И хруст французской булки...
Пост для тех кто льет сопли и слюни по России, которую мы потеряли.
Оригинал взят у igor_mikhaylin в Штрихи "России, которую мы потеряли", но теперь снова вроде бы обрели
Оригинал взят у skurlatov в Штрихи "России, которую мы потеряли", но теперь снова вроде бы обрели
Оригинал взят у mi3ch в горюны
В 1897 году американский журналист Джозайя Флинт несколько месяцев в обличье бродяги путешествовал по России. В своей книге «Хобо в России» он описывает мир «горюнов» - профессиональных нищих, отмечая их кастовую сплочённость и изощрённость в добывании денег.
«Я бродяжничал три дня с московским студентом в Витебской губернии, между городами Полоцк и Динабург, в скучной сельской местности, какие повсюду можно видеть на нашем Западе.
Во время путешествия мы повстречали более двухсот бродяг; они передвигались партиями и семьями. Они вечно стремились разузнать, откуда я родом (этот вопрос обычно задают сразу после приветствия,«Strassvuitye»), и я всякий раз отвечал им правдиво. «Америка - Америка…» - повторяли эти простые люди. «Америка в какой губернии будет?» - имея в виду российскую провинцию. Меня никогда не посещало чувство, что они принимали меня как своего, - было бы странно, если бы так произошло, но они, во всяком случае, прозвали меня «братцем», а на большее я надеяться не мог. Они постоянно предлагали мне разделить с ними их скудные припасы, и очень скоро мне стало понятно, что встречи с ними едва ли могут грозить опасностью.
В России есть два рода бродяг: их сословие можно разделить на бродяг законных и незаконных. Первые - это так называемые религиозные нищие, их защищает церковь и терпит полиция; вторые - обычные бродяги. Именно в этих последних, с русской точки зрения, заключается всё зло бродяжничества. Религиозные побирушки считаются неким привычным церковным классом, о них заботятся чуть ли не так же прилежно, как о священниках. Обычные бродяги, с другой стороны, видятся ненужной обузой, и со времён обращения России в христианство принимались законы и создавались учреждения, которые должны были их перевоспитать или искоренить. В одной только европейской России число бродяг превышает 900 тысяч, тогда как в Сибири их класс составляет ещё большую долю населения.
Бродяги называют себя национальным прозвищем - «горюны», то есть плакальщики или впавшие в горе. Это слово является их собственным изобретением, предположительно оно происходит от русского понятия gore, означающего печаль. На правильном русском языке их именуют brodiagi. Если спросить бродяг, отчего они не работают (а подавляющее большинство вполне способно трудиться), они ответят самым несчастным голосом, когда-либо достигавшим людского слуха: «Хозяин, горюн я - печальник». Их философия утверждает, что некоторые человеческие существа обречены жить в несчастьях и печали; к представителям данного сословия они и относят себя.
На многих паспортах бродяг я видел различные пометки, как-то «погорел», «лишился всех родных», «дома не имеет», «скоро умрёт», «жалостен духом» и так далее: они дают чиновникам взятки, чтобы те нечто подобное написали, либо же сами подделывают такие записи. Я без труда мог бы украсить и свой паспорт подобными пометками.
Внешний вид и одежда горюна до мельчайших деталей соответствуют той истории, что рассказывается в его бумагах. Никогда мне не приходилось видеть такие печальные лица, как у этих людей, когда они попрошайничают. Обладая довольно весёлым и разбитным нравом, они принимают самый подавленный вид - и многие сохраняют этот облик даже в свои свободные часы. В остальном горюн напоминает простого крестьянина, muzhik. У горюна лохматая, грубо подстриженная по краям копна волос с пробором посередине. Лицо его обычно покрывает густая борода, которая придает горюну сходство с дикарем из лесной глуши, что далеко не всегда верно отражает его характер. К примеру, в Америке бродяги приняли бы их за «деревенщину», но они по-своему не менее умны и проницательны, чем американский хобо, который поднял бы их на смех. И в самом деле, мне не доводилось встречать хобо, сумевшего бы превзойти их в мимических трюках и умении притворяться, и если это умение требуется применить для удачного попрошайничества, они любого оставят позади. Одежду они носят всегда грубую и заплатанную; обзаведясь по случаю приличным костюмом, тут же отдают его в заклад или продают. Пальто заменяет обычная крестьянская рубаха или блуза, штаны заправляют в сапоги на крестьянский манер. У пояса висит чайник, через плечо переброшен узел со всеми их пожитками. Так они бродят по стране, год за годом, от деревни к деревне; их легко можно узнать, потому что, встречая Gospodin (джентльмена) или любого другого человека, у которого можно что-то выпросить, они снимают свои засаленные шапки, склоняют косматые головы и бормочут, «Radi Krista».
На большой дороге они проделывают в среднем миль пятнадцать в день, но многие не покрывают и пяти. Один старик на Курском тракте, между Тулой и Орлом, сказал мне, что довольствуется тремя верстами в день - верста составляет две трети мили - и что путь в Одессу, куда он направлялся, займет у него всю осень и часть зимы. В этом отношении горюны подобны любым другим скитальцам; они обожают отдых и, найдя подходящее место, остаются там как можно дольше. В деревенских местностях они селятся у крестьян, летом спят в стогах и шалашах, зимой в крестьянских избах. Хоть они и являются сущим бедствием, крестьяне неизменно их принимают, и в населённых областях бродяги редко умирают от холода или голода. В любой деревне, какую я проходил, я мог бы остаться надолго, и крестьяне даже защитили бы меня от полиции, находись я под их покровительством. Крестьянская жизнь настолько тяжела, что милосердие к бродягам свойственно им от природы, к тому же все они убеждены, что подобные благодеяния готовят им место в раю, который рисуется в их воображении. И впрямь, горюн играет на этих чувствах, выпрашивая милостыню. Часто я слышал, как они говорили, прося подаяние: «Там тебе воздастся» - и смиренные их друзья, казалось, счастливы были услышать это обещание.
Среди горюнов преобладают мужчины, но ни в какой другой стране мне не приходилось видеть столько женщин и детей «на дороге». Все они, мужчины, женщины и дети, составляют единую толпу, и не предпринимается особых усилий для того, чтобы сохранить в неприкосновенности хотя бы семьи. Бродяги рассказывали мне, что в крестьянских хижинах почти не знают различий между крестьянами и бродягами и что в холодные ночи все они сбиваются в кучу на высоких печных кладках. В городах они проживают в домах для бедных и в ночлежках. В Санкт-Петербурге такие места находятся главным образом на так называемой «Сенной», кварталах в пяти за Казанским собором. Здесь целые проулки и дворы отданы горюнам, и в одном только доме Вяземского каждую ночь спят более 10 тысяч бродяг. Они могут возвращаться на свои нары в любой час дня и говорят о них как о своем dom - домашнем очаге. За «место» на этих деревянных скамьях берут тридцать пять копеек (около двадцати центов) в неделю, деньги платятся вперед.
Жизнь тут в целом такая же, как в любом другом ночлежном доме мира, но можно заметить и кое-какие своеобразные особенности. В каждой комнате есть начальник или ataman горюнов; он располагает всеми правами и привилегиями громилы. Он самый сильный, самый дерзкий из босяков, и на сходках и советах все прочие позволяют атаману «исполнять всевышнего», как сказали бы наши хобо. Любой бродяга, который отказывается ему повиноваться, считается доносчиком или соперником - в последнем случае приходится сражаться на кулаках, а иногда и с помощью ножей. Удачливый победитель занимает место атамана и сохраняет своё положение, покуда кто-либо другой его не свергнет. Если же горюна принимают за доносчика, все начинают его избегать, и мне рассказывали, что каждый год несколько подозреваемых в доносительстве бродяг расстаются с жизнью. Когда полиция собирается на облаву, атаман обычно узнает об этом заранее; стоит полицейским появиться, как бродяги тушат все огни. Полиции мало кого удается схватить - так, во время моего пребывания в Санкт-Петербурге ряд облав не принёс никакого результата.
Другой странный обычай заключается в бережном обращении с обувью. Schuhwerk (как говорят немцы) повсюду ценится, возможно, гораздо выше любого иного предмета гардероба, но в Санкт-Петербурге у бродяг есть для того особые причины. Благодаря своим сапогам, горюн может получить работу факельщика или плакальщика на похоронах, а упомянутая работа считается очень выгодной. Бюро, ведающие похоронами, набирают из бродяжьего сословия определённое число плакальщиков для каждого погребения; таким образом ежегодно получают работу около 13 тысяч горюнов. Похоронные бюро обеспечивают подходящую одежду и носовые платки -всё, кроме ботинок, которые должны находиться на ногах у бродяги, ведь иначе его не наймут. Перед похоронами бродяги собираются на Никольском рынке, где служащий бюро производит отбор. Отобранных препровождают в дом усопшего, и там, под навесом, в сарае или просто во дворе, десять, двадцать или тридцать бродяг, в зависимости от разряда похорон, полностью разоблачаются - даже в разгар зимы - и надевают наряды плакальщиков.
Их одежду скатывают в узлы и относят на кладбище, где им предстоит снова ее надеть после церемонии. За такую службу каждому платят по 40 копеек, но с учетом чаевых и выпивки обычно набегает 1 рубль.
Но вот похороны закончились, монеты звенят в карманах и горюны возвращаются в ночлежку: там они проводят бурную ночь, распивая водку. Когда выпито всё до капли, они без чувств валятся на нары; в такие минуты может показаться, что ночлежка превратилась в морг. Они лежат, точно мертвые, а вонь в комнате стоит такая, словно они и в самом деле разлагаются. В подобных обстоятельствах нетрудно заключить, что процент болезней и смертности среди них должен быть весьма высок, но дело обстоит совсем иначе. Я видел некоторых искалеченных и увечных нищих, но в остальном они показались мне вполне здоровым народом, и нигде больше я не встречал таких Геркулесов. Многие из них, казалось, способны были поднять быка, а в одной из нескольких стычек, которые мне приходилось наблюдать, они награждали друг друга такими ударами, что сделали бы честь профессиональным боксёрам.
В ночлежках и крестьянских избах мужчины и женщины живут вперемешку и их никак не разделяют. Они говорят, что женаты или «семейны», и Starosta (хозяин) позволяет им держаться вместе. Их дети - а у каждой пары их полно - используются для попрошайничества; это настоящая козырная карта русского бродяги. И если дети увечны или искалечены, тем лучше.
Еда русских бродяг составляет простейшее из известных европейским скитальцам меню. В пути они довольствуются в основном чёрным хлебом и молоком, и даже в городах лишь добавляют к этому рациону картошку. О мясе почти ничего не знают - им никогда не придет в голову потратиться на добрую отбивную; они предпочитают покупать водку.
У горюнов имеется ещё одна любопытная черта, а именно клановость. Практически во всех губерниях бродяги строго организованы, точно тред-юнионы, и даже в Санкт-Петербурге, где полиция весьма сурова, у них устроена своеобразная artel. Вступить в одну из таких корпораций я не мог: пришлось бы безропотно подчиняться какому-нибудь атаману или громиле, а этого я делать не хотел. Потребовалось бы также овладеть различными диалектами, в то время как мой русский словарь был достаточно ограничен. Каждая артель говорит на особенном жаргоне и выучить его не менее трудно, чем собственно русский.
Одним из кланов, которые пользуются особенно дурной славой в Москве, являются «Gouslitzki» или «Староверы»; родом они из окрестностей Богородска. Они смешиваются с обычным рабочим населением и на посторонний взгляд ничем не выделяются, однако промысел у них целиком и полностью криминальный. Они печатают фальшивые ассигнации, подделывают паспорта и свидетельства о крещении, попрошайничают, воруют, так что полиции приходится неустанно за ними присматривать. Для видимости они изготовляют разные побрякушки, цветные картинки и игрушки, но всё это только предлог для того, чтобы получить разрешение стоять на тротуарах, изображая уличных торговцев и лоточников.
В своих ночлежках - есть несколько ночлежек, населённых только ими - они живут под управлением начальника, которому обязаны подчиняться, а некоторая часть их дневного заработка откладывается в общую казну. Время от времени этот фонд делится поровну между всеми, но почти сразу же деньги возвращаются в казну как «возобновленный пай». Gouslitzki отличаются от большинства представителей своего сословия крайней бережливостью; как рассказывают, пьют они очень мало, а некоторые и вовсе воздерживаются от спиртного. Говорят они на двух языках: на русском и на жаргоне, который у них играет роль чуть ли не родного языка. В Москве они обосновались давным-давно и городской полиции никак не удается их изгнать.
«Chouvaliki», ещё одна известная шайка - это в основном крестьяне, но они также происходят из Московской губернии и живут в окрестностях Верейска и Можайска. В Америке было бы чрезвычайно странно увидеть фермеров, которые отправляются попрошайничать и грабить, но в России так и происходит, и Chouvaliki именно таковы. В российской переписи они записаны крестьянами и в самом деле притворяются, что часть года работают, но от Москвы до Дона их знают как нищих. Они отправляются в путь дважды в год и предпочитают совершать набеги на Тамбовскую, Воронежскую и прочие губернии до самого Дона. Русские называют их грабителями и пересказывают ужасные истории о различных разбойных нападениях. Вернувшись из своих путешествий, которые длятся до нескольких недель, они могут во время оргии единым махом спустить все собранные деньги.
В Белоруссии и прежде всего в Витебской губернии, которая лежит севернее, бродяги организуют сообщества побирушек. Когда я странствовал по Витебской губернии, мне повсюду о них рассказывали; эти области порождают главную массу криминального населения Санкт-Петербурга. На богатой Украине попрошайки также пользуются дурной славой. В Харькове, к примеру, я попал в их логово, которое называется «Tchortoff Gniezda» или «Гнездо дьяволов». Они живут там в грязных маленьких хибарках и подземных пещерах; у этой общины имеется атаман и совместная казна. Утром они отправляются попрошайничать, а вечером возвращаются и устраивают дебоши, причем те, что оказались удачливей, приглашают на праздник своих rakli, или дружков. Происходит тщательный раздел всей дневной добычи и каждый получает свою долю за вычетом той части, что отдается в общую казну.
В Казани, татарском городе на Волге, существует артель нищих, чья история восходит к временам взятия Казани Иваном IV; они известны по всей России как «Kazanskia Sieroty». Хоть они и мусульмане, но попрошайничают «Христа ради». Они выпрашивают подаяние даже у других нищих, если только те не состоят в их организации, и любого, кто не принадлежит к числу «Сирот», считают своей добычей. Их можно сравнить лишь с бродягами, которые побираются в Самарской и Саратовской губерниях, а также с теми, что населяют пятнадцать деревень в окрестностях Саранска и Инсарска в Пензенской губернии. Последние официально записаны крестьянами и разделены на организованные нищенские корпорации; они называют себя «Kalousni», что происходит от их жаргонного слова kality, означающего «снимать урожай» или, в их понимании, «просить подаяние». В Москве, с другой стороны, общее диалектное обозначение для нищих - «Zvonary», происходит оно от zvonit, что также означает «просить милостыню».
Kalousni или «Жнецы» отправляются попрошайничать сразу после окончания жатвы. Все способные передвигаться, за исключением самых старых и молодых, уезжают в телегах «на работу», как это у них называется. Те, у кого нет слепых или увечных детей, нанимают их в соседних деревнях. Центром этого промысла является деревня Акшенас, куда крестьяне посылают на продажу своих калечных детей. В деревне Галицино, в Пензенской губернии, на триста дворов имеется пятьсот нищенствующих крестьян; в деревне Акшенас со ста двадцатью дворами лишь четверо жителей не принадлежат к «Жнецам», тогда как в Ермаково, ещё одном местном селении, все обитатели поголовно отправляются kalit (попрошайничать). Возвращение этих ватаг домой отмечается пиршествами и оргиями. Главный их праздник устраивается в Михайлов день, 8 ноября, и в этот день они тратят всё собранное до копейки. Следующая поездка совершается зимой, возвращаются они к Великому посту. В третий раз они возвращаются домой к Троицыному дню.
via
paceka_pavlova:
2014-11-19 07:07 (UTC)
ничего не изменилось за столько лет
hnovckiy:
2014-11-19 07:09 (UTC)
их философия -тунеядство.
Региман Бостеро:
2014-11-19 07:16 (UTC)
Оебунеть столько читать про бомжей, все понятно из абзаца, который до подката- есть просто нищета, есть нищета экплоатурующая религиозные чувства, быть вторым выгодней.
greenbat:
2014-11-19 07:29 (UTC)
Спасибо, исключительно интересно.
bneheg:
2014-11-19 07:32 (UTC)
Все бляха одинаковые, на всех какие то драные снайперские костюмы "гхили" , кто там горюн, кто крест- непонятно, у всех усталые опытные умные лица с печатью знания сермяжной правды и все с этими лицами производят какие нибудь абсолютно идиотские поступки..
marinta:
2014-11-19 07:41 (UTC)
Очень интересно, спасибо!
st_ooped:
2014-11-19 07:47 (UTC)
Да здравствует социалка и дешевые антидепрессанты!
vandersh:
2014-11-19 07:56 (UTC)
Вот это журналист! Вот это этнографическая экспедиция! Очень интересно! Спасибо
Региман Бостеро:
2014-11-19 08:08 (UTC)
Кстати, Вы не в курсе почему Татяныч решил сбежать? Неужто решили привлеч за моженничество?
kuzzdra:
2014-11-19 07:56 (UTC)
Россия, которую мы потеряли, чо.
photobus:
2014-11-19 08:02 (UTC)
В фразеологизм "сирота казанская" жив и поныне!
4ad0:
2014-11-19 08:15 (UTC)
я тоже порадовалась, что теперь это словосочетание наполнилось для меня смыслом.
Интересная статья. Правда, после нее у меня ощущение, что вся Россия бродяжничала поголовно.
Оригинал взят у igor_mikhaylin в Штрихи "России, которую мы потеряли", но теперь снова вроде бы обрели
Оригинал взят у skurlatov в Штрихи "России, которую мы потеряли", но теперь снова вроде бы обрели
Оригинал взят у mi3ch в горюны
В 1897 году американский журналист Джозайя Флинт несколько месяцев в обличье бродяги путешествовал по России. В своей книге «Хобо в России» он описывает мир «горюнов» - профессиональных нищих, отмечая их кастовую сплочённость и изощрённость в добывании денег.
«Я бродяжничал три дня с московским студентом в Витебской губернии, между городами Полоцк и Динабург, в скучной сельской местности, какие повсюду можно видеть на нашем Западе.
Во время путешествия мы повстречали более двухсот бродяг; они передвигались партиями и семьями. Они вечно стремились разузнать, откуда я родом (этот вопрос обычно задают сразу после приветствия,«Strassvuitye»), и я всякий раз отвечал им правдиво. «Америка - Америка…» - повторяли эти простые люди. «Америка в какой губернии будет?» - имея в виду российскую провинцию. Меня никогда не посещало чувство, что они принимали меня как своего, - было бы странно, если бы так произошло, но они, во всяком случае, прозвали меня «братцем», а на большее я надеяться не мог. Они постоянно предлагали мне разделить с ними их скудные припасы, и очень скоро мне стало понятно, что встречи с ними едва ли могут грозить опасностью.
В России есть два рода бродяг: их сословие можно разделить на бродяг законных и незаконных. Первые - это так называемые религиозные нищие, их защищает церковь и терпит полиция; вторые - обычные бродяги. Именно в этих последних, с русской точки зрения, заключается всё зло бродяжничества. Религиозные побирушки считаются неким привычным церковным классом, о них заботятся чуть ли не так же прилежно, как о священниках. Обычные бродяги, с другой стороны, видятся ненужной обузой, и со времён обращения России в христианство принимались законы и создавались учреждения, которые должны были их перевоспитать или искоренить. В одной только европейской России число бродяг превышает 900 тысяч, тогда как в Сибири их класс составляет ещё большую долю населения.
Бродяги называют себя национальным прозвищем - «горюны», то есть плакальщики или впавшие в горе. Это слово является их собственным изобретением, предположительно оно происходит от русского понятия gore, означающего печаль. На правильном русском языке их именуют brodiagi. Если спросить бродяг, отчего они не работают (а подавляющее большинство вполне способно трудиться), они ответят самым несчастным голосом, когда-либо достигавшим людского слуха: «Хозяин, горюн я - печальник». Их философия утверждает, что некоторые человеческие существа обречены жить в несчастьях и печали; к представителям данного сословия они и относят себя.
На многих паспортах бродяг я видел различные пометки, как-то «погорел», «лишился всех родных», «дома не имеет», «скоро умрёт», «жалостен духом» и так далее: они дают чиновникам взятки, чтобы те нечто подобное написали, либо же сами подделывают такие записи. Я без труда мог бы украсить и свой паспорт подобными пометками.
Внешний вид и одежда горюна до мельчайших деталей соответствуют той истории, что рассказывается в его бумагах. Никогда мне не приходилось видеть такие печальные лица, как у этих людей, когда они попрошайничают. Обладая довольно весёлым и разбитным нравом, они принимают самый подавленный вид - и многие сохраняют этот облик даже в свои свободные часы. В остальном горюн напоминает простого крестьянина, muzhik. У горюна лохматая, грубо подстриженная по краям копна волос с пробором посередине. Лицо его обычно покрывает густая борода, которая придает горюну сходство с дикарем из лесной глуши, что далеко не всегда верно отражает его характер. К примеру, в Америке бродяги приняли бы их за «деревенщину», но они по-своему не менее умны и проницательны, чем американский хобо, который поднял бы их на смех. И в самом деле, мне не доводилось встречать хобо, сумевшего бы превзойти их в мимических трюках и умении притворяться, и если это умение требуется применить для удачного попрошайничества, они любого оставят позади. Одежду они носят всегда грубую и заплатанную; обзаведясь по случаю приличным костюмом, тут же отдают его в заклад или продают. Пальто заменяет обычная крестьянская рубаха или блуза, штаны заправляют в сапоги на крестьянский манер. У пояса висит чайник, через плечо переброшен узел со всеми их пожитками. Так они бродят по стране, год за годом, от деревни к деревне; их легко можно узнать, потому что, встречая Gospodin (джентльмена) или любого другого человека, у которого можно что-то выпросить, они снимают свои засаленные шапки, склоняют косматые головы и бормочут, «Radi Krista».
На большой дороге они проделывают в среднем миль пятнадцать в день, но многие не покрывают и пяти. Один старик на Курском тракте, между Тулой и Орлом, сказал мне, что довольствуется тремя верстами в день - верста составляет две трети мили - и что путь в Одессу, куда он направлялся, займет у него всю осень и часть зимы. В этом отношении горюны подобны любым другим скитальцам; они обожают отдых и, найдя подходящее место, остаются там как можно дольше. В деревенских местностях они селятся у крестьян, летом спят в стогах и шалашах, зимой в крестьянских избах. Хоть они и являются сущим бедствием, крестьяне неизменно их принимают, и в населённых областях бродяги редко умирают от холода или голода. В любой деревне, какую я проходил, я мог бы остаться надолго, и крестьяне даже защитили бы меня от полиции, находись я под их покровительством. Крестьянская жизнь настолько тяжела, что милосердие к бродягам свойственно им от природы, к тому же все они убеждены, что подобные благодеяния готовят им место в раю, который рисуется в их воображении. И впрямь, горюн играет на этих чувствах, выпрашивая милостыню. Часто я слышал, как они говорили, прося подаяние: «Там тебе воздастся» - и смиренные их друзья, казалось, счастливы были услышать это обещание.
Среди горюнов преобладают мужчины, но ни в какой другой стране мне не приходилось видеть столько женщин и детей «на дороге». Все они, мужчины, женщины и дети, составляют единую толпу, и не предпринимается особых усилий для того, чтобы сохранить в неприкосновенности хотя бы семьи. Бродяги рассказывали мне, что в крестьянских хижинах почти не знают различий между крестьянами и бродягами и что в холодные ночи все они сбиваются в кучу на высоких печных кладках. В городах они проживают в домах для бедных и в ночлежках. В Санкт-Петербурге такие места находятся главным образом на так называемой «Сенной», кварталах в пяти за Казанским собором. Здесь целые проулки и дворы отданы горюнам, и в одном только доме Вяземского каждую ночь спят более 10 тысяч бродяг. Они могут возвращаться на свои нары в любой час дня и говорят о них как о своем dom - домашнем очаге. За «место» на этих деревянных скамьях берут тридцать пять копеек (около двадцати центов) в неделю, деньги платятся вперед.
Жизнь тут в целом такая же, как в любом другом ночлежном доме мира, но можно заметить и кое-какие своеобразные особенности. В каждой комнате есть начальник или ataman горюнов; он располагает всеми правами и привилегиями громилы. Он самый сильный, самый дерзкий из босяков, и на сходках и советах все прочие позволяют атаману «исполнять всевышнего», как сказали бы наши хобо. Любой бродяга, который отказывается ему повиноваться, считается доносчиком или соперником - в последнем случае приходится сражаться на кулаках, а иногда и с помощью ножей. Удачливый победитель занимает место атамана и сохраняет своё положение, покуда кто-либо другой его не свергнет. Если же горюна принимают за доносчика, все начинают его избегать, и мне рассказывали, что каждый год несколько подозреваемых в доносительстве бродяг расстаются с жизнью. Когда полиция собирается на облаву, атаман обычно узнает об этом заранее; стоит полицейским появиться, как бродяги тушат все огни. Полиции мало кого удается схватить - так, во время моего пребывания в Санкт-Петербурге ряд облав не принёс никакого результата.
Другой странный обычай заключается в бережном обращении с обувью. Schuhwerk (как говорят немцы) повсюду ценится, возможно, гораздо выше любого иного предмета гардероба, но в Санкт-Петербурге у бродяг есть для того особые причины. Благодаря своим сапогам, горюн может получить работу факельщика или плакальщика на похоронах, а упомянутая работа считается очень выгодной. Бюро, ведающие похоронами, набирают из бродяжьего сословия определённое число плакальщиков для каждого погребения; таким образом ежегодно получают работу около 13 тысяч горюнов. Похоронные бюро обеспечивают подходящую одежду и носовые платки -всё, кроме ботинок, которые должны находиться на ногах у бродяги, ведь иначе его не наймут. Перед похоронами бродяги собираются на Никольском рынке, где служащий бюро производит отбор. Отобранных препровождают в дом усопшего, и там, под навесом, в сарае или просто во дворе, десять, двадцать или тридцать бродяг, в зависимости от разряда похорон, полностью разоблачаются - даже в разгар зимы - и надевают наряды плакальщиков.
Их одежду скатывают в узлы и относят на кладбище, где им предстоит снова ее надеть после церемонии. За такую службу каждому платят по 40 копеек, но с учетом чаевых и выпивки обычно набегает 1 рубль.
Но вот похороны закончились, монеты звенят в карманах и горюны возвращаются в ночлежку: там они проводят бурную ночь, распивая водку. Когда выпито всё до капли, они без чувств валятся на нары; в такие минуты может показаться, что ночлежка превратилась в морг. Они лежат, точно мертвые, а вонь в комнате стоит такая, словно они и в самом деле разлагаются. В подобных обстоятельствах нетрудно заключить, что процент болезней и смертности среди них должен быть весьма высок, но дело обстоит совсем иначе. Я видел некоторых искалеченных и увечных нищих, но в остальном они показались мне вполне здоровым народом, и нигде больше я не встречал таких Геркулесов. Многие из них, казалось, способны были поднять быка, а в одной из нескольких стычек, которые мне приходилось наблюдать, они награждали друг друга такими ударами, что сделали бы честь профессиональным боксёрам.
В ночлежках и крестьянских избах мужчины и женщины живут вперемешку и их никак не разделяют. Они говорят, что женаты или «семейны», и Starosta (хозяин) позволяет им держаться вместе. Их дети - а у каждой пары их полно - используются для попрошайничества; это настоящая козырная карта русского бродяги. И если дети увечны или искалечены, тем лучше.
Еда русских бродяг составляет простейшее из известных европейским скитальцам меню. В пути они довольствуются в основном чёрным хлебом и молоком, и даже в городах лишь добавляют к этому рациону картошку. О мясе почти ничего не знают - им никогда не придет в голову потратиться на добрую отбивную; они предпочитают покупать водку.
У горюнов имеется ещё одна любопытная черта, а именно клановость. Практически во всех губерниях бродяги строго организованы, точно тред-юнионы, и даже в Санкт-Петербурге, где полиция весьма сурова, у них устроена своеобразная artel. Вступить в одну из таких корпораций я не мог: пришлось бы безропотно подчиняться какому-нибудь атаману или громиле, а этого я делать не хотел. Потребовалось бы также овладеть различными диалектами, в то время как мой русский словарь был достаточно ограничен. Каждая артель говорит на особенном жаргоне и выучить его не менее трудно, чем собственно русский.
Одним из кланов, которые пользуются особенно дурной славой в Москве, являются «Gouslitzki» или «Староверы»; родом они из окрестностей Богородска. Они смешиваются с обычным рабочим населением и на посторонний взгляд ничем не выделяются, однако промысел у них целиком и полностью криминальный. Они печатают фальшивые ассигнации, подделывают паспорта и свидетельства о крещении, попрошайничают, воруют, так что полиции приходится неустанно за ними присматривать. Для видимости они изготовляют разные побрякушки, цветные картинки и игрушки, но всё это только предлог для того, чтобы получить разрешение стоять на тротуарах, изображая уличных торговцев и лоточников.
В своих ночлежках - есть несколько ночлежек, населённых только ими - они живут под управлением начальника, которому обязаны подчиняться, а некоторая часть их дневного заработка откладывается в общую казну. Время от времени этот фонд делится поровну между всеми, но почти сразу же деньги возвращаются в казну как «возобновленный пай». Gouslitzki отличаются от большинства представителей своего сословия крайней бережливостью; как рассказывают, пьют они очень мало, а некоторые и вовсе воздерживаются от спиртного. Говорят они на двух языках: на русском и на жаргоне, который у них играет роль чуть ли не родного языка. В Москве они обосновались давным-давно и городской полиции никак не удается их изгнать.
«Chouvaliki», ещё одна известная шайка - это в основном крестьяне, но они также происходят из Московской губернии и живут в окрестностях Верейска и Можайска. В Америке было бы чрезвычайно странно увидеть фермеров, которые отправляются попрошайничать и грабить, но в России так и происходит, и Chouvaliki именно таковы. В российской переписи они записаны крестьянами и в самом деле притворяются, что часть года работают, но от Москвы до Дона их знают как нищих. Они отправляются в путь дважды в год и предпочитают совершать набеги на Тамбовскую, Воронежскую и прочие губернии до самого Дона. Русские называют их грабителями и пересказывают ужасные истории о различных разбойных нападениях. Вернувшись из своих путешествий, которые длятся до нескольких недель, они могут во время оргии единым махом спустить все собранные деньги.
В Белоруссии и прежде всего в Витебской губернии, которая лежит севернее, бродяги организуют сообщества побирушек. Когда я странствовал по Витебской губернии, мне повсюду о них рассказывали; эти области порождают главную массу криминального населения Санкт-Петербурга. На богатой Украине попрошайки также пользуются дурной славой. В Харькове, к примеру, я попал в их логово, которое называется «Tchortoff Gniezda» или «Гнездо дьяволов». Они живут там в грязных маленьких хибарках и подземных пещерах; у этой общины имеется атаман и совместная казна. Утром они отправляются попрошайничать, а вечером возвращаются и устраивают дебоши, причем те, что оказались удачливей, приглашают на праздник своих rakli, или дружков. Происходит тщательный раздел всей дневной добычи и каждый получает свою долю за вычетом той части, что отдается в общую казну.
В Казани, татарском городе на Волге, существует артель нищих, чья история восходит к временам взятия Казани Иваном IV; они известны по всей России как «Kazanskia Sieroty». Хоть они и мусульмане, но попрошайничают «Христа ради». Они выпрашивают подаяние даже у других нищих, если только те не состоят в их организации, и любого, кто не принадлежит к числу «Сирот», считают своей добычей. Их можно сравнить лишь с бродягами, которые побираются в Самарской и Саратовской губерниях, а также с теми, что населяют пятнадцать деревень в окрестностях Саранска и Инсарска в Пензенской губернии. Последние официально записаны крестьянами и разделены на организованные нищенские корпорации; они называют себя «Kalousni», что происходит от их жаргонного слова kality, означающего «снимать урожай» или, в их понимании, «просить подаяние». В Москве, с другой стороны, общее диалектное обозначение для нищих - «Zvonary», происходит оно от zvonit, что также означает «просить милостыню».
Kalousni или «Жнецы» отправляются попрошайничать сразу после окончания жатвы. Все способные передвигаться, за исключением самых старых и молодых, уезжают в телегах «на работу», как это у них называется. Те, у кого нет слепых или увечных детей, нанимают их в соседних деревнях. Центром этого промысла является деревня Акшенас, куда крестьяне посылают на продажу своих калечных детей. В деревне Галицино, в Пензенской губернии, на триста дворов имеется пятьсот нищенствующих крестьян; в деревне Акшенас со ста двадцатью дворами лишь четверо жителей не принадлежат к «Жнецам», тогда как в Ермаково, ещё одном местном селении, все обитатели поголовно отправляются kalit (попрошайничать). Возвращение этих ватаг домой отмечается пиршествами и оргиями. Главный их праздник устраивается в Михайлов день, 8 ноября, и в этот день они тратят всё собранное до копейки. Следующая поездка совершается зимой, возвращаются они к Великому посту. В третий раз они возвращаются домой к Троицыному дню.
via
paceka_pavlova:
2014-11-19 07:07 (UTC)
ничего не изменилось за столько лет
hnovckiy:
2014-11-19 07:09 (UTC)
их философия -тунеядство.
Региман Бостеро:
2014-11-19 07:16 (UTC)
Оебунеть столько читать про бомжей, все понятно из абзаца, который до подката- есть просто нищета, есть нищета экплоатурующая религиозные чувства, быть вторым выгодней.
greenbat:
2014-11-19 07:29 (UTC)
Спасибо, исключительно интересно.
bneheg:
2014-11-19 07:32 (UTC)
Все бляха одинаковые, на всех какие то драные снайперские костюмы "гхили" , кто там горюн, кто крест- непонятно, у всех усталые опытные умные лица с печатью знания сермяжной правды и все с этими лицами производят какие нибудь абсолютно идиотские поступки..
marinta:
2014-11-19 07:41 (UTC)
Очень интересно, спасибо!
st_ooped:
2014-11-19 07:47 (UTC)
Да здравствует социалка и дешевые антидепрессанты!
vandersh:
2014-11-19 07:56 (UTC)
Вот это журналист! Вот это этнографическая экспедиция! Очень интересно! Спасибо
Региман Бостеро:
2014-11-19 08:08 (UTC)
Кстати, Вы не в курсе почему Татяныч решил сбежать? Неужто решили привлеч за моженничество?
kuzzdra:
2014-11-19 07:56 (UTC)
Россия, которую мы потеряли, чо.
photobus:
2014-11-19 08:02 (UTC)
В фразеологизм "сирота казанская" жив и поныне!
4ad0:
2014-11-19 08:15 (UTC)
я тоже порадовалась, что теперь это словосочетание наполнилось для меня смыслом.
Интересная статья. Правда, после нее у меня ощущение, что вся Россия бродяжничала поголовно.