Метро.Питер. Брат Полоз в канале. Часть 2.
"На платформе громоздились покосившиеся конструкции из обломков листов фанеры, оргалита и металла, бывшие когда-то жильем. Почти все стены упали, оставшиеся - пропитались водой и заросли кустистой белой плесенью. Двери с оторванными петлями свисали из наклоненных проемов. Лохмотья обоев стлались по обломкам на полу. Было неуютно.
Старший привычно пригнулся и прошел через выломанную в остатках гнилой стенки дыру. Младший последовал за ним.
Под ногами проминалось какое-то тряпье, на стенках висели съеденные грибком плакаты. Среди лабиринта тлена стояли черные остовы мебели. Запахло плесенью. Младший наступил берцем на что-то, липко размазавшееся под подошвой. Буркнул себе под нос, повернул налобник вниз и стал внимательнее смотреть под ноги.
Переступая через мокрый хлам, лежащий на платформе, прошли через несколько накрененных дверных проемов. Со скрипом отодвинули тяжелую дверь, ведущую в широкий проход между рядами покосившихся черных стен. Вышли на пустое пространство в центре платформы, на главную улицу. В дальнем конце станции все еще стояла одна из построек, выше и шире, чем остальные. Мокрые листы черного, плесневелого оргалита отставали от каркаса, повисая в воздухе. Но постройка еще держалась, несмотря ни на что. Лучами фонарей осветили широкую входную дверь и какой-то знак над ней, нарисованный с тщательностью и старанием. Краска глянцевито блестела под лучами. Свежая.
Младший поболтал ногой в ближайшей луже, смывая липкость с берца.
Старший кивнул в сторону постройки со знаком.
-Храм. Держится до сих пор. Построили же.
Младший посмотрел в ту сторону. Поводил головой, освещая храм со всех сторон и спросил:
-Туда идем?
-Да.
-А что ты тень на мишень наводил с самого начала? Сказал бы - мол, идем в храм фанатиков.
-Ты бы и шел тогда в храм фанатиков - пожал плечами старший.
-Что? - не понял младший. -А я куда в итоге пришел?
-Сейчас узнаешь.
-Слушай, прекрати. Всю дорогу "сейчас узнаешь", "вот придем", "сейчас увидишь". Надоело. Рассказывай давай.
-Ты у порога. Войдешь - расскажу.
Младший вздохнул и решительно направился вперед.
-Постой - окликнул его старший.
Тот остановился и оглянулся вопросительно.
-Подожди. Я ж не спринтер, за тобой носиться.
Вместе подошли к двери.
Старший задрал голову, освещая налобником знак над ней. Изображена была буква "М", вписанная в арку тоннеля. На переднем плане - патрон. Тюбинги тоннеля и блики на изгибах гильзы были недавно тщательно подрисованы. Видно было, что художник брал старанием, а не талантом. Но старания было много.
Младший оглянулся.
Рядом стояла сваренная из остатков тоннельного хлама скамейка, на которую был положен лист пластика.
Старший приподнял пластик, слил скопившуюся на нем воду.
-Выключи фонарь, сказал старший. Давай присядем, подождем.
Свет погасили. Сидели и прислушиваясь к стуку капель, журчанию воды, плеску и разным скрипам, окружившим их в темноте.
Младший сказал
-Можно подумать, что мы в подвале где-нибудь. Никогда столько живности в метро не видел.
-Да, много - ответил старший. У кристаллоидов богатое хозяйство.
Глаза привыкали к темноте, и постепенно пространство вокруг стало наполняться приглушенным синеватым светом.
Младший повернулся к дверному проему.
Изнутри, мягко подсвечивая очертания полуотворенной двери шло приглушенное свечение.
Младший пожал плечами.
-Грибы.
-Да, ответил старший. Их специально посадили, чтоб свет давали. Не держать же тут подстанцию ради пары фонарей. Слушай.
Старший замолк. Младший, наклонив голову, прислушался.
На звуки капель, щелканья и скрипов окружающей их жизни наложились едва различимые голоса. Далекий хор тихо выводил какую-то протяжную мелодию. Музыки не было, только голоса, поддерживая друг друга, пели что-то в темноте.
Младший повернулся, зашуршала куртка.
-Что это?
-Услышал. Ну все, пойдем.
Подошли к двери. Старший, освещенный синеватым светом из полуоткрытого проема, взялся за ручку и потянул на себя. Массивная дверь легко повернулась ему навстречу. Двое вступили вхрам.
Внутри почти все пространство было заполнено разросшимися грибами, освещающими пространство ровными неяркими синеватыми отблесками. Грибы росли уступами, где-то из-под них проглядывали ступенчатые стеллажные конструкции, на которых стояли емкости с перегноем, откуда поднимались мясистые белые ножки. Перед вошедшими была недлинная дорожка чистого пространства. Сбоку от неё в желобке тёк ручей. Воздух был свежий и чистый, откуда-то дул слабый ветерок.
Хор продолжал свою бесконечную спокойную мелодию.
В конце дорожки ручей пропадал под стеллажами. У стеллажей стояло небольшое возвышение, до полу затянутое чистой белой материей без единой капли воды или пятна грязи. На возвышении стояла небольшая прямоугольная темная пластина и горели две свечи.
Младший восхищенно оглянулся.
-Ну, дед, здорово каак!
-Подойдем ближе.
Старший указал на белое возвышение со свечами.
-Это алтарь.
Приблизившись к алтарю, младший разглядел, что темная пластина, освещенная светом свечей - это старая поцарапанная пластиковая рамка, под которой была фотография. Изображение молодой девушки в темной рясе с наброшенным капюшоном. Большие глаза, в них - нездешняя отреченность. Она вглядывалась в младшего, строго спрашивая его и пытаясь одновременно разглядеть в нем что-то. Перед фотографией на алтаре лежал розоватый кристалл. Младший спросил, кивнув на фотокарточку:
-Это она? И кристалл её?
-Карточка её, да. Кристалл выкопали в отвале, когда пытались тело найти. Других кристаллов там не должно было быть, поэтому - да, скорее всего её. Кристалл мертвый, его уже выкопали таким. Её тела не нашли.
Старший подошел к алтарю.
-Две свечи, черная и белая, он и она. Вот так и горят.
-А зачем?
Старший поперхнулся и быстро посмотрел на младшего.
Тот довольно усмехнулся, взяв реванш.
-Шучу. Память, да.
-Да.
Под белой свечой на алтаре лежал замятый и протертый в нескольких местах лист бумаги с грязной бахромой по краям. Младший протянул к нему руку.
-Можно?
Старший кивком разрешил.
На листе ровным спокойным почерком были написаны слова молитвы.
Младший прочитал первые несколько строчек.
Волею Твоею, сошедшие в чертоги земные от гнева твоего,
Храним законы твои и надзираем над чадами твоими,
Смиренные пастыри, хранители рода людского,
Одевши железо и вечным огнем пылающие,
Патроны в обойме твоей к воле твоей готовые!
Поднял голову.
-Это что, оригинал?
Старший внимательно наблюдал за ним.
-Да. Они держали этот лист в руках, во время служб.
Младший открыл подсумок и вытащил чистый тубус. Повертел в руках, сунул обратно. Спросил у старшего.
-Планшет у тебя с собой? Лист ровно положить надо, если трубкой свернуть - не донесем.
Старший внезапно стал очень серьезным.
-Не нужно брать, оставь. Пускай здесь лежит.
Младший непонимающе посмотрел на него.
-Зачем? Сгниет ведь, в пятнах вся уже. А так высушим, в музей сдадим, не пропадет зря. Все смотреть будут.
-Посмотри вокруг, попытался объяснить старший. Бумагу нельзя уносить. Иначе ничего не будет. Все исчезнет.
Младший оглянулся.
-Грибы будут расти. Вода будет уходить. Воздух будет. Ничего не пропадет. Почему нельзя?
Старший медленно приблизился к алтарю, пригнул голову, посмотрел на фотографию. Положил руки на алтарь и сказал, не глядя на младшего.
-Расскажу. Поймешь, может.
Старший помолчал. Выпрямился, посмотрел перед собой.
-Видишь ли, до нас дошло немного из её наследия. Но главной вещью остается её учение и искупление. Она же умерла, чтобы мы все жили, понимаешь? Когда её схватили и приносили в жертву, она очень сильно страдала, муки были страшные. Представь, они же домоседы были, священники, на боевые выходы или наружу не ходили. И тут поверхность, радиация, болевой шок. У неё белки глаз почти сварились. В камере ей руку отрубили, левую. И она там, на алтаре, когда молилась перед смертью, она тогда руки вот так складывала по привычке, чтобы пристойно к богу отойти, а руки нет. Не складывается рука в молитве. Тряпкой какой-то культю замотали, чтобы раньше времени не умерла.
Что у неё на душе в мгновения перед смертью творилось, никому не ведомо. Только когда её пытали, она не была в боли и в страдании. Даже улыбалась, как будто это в радость ей.
Там, понимаешь, когда она на алтаре оказались, она молится стала. Сначала - за тех, кто её туда приволок, за выродков тех.
Глаза тогда закрыла, из-под век сукровица течет, руки у лица держит, кровь капает. И молится. Сначала, когда ей рассказывали, что с ней потом сделают, после ритуала, в лаборатории, то она за тех выродков молилась. Понимаешь? Её вот прямо сейчас, по живому, а она за них молится. И улыбается так, про себя как бы. А спокойна-то...
Единственно, когда её брата там начали потрошить, она не выдержала, и за него испугалась. Видно было.
Как он её задушить умудрился, никто не видел, да и к лучшему это. Потом, когда тело в отвале хоронили, говорят, что глаза не закрывались у неё. А в глазах - печаль. И на дне, глубоко - радость. У мертвой, слышишь?
Она ведь боли не чуствовала, как не было её там. И за всех просила, простить им грехи и спасти. Только в конце сломалась, когда к брату её приступили.
Не к ней. К брату.
Старший замолк. Эхо его слов гуляло под сводами станции. Младший постоял.
-Ты что, был там, что ли? На ритуале?
-Нет. Это к лучшему. Иначе не смог бы приходить сюда.
Младший взмахнул рукой, обводя храм.
-Так это всё - ты сделал?
-Да.
-А в большое святилище ты не ходишь?
-Большая религия не по мне. Здесь, у истоков, лучше как-то. Чище.
Младший посмотрел на алтарь. Спросил:
-Белая - за Сестру, да?
-Да.
Старший расправил плечи, голос звучал над алтарем.
-Сестра. Она для всех стала просто Сестра. Её имя еще не забыли, но для каждого она - Сестра. И она умерла, чтобы мы могли жить.
Руки старшего, жилистые, с огромными когтями, тяжело лежали на алтаре. Его приземистый силуэт с огромной головой странно колебался в свете свечей. Голос был тверд.
-Жертва, принесенная тогда на алтаре нашего старого бога, удивительным образом повлияла на нас. Мы осознали, что мы - лучше, чем люди. Она смогла показать нам такой пример самоотречения, что все, видевшие это, все, слышавшие об этом, и все, жившие в тот момент не-люди задумались - неужели мы стоим того, чтобы за нас умер такой человек? Чтобы в смерти своей она просила за нас, терзавших её?
И мы получили ответ, вернее - взяли ответ сами, мы всегда это делали. Да, мы стоим этой жертвы. Осознание этого пришло не сразу, потребовались десятилетия, чтобы мы наконец поняли, ктомы и почему она умерла за нас.
Эти твари, что сидели у них на шеях, они ведь взаправду выступали концентратором для эмоций. Возможно, заряд смертой муки сестры Кристины Чиж прошел сквозь её кристаллоида и впился в нашего бога, и изменил его. Мы же не принесли ни одной жертвы с тех пор, ты знаешь. Не могли.
Мы, потомки выродков и голованов, призраков и мутантов жили на поверхности, не подверженные действию радиации. Мы были единым народом, прошедшим через испытание огнем и выдержавшим его. В пламени атомного удара и пепле радиоактивного заражения выросла и встала на ноги новая нация, заменившая людей. Мы множились, обживали наследство, оставленное человеком, и крепко держали в руках все, доставшееся нам. Лишь одной вещи мы не касались. Оружия. Обширный арсенал вооружения, боеприпасов и прочих приспособлений для ведения войны лежал нетронутым.
Потомки тварей из метро, мы были единственными разумными живыми существами, пережившими катастрофу, и научившимися жить в биосфере мира, выжженного ядерной войной. Оружие было ни к чему, воевать было не с кем. Несмотря на огромное видовое разнообразие, мы были удивительно единодушны в отношении громадного количества средств уничтожения, который оставил человек. При всеобщем согласии оружие свозилось на переплавку, боеприпасы перерабатывались. Никто не боялся жить без автоматов, ружей и пистолетов. Наша физическая сила была гораздо больше человеческой, и оставшиеся хищники нам были не страшны. Жить в мире между собой нам помогала вера. Не было ни одного существа, не знавшего отдаленно о произошедшем тогда, в далекий день, когда умерла Сестра.
Она умерла за нас. За всех. Вспомним её.
Младший прошептал:
-Вспомним.
Стянул с головы вязаную шапку и стоял так, склонив голову. Потом сказал.
-Знаешь, придем сюда еще раз. Надо стеллажи поправить.
Назад путь прошли в молчании. Когда впереди замаячил отблеск света у руддвора вентшахты, Старший спросил.
-У тебя ведь в предках выродки, да?
-Да. Из них я.
-А у меня выродки, голованы и, если бабушка не врет, то призрачный. Людей нет.
Поднялись наверх по лестницам внутри ствола. Затворили за собой гермодверь и пошли по залитой солнцем равнине к стоящим в отдалении заводским корпусам.
Из щели в основании вентшахты на деловитую суету погрузчиков и рабочих на дворе завода глядело голое, покрытое язвами, сипло дышащее существо. В одной руке у него был перевязанный обрывками веревки и изоленты сухо щелкающий дозиметр. Другую руку оно протянуло сквозь щель и сорвало пучок травы, растущей у вентшахты. Засунуло траву в рот и стало жевать.
Лишившемуся первородства человеку не было места в новом мире".