(no subject)
Закрыть дверь дома - значит оставить мир один,
бросить его на произвол безначального хаоса ночи.
Х. Кортасар
Мокрые ветки заботливо и больно хлещут меня по лицу.
Я дышу дождем, но не тем, что заливает город и мои катастрофически дырявые ботинки, а тем, что вместо крови дерет и греет вены и забивается в каждую пору. Тем, что льется в меня, во мне и из меня, но не насквозь.
Старший брат его флегматично и холодно топит в себе тоску города, заменяя тому стакан рома.
Очертания размыты - это у, уже порядком опьяненного города, двоится в глазах. Фонари бросают на него свои грязно - оранжевые тени, по которым он проходит нетвердой походкой, как не очень буйный пьянчужка плетется, качаясь, по своим улицам, бормоча себе что - то под нос и ловя спиной настороженные взгляды прохожих.
В любой момент город готов упасть на мокрый грязный асфальт, не в состоянии больше бороться с головокружением от выпитого. Это чувствуется по тому, как низко наклоняются, скрипящие от ветра, деревья, и непонимающе и тревожно мигают раскачивающиеся уличные фонари.
Мокрые ноги наступают на мою тень, она более четкая и вытянутая, чем оригинал, более определенная и определившаяся, я, может, хотела бы походить на нее; и она остается стоять, облокотившись о фонарь и докуривая, мокнущую под дождем, сигарету. Захотелось тоже, подумала было стрельнуть у нее, но вспомнила, что не курю, да и сигарета эта была дешевая, невкусная и, в любом случае, последняя, так что не пришлось даже ворошить наши с ней и так не очень хорошие отношения каким - либо диалогом.
Тень не смотрит на меня, она хмура и задумчива, думает о роме и о том, что надо приблизить свое состояние к городу в одном из дешевых и темных его баров; догнать ушедшего, пусть и медленной нетвердой походкой, уже довольно далеко и оберегать, чтоб ничего не случилось,и никто не пырнул почти случайно ножом, а потом, пошарив по карманам и не найдя ничего, кроме, разве что, пары новых блестящих и еще липких листьев, бережно снятых с ветки, бросить на улице под дождем, что все так же быстро всасывается в кровь, вызывая головокружение и цикличную замкнутость монотонной его дроби, впивающейся в мостовые положенной на бок восьмеркой. Головокружение это усиливается настолько, что, в тот миг, когда я, оставив свое четкое и вытянутое отражение хмуро и задумчиво курить, открываю дверь подъезда, город опрокидывается, не дождавшись мягкого прикосновения спасительной руки на плече, падает, сминая дома, людей, деревья, фонари и мою тень, которая успевает грустно подумать о том, что опоздала и сделать последнюю затяжку уже где - то у фильтра, обжигая губы об его злую раскаленность.
Захожу домой, скорее к окну, где вижу уже спящий пьяным неспокойным сном город, который утром будет клясться, что больше ни капли и мучиться головной болью, а пока тяжелые капли бьют его по, подрагивающим во сне, векам.
Сквозь открытое окно на подоконник брызжет ром. Я закрываю его, наступает полная тишина, разом обрывая все звуки. Сажусь на диван
и
слушаю тихий шум дождя, чувствую его теплый запах. Он тихо барабанит по венам, звуки идут изнутри, и я засыпаю, укутавшись в запах этот, как в одеяло.
Со мной отчаянно повезло бы кому - то,
пахнущему
как
ты.
В. Полозкова