(no subject)
"Он был тихий еврей. Я тоже был таким одно время, пока не начал
писать. И не понял, что литературу ни тихостью, ни робостью не сделаешь.
Нужны цепкие пальцы и веревочные нервы, чтобы отрывать от своей прозы, с
кровью иной раз, самые любимые тобой, но лишние куски. Это похоже на
самоистязание. Зачем я полез в это каторжное писательское дело! Не понимаю!
Я мог, как мой отец, заняться сельскохозяйственными машинами, разными
молотилками и веялками Мак-Кормика. Вы видели их? Красавицы, пахнущие
элегантной краской. Так и слышишь, как на их ситах шелком шуршит сухая
пшеница. Но вместо этого я поступил в Психоневрологический институт только
для того, чтобы жить в Петрограде и кропать рассказики. Писательство! Я
тяжелый астматик и не могу даже крикнуть как следует. А писателю надо не
бормотать, а говорить во весь голос. Маяковский небось не бормотал, а
Лермонтов, так тот просто бил наотмашь по морде своими стихами потомков
"известной подлостью прославленных отцов...".
воспоминания о бабеле. м., 1989.С .41.
писать. И не понял, что литературу ни тихостью, ни робостью не сделаешь.
Нужны цепкие пальцы и веревочные нервы, чтобы отрывать от своей прозы, с
кровью иной раз, самые любимые тобой, но лишние куски. Это похоже на
самоистязание. Зачем я полез в это каторжное писательское дело! Не понимаю!
Я мог, как мой отец, заняться сельскохозяйственными машинами, разными
молотилками и веялками Мак-Кормика. Вы видели их? Красавицы, пахнущие
элегантной краской. Так и слышишь, как на их ситах шелком шуршит сухая
пшеница. Но вместо этого я поступил в Психоневрологический институт только
для того, чтобы жить в Петрограде и кропать рассказики. Писательство! Я
тяжелый астматик и не могу даже крикнуть как следует. А писателю надо не
бормотать, а говорить во весь голос. Маяковский небось не бормотал, а
Лермонтов, так тот просто бил наотмашь по морде своими стихами потомков
"известной подлостью прославленных отцов...".
воспоминания о бабеле. м., 1989.С .41.