без лет
к чему мне эти часики на шее, если времени нет. без лет. если я с вечный спринтер, интер, винтер,
старый питер бока повытер. кто все эти люди за стойками охраны, диджейскими пультами, которые смотрят на меня,
просят пронести алкоголь через таможню, хватают меня, господи, за голову, за черную длинную
голову, которая кру'гом.
я торопливо сбрасываю с себя лишние шкуры, потому что не могу позволить себе
промедления. наташа обещала догнать. можно стоять без одежды, потому что в окне каюты меня не видит балтийское море. я забываю слова, и тех двух, как их звали. то странное
место, почти комната, почти двенадцать метров лиговского канала, удобства на этаже. где -то там
могла жить сейчас и я . я смотрела. а здесь у нас здесь смешной пионерский лагерь, я в тесноте и
меня качает. смена заканчивается шестнадцатого, больше не встретимся. и вожатая -блондинка с грудью и повадками вики (или кристины ? да какая разница), полная противоположность нам, двум вмерзшим в лед стальным рыбинам, развалилась на кровати. нет, начало другое. было грустно, и боязно шевелиться после вчерашнего, потом полегчало. потом совсем легко, и день переломился надвое, как та лошадь, потому что слишком многое не имеет названья, письмо от друга, мол, звони, стоянка, я, конечно, не позвоню, куда уж мне.
золотистый ром, а прежде черный, и кубики льда, какая роскошь, богатство медленно
подтаивающее в пакете. на прощание я ударяю копытом как дурная лошадь. не подходите ко мне сзади. и только сегодня после вырванного с мясом седого волоса, после ноги, которую прищемила в маршрутке, после еще четырех часов жалкого ( это вообще к ни чему) сна.
стало ясно как октябрьский день. вастра терминален, седьмое число. холодно, но светло. меня
колотит так, что сливки готовы выплеснуться за борт стаканчика.
так вот. корабль скрипит вдоль и поперек, по всем фронтам, вода поднялась на два метра.
путин в третий раз отмечает свой юбилей. а мне все ясно. я вдруг сижу там за четыреста километров, средь известных широт, потому что подобно растенью, я сижу свесив ноги в окно, на своей девятой той советской, с бутылкой алазанской долины, и красными, наверное, волосами.
и вижу другого нервного мальчика, чьи запястья были сродни моим, и эти запястья и пальцы я помню лучше, чем многое. они летали птицами рядом с его лицом, как у другого сумасшедшего, который прятал ладони под мышками, хотя я не уверена, что он читал; это не входило в нашу программу. только павич и бродский, виткевич и кундера, скромная библиотека азбуки и классики. собрание сочинений, семь томов маяковской библиотеки, где в этих книжках до сих пор стоят галочки, метки полюбившихся названий. мальчик, который недолюбливал сигареты за их пыльный привкус. здесь предлог для повтора. но правда, что за встреча. семь бакенов спустя.
и вряд ли он вспомнил бы джека николсона. потому что кино тоже не было. лишь однажды, я возвращалась с позднего сеанса, это был октябрь. я могу поклясться, что октябрь. других времен года просто не существовало. мы столкнулись на лестнице. он поздоровался со мной рукопожатием, сказал "привет", и задержал ладонь надолго, гораздо дольше чем требовало это слово или наши дружественные отношения. этот мальчик, минус семь лет, теперь я знаю, это называется жюль верн, мы с ним стукались зубами, я помню его до малейших трещинок, кроме последней, потому что было уже не склеить. потому что его накрыли простыней, и увезли. это было лето, я собиралась учить немецкий, носила черные кеды с красными шнурками, и стриглась налысо. я пишу это перебарывая тошноту, дурную морскую болезнь, а тогда убежала с поминок, потому что на лестничной площадке услышала как лает его собака, маленькая кашляющая такса, которая вечно мешала нам разговаривать по телефону ( номер помню, вот первые пять цифр ), сотрется из памяти. но не из записной, дешевой такой книжки, где он сам написал этот номер, когда переходили суворовский. у меня немного осталось: книжка, табличка с надписью «кабинет гражданской обороны», навесной замок, красная ленточка, пара писем. поместится в одну обувную коробку. хрустящие юношеские рубашки, кассета «наутилуса» и эти слова. уже не помещается.