Наш ответ г-ну Штепе - [часть 3]
Блеск и нищета прожектёрства: красноречивая самореклама пустоты
III
"Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали" - приведённый Вадимом розановский афоризм, хоть и не тянет на глубину честертоновского парадокса, но всё-таки бесспорно примечателен. Прежде всего следует напомнить, что Василий Васильевич - не только известный любитель подразнить чужое сыто-спокойное дебелое самодовольство, но ещё и выделяющийся своей горячностью непоседа, лётчик-испытатель - специалист по полётам из крайности в крайность. Розановское негодование и эпатаж всякий раз имеют свои причины и свой контекст, но и никак не могут преподносится, как какой-то антихристианский ultima ratio regis. Розанов критиковал христианство (намного глубже и острее теоретика-умозрителя Ницше!) - пристрастно, временами даже срываясь на кликушеский фальцет, порою теряя голову и всякое чувство меры, но очень важно то, что к итогу своей бурной и противоречивой жизни Василий Васильевич пришёл верующим христианином. Верующим - то есть, не “загнанным в веру” животным страхом, а последним и наивысшим доводом богословия - чашу весов перевесил не какой-то неотразимой хитрющий аргумент отвлечённого силлогистического спора, а личностный опыт пронзительно-явственного переживания Истины - личная Встреча, личное прикосновение к “Тому, перед чьим лицом исчезают вопросы”.
Если Вадим, поднимая проблему существования отвлечённой морали в отрыве от реального мира, рассчитывает на лавры Колумба - то его просто жалко. Почему-то именно Церкви приходится часто напоминать заигрывающимся светилам вольномыслия: совесть - не юридическое понятие, совесть не тождественна выдрессированной законопослушности, совесть не поддаётся объяснению псевдонаучной механикой «подавления либидо» или досужими теориями неизжитости внутренних комплексов. Христианину без философических “откровений” Вадима ведомо, что нравственность (т.е., внешняя сторона поведения) вторична по отношению к духовности - внутреннему двигателю, внутреннему поводырю всякого шага, всякого поступка, всякого движения. Известно и то, что даже самая прекрасная, самая правильная из истин, вырываясь из контекста, выпадая из силового поля одухотворённости, теряет смысл, - и может обезуметь: превратиться в кистень, в бандитскую заточку - которой и в подворотне, и на большой дороге можно разбойничьи поорудовать. Смешно “просвещать” христиан такими страшными тайнами - да ещё с завидной самоуверенностью первооткрывателя!
Стоит чуточку перефразировать высказывание Розанова - например, в: "Я еще не такой подлец, чтобы думать о правах человека" - и может разразиться скандал. Попробуй, - тронь сегодняшнюю священную корову ! Если хотя бы на миг поверить в позитивистскую сказку о том, что, став просвещённой, Европа вдруг необратимо выросла из христианства - концы всё равно ну никак не сойдутся с концами. Общественный договор об общечеловеческих ценностях в своей сердцевине, в своей сути так и не смог предложить ничего революционно-нового по сравнению с десятью заповедями - несмотря на все ухищрения изобрести что-нибудь этакое, навороченно-продвинутое, дабы на голову превзойти азиата-Назареянина. Гуманизм, толерантность, привлекательные опыты мирного сосуществования, культивируемые на тепличных грядках общества welfare state - могут быть успешны лишь имея подосновой великое наследие христианского прошлого Европы. Вот и выходит, что столь многие самоочевидные вещи - самоочевидны, да и сами общечеловеческие ценности - общечеловечны, - лишь ... в контексте цивилизации, выросшей на христианских корнях - об этом, кстати, уже достаточно написано и высказано ! Уважение к чужой жизни, чужой самобытности, к чужому, наконец, достоянию невозможно на пустом фундаменте - без веками складывавшейся коренной Традиции [которую очень сложно вытравить из генетической памяти]. А уж, как известно, не буддизм, не индуизм и не ислам определяли ход развития Европы на протяжении столетий.
Конечно, плохой заменитель необходимого под рукой - это как-никак намного лучше, чем вообще ничего: застигнутому безлунной ночью в дороге путнику приходится радоваться плохонькому фонарику, свечке или даже спичке. Но если бы христианство представляло собой не более, чем морализаторскую доктрину, уголовно-процессуальный кодекс, если бы заповедь “возлюби ближнего своего, как самого себя”, - была не путеводной звездочкой, не камертоном внутренней настройки личности, а лишь чётко обозначенной юридической статьёй внешнего, тиранического, закона, предусматривающей лишь одну меру наказания - высшую меру, - тогда Спаситель, действительно, не принёс бы ничего нового в наш мир ! Мораль, не написанная на скрижалях сердца - действительно, воспринимается как извне навязанный диктаторский порядок, тирания внешних обстоятельств. Но живая вера не дремлет пассивно, не прячется в «запасниках» души до ближайших праздников и воскресных дней, - живая вера действует в человеке, переворачивает жизнь и судьбу человека - верой заповеди пишутся на скрижалях сердца: следование нравственному закону становится внутренней потребностью, а не извне навязанной формой внешней лояльности. Обвинять Православие в мертвящем консервировании нравственных понятий регламентацией-догматизацией, в подмене внешней моралью живой совести - абсурдно. Ведь не секрет, что всепронизывающий юридизм характерен прежде всего для западной традиции. Именно в западной традиции, несмотря на существование линии западно-христианской мистики (Раймунд Луллий, Франциск Ассизский, Мейстер Экхарт) - в конце концов, количественно возобладало более практичное, гораздо легче осуществимое на практике первенство ритуала, первенство писаного над неписаным, первенство внешней пристойности поведения, следование (пусть даже и скрипя зубами) кодексу морали над внутренне присущей, живой духовностью. Именно западного происхождения традиция подменять живое духовное горение рефлекторным законопослушанием. Именно западный ч-к в результате вынужден высунув язык учитывать, промеривать и взвешивать, семижды семь отмерить, прежде чем поставить букву или запятую - промах грозит ему неприятными ощущениями в самой неожиданной и неподходящей области. В результате тотальной секуляризации (насаждавшейся в Европе не только мирными средствами, но и кровавым террором) юридизм ещё глубже проник в кровеносную систему Запада: добро и зло, истина и ложь стали, по сути, определяться судебными вердиктами. Что не разрешено - запрещено, что не запрещено - то разрешено: в общем, чей юрист бойчее и ловчее - того и истина: «...в июне 2003 г. Берлинский суд отказал в иске двум пленным солдатам Красной армии из Армении, попавшим в нацистские концлагеря, на том основании, что они, оказывается, в 1941 г. не обладали «правами человека» - СССР до начала войны не подписал ни одного женевского протокола о правилах ведения войны и правах военнопленных.» Именно на остывающем духовно Западе, оформилось, в конце концов, секулярное понятие прав человека: цивилизованное общество расписалось в неспособности уберечься от срывов и потрясений без чёткой правовой кодификации понятий справедливости, истинности, прав, общеобязательных нормативов.
Калеке нужны костыли - но секуляризованный Запад уже не знает иного базиса, иной формы существования, и не стремится искать альтернативу ставшей привычной, эмпирически проверенной (успевшей зарекомендовать себя завидной внешней устойчивостью) структуре отношений. С отмиранием живого в организме, приходится восполнять увечье протезом (совесть - юридической грамотностью, дружбу - корпоративной лояльностью, внутреннюю самоцензуру - политкорректностью, соборность - корпоративной дисциплиной). Но парадоксальным образом (по известному принципу: «…тем хуже для фактов!»), обвинение в юридизме брошено в лицо не западному социокульту, а Православию ! Вот уж, действительно, прекрасный образчик слепой веры - стояния в суеверии, которое позитивисты обожают, напрягая всё красноречие, приписывать почему-то ... нам, православным ! И это credo quia absurdum est затмевает автору разум - и вдоль, и поперёк !
Что такое совесть, каждый узнаёт не из гроссбухов юридического судопроизводства, а лишь на опыте - на собственном опыте. Совесть - не правовое понятие, а живая личностная реальность, неподдающаяся естественнонаучной бухгалтерии. Совесть вообще - камень преткновения рационализма, неразрешённая наукой загадка, объективно существующая “субъективная” тайна внутренней вселенной человека. Оттого так смешны затейливые дрыганья фрейдизма, так удручающе-бессильны ревнители чисто-рационального объяснения человека - Ницше Сартр, Камю и их присные - перед лицом загадки. Для этих совесть - это некий рефлекс зажатости индивида, вынужденность определённой линии поведения - вынужденность внешними факторами и условиями, а значит, - правильно - род тирании ! В общем, словно вовсе и не история западной мысли перед глазами проходит, а роман Достоевского. Что ж - лишнее подтверждение тому, что наш Фёдор Михайлович, «а’хискве’ный Достоевский», - знаток человеческой души настолько глубокий, настолько великий, что Ницше перед ним - просто школьник, да ещё и не выучивший урока !
Провозглашённая буйным титаном ФН “переоценка ценностей” - то есть, если называть вещи своими именами, целенаправленная де-христианизация образа мышления среднестатистического европейца, привела к удивительным результатам - экспериментально подтвердился факт: мышление в категориях личности - не что-то самопроизвольное, но следствие открытия, переворота в человеческой мысли, произведённого две тысячи лет назад. Подтверждение явилось, увы - доказательством от противного ! Дехристианизация обернулась расчеловечиванием, а сыто-самодовольное позитивистское умничанье вдруг забрело в зыбучие пески - лишённая смысла жизнь (практичные, прагматичные принципы-слоганы комфортного обустройства в земной плоскости, сводящиеся примерно к знаменитому призыву Июльской монархии: «Обогащайтесь!» отказывались быть сколько-нибудь значащим серьёзным смыслом личностного бытия) отказалась радовать - превратилась в существование. Запах тлена, всепронизывающий ужас смерти, не могла забить никакая душистость изысканнейшего дорогого парфюма, сколько бы там не бодрились гиганты мысли - но даже самых стойких одолевала предательская дрожь (вот и Ницше - профессиональному воспевателю героического трагизма, пришлось искать спасения от страха небытия, изобретать свой суррогат вечности - “кольцо колец”). Наипрогрессивнейшая западная мысль во всеоружии открытий и неслыханных достижений, вместо масштабно-плановых задач «увеличения меры человеческого счастья» вдруг очутилась перед лицом оглушительного вопроса: как же нам, любимым своим и единственным, уменьшить психологическую травму от наиприскорбнейшего факта ... нашего собственного существования, как пережить процесс этой нашей вяло текущей бессмысленной временности без неприятных ощущений, и как знать - может, и не без некоторого комфорта.
IV «Город Джотто мрачнее, чем город Эврипида, но вселенная его радостней !»
В дохристианском понимании человек - случайная, преходящая временность: в этом мировоззрении человек, конечно, величина - но только не абсолютная, а относительная - даже, откровенно говоря, исчезающе-малая в сравнении со многими чудесами мироздания. Исследователи дохристианской вершины мироощущения - античного представления о мироздании, о Космосе, часто останавливаются на феномене амехании в античной трагедии - надличностном “колебании в человеке космических весов”. Там, в городе Еврипида, человек, поставленный перед необходимостью выбора, не меняясь внутренне, выбирает между двумя долгами - между двумя извне навязанными «так надо», - между одинаково чуждыми индивидуальности героя отвлечённо-высшими порядками вещей ... Похоже, что, безоглядно мчась вперёд на скором поезде прогресса, мы ... куда-то вернулись - по высоте над уровнем дна бездны. С некоторых пор человек стал рассматриваться продуктом общественных отношений, ступенькой природного тока эволюции, марионеткой своего собственного генетического кода-программы - в общем, той же самой игрушкой глобальных космических стихий, от нас не зависящих, но полностью нашу жизнь определяющих и предопределяющих: «Прав был Мечников, говоря, что нам только кажется, что мы решаем. На самом деле за нас думает природа, а мы - марионетки.»
Что ж, - де-христианизация услужливо возвращает человеку его цепи. Да - мы широко шагнули вперёд, но не даёт покоя предчувствие, что шаг этот - шаг в пропасть !
Дохристианская языческая традиция жила, хоть и смутной, но надеждой - чудесного преображения мира, возвращения золотого века (знаменитая чётвёртая эклога “Буколик” Вергилия). Мы - жители этого самого наступившего золотого века: мы имеем возможность состояться, распорядившись даром свободы - абсолютной, а не относительной - свободы, провозглашённой откровением Благовестия, свободы неслыханной для образованного древнего эллина. Кончилось время смутных догадок - началась эпоха вЕдения, называемого верой. Нам невозможно вернуться в ползунки «светлой античности», вдруг разучиться мыслить, чувствовать, жить смыслами, жить определённой системой ценностей, смыть с себя неудобное, обременительное, обязывающее клеймо Новой эры, наступившей в правление принцепса Августа. Нам невозможно обратиться вспять - в до-христианское младенчество. И эра, заносчиво объявляющая себя пост-христианской, якобы, безвозвратно выросшей из “пелёнок христианства”, при всём своём старании и усердии, достойном много лучшего применения, никак не может забыть о христианстве - «естественное» забвение форсируется беспощадным погромом всего, что смеет напоминать цивилизованной современности о её христианских корнях. Прогресс ради прогресса не может ждать милостей от природы - то бишь, «естественных законов-механизмов самоорганизации материи». Грех не ускорить процессы прокладки скоростной магистрали в светлое будущее, и раз уж генетическая память о прошлом не торопится отмирать естественным образом, гиганты «позитивной мысли» решают подтянуть, форсировать прогресс целенаправленной лоботомией. В пост-христианском, манкуртизированном, земном раю золотого миллиарда, может, и будет светло - но свет-то будет люциферианский - гнилушечный !
Один буддийский монах заметил, что буддийская мистика имеет существенное отличие от индуистской: верующий индус признает реальностью ... собственное существование. Вот ужас - правда ! Насколько же ужасней покажется буддисту христианство, где человек признаётся Личностью - неповторимо-единственным миром, наделённым сознанием, разумом, волей, обладающим исключительным внутренне-присущим даром творческого созидания, созданным для вечности и пребудущим в вечности: “Личность настолько велика что Вселенная по сравнению c человеком - всего лишь микрокосм по сравнению с макрокосмом.” Это дико, инопланетно, запредельно-чужеродно всяким представлениям о циклическом круговороте бытия, периодическим рождениям и угасаниям Вселенной, калейдоскопам перекомбинаций дхарм, хитросплетениям гностических теорий эманаций Единого, пантеистическому материально-органическому всеединству, et cetera, etcetera. Слишком очевидно, что гуманизм мог родиться лишь на почве Традиции, которая предельно чужда мироощущению, мировидению буддийской сангхи.
Зов Спасителя обращён не к безликому человечеству позитивизма, но к каждому человеку ЛИЧНО - как если бы каждый был одним-единственным во всей Вселенной. Только - в отличие от либеральных упираний на права, на притязания властвовать, на стремление реализовать, насколько возможно, свой инстинкт “воли к власти”, подмять бытие под себя, добиться «увеличения своей власти над природой» - настоящее личностное самоощущение не даёт себе забыться, опьяниться самим собою, промотать сокровища свободы и дарованных талантов на безделушки самодостаточного земного преуспевания.
Свобода - не пьяная собою вседозволенность, не раздолье мотовству бесшабашной гуляй-польности, не автоматически-благое обрушение внешних уз и оков. Свобода - не удовольствие, а испытание, и настолько серьёзное, что впору говорить о мужестве быть свободным, об ответственности быть свободным, о бремени свободы, о тяжкой обязанности быть свободным - обязанности, которая может и раздавить. Смешон и жалок продолжатель ницшеанской линии Сартр, полагавший [с той самой дикарской простотою, которая и впрямь хуже воровства], что истинная свобода - это ... неподсудность, выход за пределы досягаемости чужим неодобрением. Но что же взять с ревностного позитивиста ?
«Человеку трудно бывает понять, что свобода заключается именно в том, что мы можем от чего-то отказаться».- так обозначил понятие свободы Кшиштоф Занусси, подводя к мысли: вкус настоящей свободы - вовсе не приторная сладость, а скорее терпкая горечь ! Настоящая свобода стоит перед серьёзным выбором и многим рискует. Сознательный выбор, свободный выбор не может быть свободен от собственной совести, от разумения добра и зла - от всего субъективного, так необходимого для настоящей, целостной, объективности. Свободный человек - личность, не может находиться “по ту сторону добра и зла” ! Свобода, добро и зло - не какие-то книжные абстрактные понятия, а объективная реальность: «Добро - это добро, даже если никто ему не служит. - Зло - это зло, даже если никто не осуждает его.» - золотые слова Честертона ! Теория относительности необходима в физике, но недопустима в области нравственного и духовного.
Хочется заметить, что жизнелюбивый Ницше, философ-молотобоец, стахановски “работал” не только с ненавистным христианством, - по крайней мере, не меньше пены подступало к горлу заслуженного переоценщика ценностей, при напоминании о классической традиции греческой философии. Это только для нас Сократ, Аристокл-Платон, Аристотель - вершина античной мысли. Оно и не удивительно - что мы, пигмеи, смыслим в кипучей витальности и героическом пессимизме ! Для истинного ценителя витального трагизма гармоничные пропорции Парфенона, искусство сократического спора и великие прозрения Платона в “Федоне” не стоят и минутки настоящей полнокровной вакхической оргии. Линия Сократа - линия погашения жизни, линия не просто декаданса, а декаданса с дополнительным ускорением. Великая мысль Сократа, Платона и автора «Никомаховой этики», оказывается, - преступно, предательски, отрывала человечество от насущных, первостепенных вопросов и задач. Именно с Сократа, по мнению «гиганта мысли с блуждающим взглядом», началась преступная растрата полнокровного, мускулистого человеческого потенциала на “иллюзию индивидуализма”, «аполлоническую иллюзию сознательного творческого самовыражения». Лучшие из лучших увлеклись призраками вместо всецелой самоотдачи буйству стихийного трагизма, коллективным оргиастическим опытам переживания голой сущности бытия !
И вот, с “лёгкостью необыкновенной в мыслях ”, находя выводы Ницше достаточными, чтобы поставить жирный крест на христианстве, Вадим вдруг обращается к собственным многоэтажным планам с радужной каёмочкой. Оказывается, свои главные упования «критический реалист» В. Штепа связывает с ... синтезом дионисизма с аполлонизмом. Дионисийское обобществление сознаний - вот он, наш новый ориентир, маяк переросшему «анахронизм христианства» человечеству ! «Мы наш, мы новый мир построим !», - долой замшелые пережитки прошлого - равнение на новый идеал: ... растворение индивидуальностей в котле бессознательного общесвального экстаза, переваривающее сообщество индивидов в безликий кусок протоплазмы. Дионисизм - предельное слияние, так сказать, предельное психо-физическое обобществление тела, воли и духа, в котором не остаётся места никакому личностному сознанию, ни разуму, ни личностному самовыражению, а значит - не остаётся места никакой свободе (какая же свобода возможна без осознания себя самим собой !).