ни миллионов написанных о тебе золотых слов, ни кружевной поэзии, ни даже самой галереи Уффици, никаких пятисот с лишним лет не было, потому что я сейчас вижу настоящего Рафаэля, и все, что мне нужно, это даже и не живопись сама по себе, а попытка найти что-то настоящее, подлинное, живое, вневременное и от этого невероятно притягательное, до дрожи просто - вот только подумаешь о Вечности, а она уже здесь, и где-то совсем недалеко кто-то сложил это слово и вовсю раскатывает на серебряных коньках...
На деревянном холсте (Рафаэль же маслом по дереву писал, и это был, оказывается, тополь) я заприметила крошечный выщербленный кусочек - это дерево такое было, или что-то случилось, или кто-то решил поковырять холст ножом? - непонятно, но выщербленный кусочек в правой верхней части картины действительно есть...
Потом я долго разглядывала "Экстаз святой Цецилии" - растерянную от внезапно хлынувшей в душу космической музыки женщину, в окружении двух святых, явно с добрым юмором комментирующих увиденное, и Марии Магдалины - боже мой, да это же она же, та самая Мадонна из Сикстинской капеллы, то же прелестное лицо, те же глаза; но тут она как бы выключилась из происходящего, она несколько "вне" и "над", она просто смотрит на зрителя. А они - на нее. Она - на них, нежно, внимательно и серьезно, как будто спрашивая - эй, а вы ноктюрн сыграть могли бы...?
"Голова ангела", фрагмент алтарной живописи, чудом спасенного из разрушенного землетрясением храма, - еще одно потрясение, и снова я вглядывалась в юное, отрешенное от всего земного лицо и думала: но ведь ангелы - они же бесполы и бестелесны, они просто проводники чистой божественной энергии, они же по сути своей как кристаллы, прозрачны и чисты, но не осознают при этом своей божественной природы, а значит, больше всего они должны быть похожи на маленьких детей, чьи души еще не познали мрака, а впитывают только любовь, чтобы потом всю жизнь ее отдавать... И все же, твердо решила я для себя, человеческая природа неизмеримо богаче ангельской, а посему ты, милое божье дитя, проигрываешь по сравнению с портретом Елизаветы Гонзага (воплощение блестящего ума и добродетели, зрелое осознание своей правоты, скорпион во лбу, северная сталь в глазах и спокойная уверенность в завтрашнем дне, на холодноватом размыто-сером фоне гор), и уж тем более - с портретом Аньоло Дони (черно-красное одеяние, режущий глаза контраст между спокойно сложенными на коленях руками и тревожным, властным, надменным и подозрительным взглядом; складка между бровей - как трещина между мирами, чувственная ямочка на волевом подбородке - власть, пороки, тревоги, богатство, женщины, церковь...)
"Немая" с говорящим взглядом, глухой темный фон, без пейзажных красивостей, богатая и облеченная властью дама, которой явно не нравится жипописец, потому что иначе откуда этот надменный холод в ее глазах, откуда этот презрительный взгляд свысока, плотно сжатые губы и "указующий перст" левой руки, повелевающий жест: я не говорю с тобой, ибо ты недостоин, но ты сделаешь все, что бы я ни захотела.
"Поэзия образов" называется эта выставка, но мне было, если честно, не до поэзии: я всю обратную дорогу размышляла о том, зачем вообще современному человеку нужны шедевры живописи, и сама себе ответила: хочется настоящего. Как у Вознесенского, помните - "ностальгия по настоящему", я теперь уверена в том, что это не о времени идет речь - прошедшее, настоящее, перфектное, предпрошедшее - не об этом там совсем, о другом. О подлинном. О вечном. О несчастных и счастливых, о добре и зле...
Вот и я сегодня счастлива абсолютно и полностью, потому что я нашла настоящее, прикоснулась к нему, прониклась и утащила частичку с собой, яркую такую, как вспышка пламени: она озарила, согрела и осталась во мне, неугасима, под белой декабрьской метелью, в одном шаге до Рождества.