(no subject)
и, так как все приключения легко измерить изменениями физических тел, стертостью подошвы, ломкостью косточки, отросшим виском, предательскими веснушками, то чем останется город п. ?
красной трещинкой в левом углу, фруктовой заедой, неким количеством кожного постельного сала, накопленного за неделю без лишних движений. можно ли в самом деле, жить в доме, где окон больше чем стен? так и останется город п. непроходимым, густым, многоязычным, жадным до болтовни и пищи, и мне с моим невниманием к этим обеим, как здесь прожить. что елисейские поля! что новый мост, бульвар севастополь, где заглянул ей в глаза. я не видела ничего. мне говорят о свободе, о людях, поющих на улицах, но те, в моей голове, танцуют такие танцы, что в иную осень я не успевала записывать. что до парижа, игрушечного монмартра, пряничных домиков сен-жермен, то, что это значит, я не знаю, мне не нужно знать. и я не знаю, с каких пор мне не нужно много стран, французских и балканских, а нужен дом, упор для правой руки и немножко левой. дом -это место для приключений. значит так. ты встаешь в шесть утра, торопливо шуршишь багетом, сыплешь пепел на головы прохожим, допиваешь вино, и там внизу эти маленькие балкончики, и деревянные ставни, представляешь. в какой -то момент, признаюсь, что ехать в париж было совсем необязательно. никогда не признаюсь. ведь было потрачено столько маленьких тысяч, энергия многих сердец, в том числе моей бедной мамы, которая не получит взамен даже коробочку французских духов, господи, как хочется иногда стать переводчиком со всех в мире иностранных языков, дипломатом, носителем костюма и приносителем доходов, лишь бы ее успокоить. а теперь моя бедная мама <зачеркнуто>
возможно город п. нужен был
а. как доказательство существования этого и пары -тройки других фильмов. ты как бы стоишь на мосту и целуешь в макушку каракса. ну здравствуй, брат. в городе теперь еще больше людей, и китайские туристы, и редкая мишель найдет своего провожатого в ночной лувр. как узка сена, что вмещает этот скорый разбег на водных лыжах, этот трехцветный салют. но я вижу здесь люди курят в метро и засыпают на ступенях дворцов, для своих этот город уютен.
б. а может нужен был для того, чтобы пить красное вино на высоте тысяч чертовых метров, чтобы белое крыло слепило глаза, а внизу рассыпались стеклом игрушечные домики, расчерченные по линейке поля микросхем, может быть для облаков, для того момента, когда самолет, поднимаясь, идет по диагонали и сквозь, кажется, можно докоснуться рукой, представляю свою руку за бортом, отдельной, забытой в процессе разгерметизации, застывающей на морозе минус пятьдесят. облака, должно быть, колются. (moroz в пер. с фр. -ужасный). больше всего чувствуешь себя человеком не на этой одной шестой, одной двадцатой части суши, а именно в небе, месте наименее человечьем. рай с красным вином, bonjour madam и облаками. рай это когда можно затянуться.
не очень доверяю фотографиям, тем более таким неудачным. помню, что не было пляжей, что затоплены спуски к воде, что ветер выворачивал зонты, а ребенок все кричал под сводами лувра. был китайский район, чайнатаун, а потом негритянское гетто, где на каждом углу парики и салоны, и они стояли на улицах, глядели сутенерами. было много париков, а в кровати лежало три подушки (французы ведь спят втроем). люди ходили по улицам, у людей были лица. по пятницам толпа выстраивалась в кабаре «eve» на углу, а напротив молодежь пила кофе в mansart. что такое п., всего лишь город п., там никто в меня не влюбился, любовь любит любовь, любит закаты на дерибасовской, свои пятьдесят пар туфель, это температуры повышенная, и впервые за сто пятьдесят лет мы опустились так низко.
в париже все нормально. париж это санаторий с музыкой и шахматами по вечерам. горит ли париж, наш ли париж, спит ли париж. париж спит, спят усталые негры. проститутки и сутенеры, спят гитары на монмартре, и парики у северного вокзала, спит продавец газет на st german, спит нищенка и ее bebe в электричке, спят в метро и на ступенях магазинов, спит парень на перроне. сигарета потухла в уголке рта. только я не сплю.
