«Боюсь, этот опыт вам понадобится»
18 октября в кафе «Маяк» в Москве прошла презентация двух первых книг серии «Свободный человек», запущенной московским «Новым издательством»: «И возвращается ветер...» Владимира Буковского и «Полдень» Натальи Горбаневской.
Заинтересованным читателям обе книги известны достаточно давно. «Полдень» - сборник свидетельств и документальных материалов о демонстрации семи человек, 25 августа 1968 года вышедших на Красную площадь, чтобы протестовать против ввода войск Варшавского договора в Чехословакию, составленный участницей этой демонстрации Натальей Горбаневской, - впервые вышел в 1970 году в «Посеве». Отрывки публиковались в журнале «Урал» в 2005 году. Это - первое издание книги в России, дополненное новым предисловием и послесловием автора.
Мемуары Владимира Буковского впервые вышли в Англии в 1978 году; как и «Полдень», были переведены на многие европейские языки (а также на японский). В 1990-м, в перестроечной России, они печатались в журнале «Театр» и отдельной книгой, а в этом году одновременно выпущены «Захаровым» и «Новым издательством» и тоже снабжены небольшим новым авторским предисловием.
Презентация двух легендарных диссидентских книг с участием авторов, приехавших из Парижа и Лондона, сама по себе стала экстраординарным событием. В московском кафе практически не было свободного места, кроме небольшого полукружья перед столиком авторов.
В процессе разговора выяснилась еще одна удивительная деталь: для двух старых друзей - Натальи Горбаневской и Владимира Буковского - это была первая встреча на территории России.
В. Буковский: В первый раз мы встретились в Париже, после моего освобождения, как я понимаю... А, нет, это было в Цюрихе! Ты приехала в Цюрих...
Н. Горбаневская: И я первая тебя встретила...
В. Буковский: Совершенно верно!
Н. Горбаневская: На самом деле мы были незнакомы...
В. Буковский: Ситуация была такая. Никто не знал, где будет обмен*. Не знали даже гэбэшники, которые со мной летели. Они все время ходили в кабину, связывались с Москвой и выясняли, куда же мы летим. Потом уже по документам, которые я нашел в архиве ЦК, видно было, что и Политбюро до последнего момента не могло решить, где же будет совершаться этот обмен. У них было несколько вариантов. Один - в Женеве, один - во Франкфурте и один - в Цюрихе. Они все время обсуждали. Переговоры были очень сложные. Дело в том, что у СССР с Чили не было дипломатических отношений после прихода Пиночета к власти, и все переговоры шли через посредников-американцев (они не были инициаторами идеи, но помогали). Поэтому любые уточнения занимали ужасно много времени: надо было позвонить американцам, американцы сообщали другой стороне, дожидались их ответа, поэтому переговоры шли бесконечно, и я в документах ЦК нашел, по-моему, пять заседаний Политбюро по вопросу, как же проводить этот обмен. И в последнем документе ЦК, датированном тремя днями до моего обмена, еще названа Женева.
И действительно, когда начался этот обмен, было ужасно много путаницы, и
большая часть журналистов поехала в Женеву. Часть сидела во Франкфурте, а часть поехала в Цюрих. Например, мой приятель Виктор Суворов, который в то время был в Женеве в резидентуре ГРУ, признался мне, что их всех подняли по тревоге и отправили в аэропорт с табельным оружием. Я спросил: «Виктор, признайся мне, ты сидел, сжимая потной рукой рукоятку пистолета, ожидая меня в Женеве. Но почему ГРУ? Ну, КГБ - понятно. Мы как бы все были пленники КГБ; их товарищи, их коллеги прилетали на самолете, а почему ГРУ?» Он ответил: «Ты не понимаешь! Наша задача была - наблюдать за КГБ!» (Смех) Потом я как всегда проявил интуицию и, совершенно не сомневаясь, сориентировал ближайших друзей на встречу в Цюрихе. Каким образом она узнала...
Н. Горбаневская: Я узнала от корреспондента AFP.
В. Буковский: Она всех мобилизовала и они приехали в Цюрих: и Володя Максимов, и...
Н. Горбаневская: Они все остались в Женеве. И приехали уже потом.
В. Буковский: Да, действительно так.
Н. Горбаневская: Было очень много западных журналистов...
В. Буковский: Да, было много журналистов. И первой, кого я увидел, была маленькая Наташа. Которой я тогда еще никогда в жизни не встречал. Но много слышал! И вот она мне сама сказала, что она и есть Наташа. И я очень этому обрадовался. Вот, первый человек, которого я увидел в Швейцарии, помимо работников КГБ и трех послов участвовавших держав, была Наташа. И так мы с ней познакомились.
Ну а потом мы виделись очень часто - в Париже, у Максимова, в «Континенте», в котором я ночевал, приезжая в Париж. Помню даже, как мы вместе писали статью. То есть я диктовал, а Наташа печатала. Это было, наверно, самое лучшее произведение в моей жизни, какое я написал. Обычно для меня это очень мучительно. А тут мы были с похмелья и очень торопились пойти выпить пива. Поэтому я диктовал совершенно стремительно, а Наталья печатала. Статья называлась «Почему русские ссорятся?», она вышла в «Континенте». Задним числом я потом проверил - вполне нормальная статья.
Очень много всего у нас с Наташей было вместе. И книжку она мне печатала, потому как я печатать не умел, и редактировала. И как мы переживали польские события - я помню, я как раз был у Наташи, когда ввели военное положение. Мы говорили по телефону с Адамом Михником, а его фотография висела у нее на стене (мы, кстати, у нее с Михником и познакомились). Я просто заметил, что она потолстела и говорю: «Мадам, ты что это там толстеешь, много ешь, что ли?» И в этот момент прервалась линия. Мы думали: ну, что-то с телефоном. А в это время ввели военное положение - все телефоны в Польше обрезали...
Н. Горбаневская: У слушателей может получиться такая неувязка. С одной стороны, Буковский говорил: «Мои друзья вышли на Красную площадь», а с другой - получается, мы действительно впервые друг друга увидели 18 декабря 1976 года в Цюрихе. Но дело в том, что когда Буковский сел в 67-м году, мы были незнакомы. Я была у суда над Буковским, познакомилась с его мамой. Написала ему в лагерь, стихи послала... Что касается стихов, стихи он не особенно любит. Но принял.
Когда Буковский вышел, я уже сидела. (Смех) И он был главным человеком, который спас меня из психиатрической тюрьмы. Сначала к западным психиатрам обратились Татьяна Великанова и Вера Лашкова с просьбой разобраться в моем деле и помочь. Потом, когда Буковский вышел из лагеря, он начал собирать документацию о психиатрических репрессиях. Кстати, в своем предисловии я пишу, что мне в работе над записью суда и записью кассационного суда очень помогла Софья Васильевна Каллистратова. Так вот, Буковскому в сборе материалов для его книги тоже очень помогла Софья Васильевна, 100-летие со дня рождения которой здесь, в Москве, недавно отмечали. Буковский написал общее вступление и подробно представил шесть случаев. Мой случай был документирован особенно подробно, включая заключение экспертизы. Благодаря этому западным психиатрам и вообще западной общественности защищать меня было гораздо легче. Поэтому мое дело стало особенно громким и поэтому я вышла, просидев всего два года и два месяца. Проведя из них год с лишним в психиатрических тюрьмах - в них можно считать день за три, но тем не менее я просидела не долго. И потом, когда я выехала на Запад в декабре 75-го года и начала принимать участие в кампании за освобождение Буковского, я всегда чувствовала, что только отдаю долг. И всегда было ощущение, что, конечно, Буковский мой друг. Близкий друг, хотя мы ни разу не видели друг друга.
В. Буковский: Я даже пытался немного об этом писать в этой книге. Дело в том, что дружба тогда, в условиях повышенного давления, осознавалась совершенно иначе, чем в обычной атмосфере. Даже если ты человека не знаешь, но вы вместе с ним параллельно делаете одно дело и ты своим профессиональным глазом видишь, что он делает то же самое, что и ты, и во многом похож, он тебе друг. Вот, скажем, с Толей Марченко я никогда так и не встретился, потому что мы с ним, как и с Наташей, сидели «в разные смены». (Смех) Так тогда говорили. Он садился - я выходил. Я садился - он выходил. Так вот и продолжалось.
Вообще, опыт того времени очень интересен. И боюсь, он вам понадобится. (Смех) Что в нем уникального? Это было совершенно неструктурированное движение. У нас не было каких-то структур, начальников, лидеров, никакого распределения труда. Никто не занимался планированием. Это было какое-то взаимопонимание на расстоянии. Я хорошо понимал, что мне в следующий раз предстоит сесть за «клевету на советскую психиатрию» - и год подготавливался к этому новому приговору, потому что нужно было отстоять этих людей, с которыми я был внутренне связан: Наташу, Петра Григорьевича Григоренко, которому, кстати, тоже 100 лет исполнилось два дня назад, Витю Файнберга и так далее. Все эти люди были мне очень близки. Некоторых из них я знал, а некоторых не знал совсем. То есть физически не встречал, но это все равно было знанием. Мы все равно были друзьями.
Это работало как организм - это даже не была организация - ты не совещаешься со своей рукой, она сама действует, или со своими почками, это происходит само собой. Обычно люди пытаются создавать организации с руководством; сейчас, я заметил, все партии имеют политсоветы - звучит совершенно ужасно, а у нас ничего этого не было.
Позднее получилось как-то так, что все признали Сахарова нашим лидером. Да не был он нашим лидером! Он присоединился к нашему движению в 69-м году, я уже к тому времени два срока отсидел. Или даже три? Третий досиживал. То есть он никак не мог быть нашим лидером. Он был замечательным человеком, честнейшим и так далее, но отношения были совсем другие.
Поэтому когда я говорю: мы - друзья, это вообще не значит, что мы встречались в жизни. Так была устроена жизнь. Опыт создания такого отлично скоординированного движения без структур уникален, и он может еще понадобиться. Потому что мы не могли создавать структуры - за это давался срок мгновенно. Создание организации - это была уже статья. И приспособление к этой среде вызвало к жизни явление совершенно уникальное. Как по-своему был уникален самиздат. Теперь уже не нужен самиздат, поскольку есть интернет. Я всегда говорю, что если бы у нас был интернет в 60-е годы, советская власть кончилась бы в 70-е. Это мощнейшее оружие. Такого тогда не было, но уникальность этого явления именно в слаженности и взаимопонимании людей, которые, может быть, никогда не встречались.
Авторы поделились воспоминаниями о том, как возникали их книги.
Отвечая на вопрос, что осталось за пределами написанного и опубликованного текста, Владимир Буковский рассказал: «Конечно, в тот момент, когда книга писалась, я не мог включить в нее многих вещей, которые могли навредить еще живым людям. Я в книге ничего не врал, но каких-то деталей там нет...
Советская власть была причудлива, это был театр абсурда, мир, в котором все наоборот, чистый Кафка. Скажем, я написал про то, что в Лефортовской тюрьме была замечательная библиотека, потому что туда попадали книги, конфискованные у расстрелянных "врагов народа". Поэтому там можно было прочесть книгу, за чтение которой на свободе тебя поместили бы в тюрьму. Да начальники и не знали, какая у них библиотека. Библиотекарем был неграмотный сержант. Он просил писать ему не название книги из каталога, а ее порядковый номер. Я думаю, он даже читать не умел.
Если есть среди вас художники-графики, сделайте такую гравюру. 1967 год. Камера Лефортовской тюрьмы. На тумбочке у меня лежит томик стихов Гумилева и газета "Правда" со статьей "Нужен ли Гумилев советскому читателю?". В тот момент обдумывалось, напечатать Гумилева или нет? Не напечатали.
Я не мог написать, что начальник Лефортовской тюрьмы полковник Петренко был очень своеобразный человек - он ненавидел КГБ люто. Его в 57 году по партийному распоряжению отправили в КГБ. Он за это сам себя ненавидел, настолько, что никогда по тюрьме не ходил в мундире КГБ, а ходил в погонах и петлицах артиллериста. И вот этот полковник приходил ко мне в камеру вечером, чуть-чуть выпивши, он нам явно симпатизировал, и говорил: "Ну, как вы тут? Ничего? А вы знаете, что тут было в 37 году? Это была пыточная тюрьма! Вот он все знает!" - и тыкал пальцем в корпусного, который стоял навытяжку: "Они тут пытали людей!" Вот такой был человек. По-видимому, выгнать его было некуда, до пенсии он еще не дослужил. КГБ он ненавидел и всячески нам старался это выразить, как только умел. Надо отдать должное - в Лефортово продукты не воровали и там кормили, по-моему, лучше, чем в любой тюрьме того времени. Вот такая причуда. Этот достойный человек уже умер теперь. Когда я в 1991 году приехал сюда в первый раз, я пытался его найти, принести ему бутылку коньяку, посидеть-поговорить. Не нашел. А когда приехал в следующий раз, мне его нашли, но он уже умер. Такая печальная история, я как бы перед его памятью виноват. Стоит о нем вспомнить - и в КГБ могли оказаться приличные люди. А рассказать об этом, когда я писал книжку, значило сделать ему большую неприятность».
Наталья Горбаневская прочитала фрагмент из «Полдня» и несколько стихотворений, включенных в новое издание книги.
Проект серии «Свободный человек» представили ведущая вечера, журналистка Зоя Светова и редактор Филипп Дзядко. В ближайших планах - мемуары Дины Каминской, Анатолия Марченко, Андрея Амальрика, Анатолия Щаранского.
Писательница Людмила Улицкая, еще пять лет назад выступившая инициатором создания серии «Свободный человек», прочитала автобиографический рассказ «Карпаты, Ужгород», по теме перекликающийся с книгой Натальи Горбаневской «Полдень».
Руководитель молодежный программ общества «Мемориал» Ирина Щербакова обратилась к присутствующим с приглашением принять участие в акции «Возвращение имен», которая пройдет 29 октября, накануне государственного Дня памяти жертв политических репрессий. В год 70-летия Большого террора с 10 утра до 22 часов вечера, сменяя друг друга, волонтеры будут читать имена расстрелянных в Москве - в 1937-38 гг. только в столице было убито более 40 тысяч человек. Общество «Мемориал» приглашает присоединиться к акции всех, кто хочет почтить их память.
* 18 декабря 1976 года в Цюрихе В. Буковский был обменен на главу компартии Чили Луиса Корвалана.
Заинтересованным читателям обе книги известны достаточно давно. «Полдень» - сборник свидетельств и документальных материалов о демонстрации семи человек, 25 августа 1968 года вышедших на Красную площадь, чтобы протестовать против ввода войск Варшавского договора в Чехословакию, составленный участницей этой демонстрации Натальей Горбаневской, - впервые вышел в 1970 году в «Посеве». Отрывки публиковались в журнале «Урал» в 2005 году. Это - первое издание книги в России, дополненное новым предисловием и послесловием автора.
Мемуары Владимира Буковского впервые вышли в Англии в 1978 году; как и «Полдень», были переведены на многие европейские языки (а также на японский). В 1990-м, в перестроечной России, они печатались в журнале «Театр» и отдельной книгой, а в этом году одновременно выпущены «Захаровым» и «Новым издательством» и тоже снабжены небольшим новым авторским предисловием.
Презентация двух легендарных диссидентских книг с участием авторов, приехавших из Парижа и Лондона, сама по себе стала экстраординарным событием. В московском кафе практически не было свободного места, кроме небольшого полукружья перед столиком авторов.
В процессе разговора выяснилась еще одна удивительная деталь: для двух старых друзей - Натальи Горбаневской и Владимира Буковского - это была первая встреча на территории России.
В. Буковский: В первый раз мы встретились в Париже, после моего освобождения, как я понимаю... А, нет, это было в Цюрихе! Ты приехала в Цюрих...
Н. Горбаневская: И я первая тебя встретила...
В. Буковский: Совершенно верно!
Н. Горбаневская: На самом деле мы были незнакомы...
В. Буковский: Ситуация была такая. Никто не знал, где будет обмен*. Не знали даже гэбэшники, которые со мной летели. Они все время ходили в кабину, связывались с Москвой и выясняли, куда же мы летим. Потом уже по документам, которые я нашел в архиве ЦК, видно было, что и Политбюро до последнего момента не могло решить, где же будет совершаться этот обмен. У них было несколько вариантов. Один - в Женеве, один - во Франкфурте и один - в Цюрихе. Они все время обсуждали. Переговоры были очень сложные. Дело в том, что у СССР с Чили не было дипломатических отношений после прихода Пиночета к власти, и все переговоры шли через посредников-американцев (они не были инициаторами идеи, но помогали). Поэтому любые уточнения занимали ужасно много времени: надо было позвонить американцам, американцы сообщали другой стороне, дожидались их ответа, поэтому переговоры шли бесконечно, и я в документах ЦК нашел, по-моему, пять заседаний Политбюро по вопросу, как же проводить этот обмен. И в последнем документе ЦК, датированном тремя днями до моего обмена, еще названа Женева.
И действительно, когда начался этот обмен, было ужасно много путаницы, и
большая часть журналистов поехала в Женеву. Часть сидела во Франкфурте, а часть поехала в Цюрих. Например, мой приятель Виктор Суворов, который в то время был в Женеве в резидентуре ГРУ, признался мне, что их всех подняли по тревоге и отправили в аэропорт с табельным оружием. Я спросил: «Виктор, признайся мне, ты сидел, сжимая потной рукой рукоятку пистолета, ожидая меня в Женеве. Но почему ГРУ? Ну, КГБ - понятно. Мы как бы все были пленники КГБ; их товарищи, их коллеги прилетали на самолете, а почему ГРУ?» Он ответил: «Ты не понимаешь! Наша задача была - наблюдать за КГБ!» (Смех) Потом я как всегда проявил интуицию и, совершенно не сомневаясь, сориентировал ближайших друзей на встречу в Цюрихе. Каким образом она узнала...
Н. Горбаневская: Я узнала от корреспондента AFP.
В. Буковский: Она всех мобилизовала и они приехали в Цюрих: и Володя Максимов, и...
Н. Горбаневская: Они все остались в Женеве. И приехали уже потом.
В. Буковский: Да, действительно так.
Н. Горбаневская: Было очень много западных журналистов...
В. Буковский: Да, было много журналистов. И первой, кого я увидел, была маленькая Наташа. Которой я тогда еще никогда в жизни не встречал. Но много слышал! И вот она мне сама сказала, что она и есть Наташа. И я очень этому обрадовался. Вот, первый человек, которого я увидел в Швейцарии, помимо работников КГБ и трех послов участвовавших держав, была Наташа. И так мы с ней познакомились.
Ну а потом мы виделись очень часто - в Париже, у Максимова, в «Континенте», в котором я ночевал, приезжая в Париж. Помню даже, как мы вместе писали статью. То есть я диктовал, а Наташа печатала. Это было, наверно, самое лучшее произведение в моей жизни, какое я написал. Обычно для меня это очень мучительно. А тут мы были с похмелья и очень торопились пойти выпить пива. Поэтому я диктовал совершенно стремительно, а Наталья печатала. Статья называлась «Почему русские ссорятся?», она вышла в «Континенте». Задним числом я потом проверил - вполне нормальная статья.
Очень много всего у нас с Наташей было вместе. И книжку она мне печатала, потому как я печатать не умел, и редактировала. И как мы переживали польские события - я помню, я как раз был у Наташи, когда ввели военное положение. Мы говорили по телефону с Адамом Михником, а его фотография висела у нее на стене (мы, кстати, у нее с Михником и познакомились). Я просто заметил, что она потолстела и говорю: «Мадам, ты что это там толстеешь, много ешь, что ли?» И в этот момент прервалась линия. Мы думали: ну, что-то с телефоном. А в это время ввели военное положение - все телефоны в Польше обрезали...
Н. Горбаневская: У слушателей может получиться такая неувязка. С одной стороны, Буковский говорил: «Мои друзья вышли на Красную площадь», а с другой - получается, мы действительно впервые друг друга увидели 18 декабря 1976 года в Цюрихе. Но дело в том, что когда Буковский сел в 67-м году, мы были незнакомы. Я была у суда над Буковским, познакомилась с его мамой. Написала ему в лагерь, стихи послала... Что касается стихов, стихи он не особенно любит. Но принял.
Когда Буковский вышел, я уже сидела. (Смех) И он был главным человеком, который спас меня из психиатрической тюрьмы. Сначала к западным психиатрам обратились Татьяна Великанова и Вера Лашкова с просьбой разобраться в моем деле и помочь. Потом, когда Буковский вышел из лагеря, он начал собирать документацию о психиатрических репрессиях. Кстати, в своем предисловии я пишу, что мне в работе над записью суда и записью кассационного суда очень помогла Софья Васильевна Каллистратова. Так вот, Буковскому в сборе материалов для его книги тоже очень помогла Софья Васильевна, 100-летие со дня рождения которой здесь, в Москве, недавно отмечали. Буковский написал общее вступление и подробно представил шесть случаев. Мой случай был документирован особенно подробно, включая заключение экспертизы. Благодаря этому западным психиатрам и вообще западной общественности защищать меня было гораздо легче. Поэтому мое дело стало особенно громким и поэтому я вышла, просидев всего два года и два месяца. Проведя из них год с лишним в психиатрических тюрьмах - в них можно считать день за три, но тем не менее я просидела не долго. И потом, когда я выехала на Запад в декабре 75-го года и начала принимать участие в кампании за освобождение Буковского, я всегда чувствовала, что только отдаю долг. И всегда было ощущение, что, конечно, Буковский мой друг. Близкий друг, хотя мы ни разу не видели друг друга.
В. Буковский: Я даже пытался немного об этом писать в этой книге. Дело в том, что дружба тогда, в условиях повышенного давления, осознавалась совершенно иначе, чем в обычной атмосфере. Даже если ты человека не знаешь, но вы вместе с ним параллельно делаете одно дело и ты своим профессиональным глазом видишь, что он делает то же самое, что и ты, и во многом похож, он тебе друг. Вот, скажем, с Толей Марченко я никогда так и не встретился, потому что мы с ним, как и с Наташей, сидели «в разные смены». (Смех) Так тогда говорили. Он садился - я выходил. Я садился - он выходил. Так вот и продолжалось.
Вообще, опыт того времени очень интересен. И боюсь, он вам понадобится. (Смех) Что в нем уникального? Это было совершенно неструктурированное движение. У нас не было каких-то структур, начальников, лидеров, никакого распределения труда. Никто не занимался планированием. Это было какое-то взаимопонимание на расстоянии. Я хорошо понимал, что мне в следующий раз предстоит сесть за «клевету на советскую психиатрию» - и год подготавливался к этому новому приговору, потому что нужно было отстоять этих людей, с которыми я был внутренне связан: Наташу, Петра Григорьевича Григоренко, которому, кстати, тоже 100 лет исполнилось два дня назад, Витю Файнберга и так далее. Все эти люди были мне очень близки. Некоторых из них я знал, а некоторых не знал совсем. То есть физически не встречал, но это все равно было знанием. Мы все равно были друзьями.
Это работало как организм - это даже не была организация - ты не совещаешься со своей рукой, она сама действует, или со своими почками, это происходит само собой. Обычно люди пытаются создавать организации с руководством; сейчас, я заметил, все партии имеют политсоветы - звучит совершенно ужасно, а у нас ничего этого не было.
Позднее получилось как-то так, что все признали Сахарова нашим лидером. Да не был он нашим лидером! Он присоединился к нашему движению в 69-м году, я уже к тому времени два срока отсидел. Или даже три? Третий досиживал. То есть он никак не мог быть нашим лидером. Он был замечательным человеком, честнейшим и так далее, но отношения были совсем другие.
Поэтому когда я говорю: мы - друзья, это вообще не значит, что мы встречались в жизни. Так была устроена жизнь. Опыт создания такого отлично скоординированного движения без структур уникален, и он может еще понадобиться. Потому что мы не могли создавать структуры - за это давался срок мгновенно. Создание организации - это была уже статья. И приспособление к этой среде вызвало к жизни явление совершенно уникальное. Как по-своему был уникален самиздат. Теперь уже не нужен самиздат, поскольку есть интернет. Я всегда говорю, что если бы у нас был интернет в 60-е годы, советская власть кончилась бы в 70-е. Это мощнейшее оружие. Такого тогда не было, но уникальность этого явления именно в слаженности и взаимопонимании людей, которые, может быть, никогда не встречались.
Авторы поделились воспоминаниями о том, как возникали их книги.
Отвечая на вопрос, что осталось за пределами написанного и опубликованного текста, Владимир Буковский рассказал: «Конечно, в тот момент, когда книга писалась, я не мог включить в нее многих вещей, которые могли навредить еще живым людям. Я в книге ничего не врал, но каких-то деталей там нет...
Советская власть была причудлива, это был театр абсурда, мир, в котором все наоборот, чистый Кафка. Скажем, я написал про то, что в Лефортовской тюрьме была замечательная библиотека, потому что туда попадали книги, конфискованные у расстрелянных "врагов народа". Поэтому там можно было прочесть книгу, за чтение которой на свободе тебя поместили бы в тюрьму. Да начальники и не знали, какая у них библиотека. Библиотекарем был неграмотный сержант. Он просил писать ему не название книги из каталога, а ее порядковый номер. Я думаю, он даже читать не умел.
Если есть среди вас художники-графики, сделайте такую гравюру. 1967 год. Камера Лефортовской тюрьмы. На тумбочке у меня лежит томик стихов Гумилева и газета "Правда" со статьей "Нужен ли Гумилев советскому читателю?". В тот момент обдумывалось, напечатать Гумилева или нет? Не напечатали.
Я не мог написать, что начальник Лефортовской тюрьмы полковник Петренко был очень своеобразный человек - он ненавидел КГБ люто. Его в 57 году по партийному распоряжению отправили в КГБ. Он за это сам себя ненавидел, настолько, что никогда по тюрьме не ходил в мундире КГБ, а ходил в погонах и петлицах артиллериста. И вот этот полковник приходил ко мне в камеру вечером, чуть-чуть выпивши, он нам явно симпатизировал, и говорил: "Ну, как вы тут? Ничего? А вы знаете, что тут было в 37 году? Это была пыточная тюрьма! Вот он все знает!" - и тыкал пальцем в корпусного, который стоял навытяжку: "Они тут пытали людей!" Вот такой был человек. По-видимому, выгнать его было некуда, до пенсии он еще не дослужил. КГБ он ненавидел и всячески нам старался это выразить, как только умел. Надо отдать должное - в Лефортово продукты не воровали и там кормили, по-моему, лучше, чем в любой тюрьме того времени. Вот такая причуда. Этот достойный человек уже умер теперь. Когда я в 1991 году приехал сюда в первый раз, я пытался его найти, принести ему бутылку коньяку, посидеть-поговорить. Не нашел. А когда приехал в следующий раз, мне его нашли, но он уже умер. Такая печальная история, я как бы перед его памятью виноват. Стоит о нем вспомнить - и в КГБ могли оказаться приличные люди. А рассказать об этом, когда я писал книжку, значило сделать ему большую неприятность».
Наталья Горбаневская прочитала фрагмент из «Полдня» и несколько стихотворений, включенных в новое издание книги.
Проект серии «Свободный человек» представили ведущая вечера, журналистка Зоя Светова и редактор Филипп Дзядко. В ближайших планах - мемуары Дины Каминской, Анатолия Марченко, Андрея Амальрика, Анатолия Щаранского.
Писательница Людмила Улицкая, еще пять лет назад выступившая инициатором создания серии «Свободный человек», прочитала автобиографический рассказ «Карпаты, Ужгород», по теме перекликающийся с книгой Натальи Горбаневской «Полдень».
Руководитель молодежный программ общества «Мемориал» Ирина Щербакова обратилась к присутствующим с приглашением принять участие в акции «Возвращение имен», которая пройдет 29 октября, накануне государственного Дня памяти жертв политических репрессий. В год 70-летия Большого террора с 10 утра до 22 часов вечера, сменяя друг друга, волонтеры будут читать имена расстрелянных в Москве - в 1937-38 гг. только в столице было убито более 40 тысяч человек. Общество «Мемориал» приглашает присоединиться к акции всех, кто хочет почтить их память.
* 18 декабря 1976 года в Цюрихе В. Буковский был обменен на главу компартии Чили Луиса Корвалана.