юг
Поездка в К. это не испытание на прочность, не сакральный опыт, но все -таки что-то особенное. Проверка на прочность нашего неумного бога, хляби небесной, что там разверзнется, что дрогнет у меня под ногой. Нет, ничего страшного, земля не обрушилась у меня под ногами, когда я сошла с трапа в Симферополе. Страшно было раньше. Страшно было в автобусе Санкт- Петербург -Москва, который отходил от Обводного канала (там, в метро я встретила Наташу, что может быть прекраснее, чем спеша на вокзал встретить знакомого, прихвастнуть своим отъезжающим счастьем. так я когда -то встретила лизу воробьеву, которая уезжала в казахстан. в общем, все желаемые сценарии сбываются, как мечталось), который не автобус а китайская пытка. я все извертелась как на раскаленных углях, и не могла уснуть. москва встретила арктическим холодом, старорежимной неприветливостью, руки замерзли до онемения, я натянула на них носки, и бродила вокруг тверской, не понимая, где здесь парад, почему все перекрыто за пять метров до металлоискателей, и как пройти в kfc. девятимайская москва запомнится как особая выжженная земля, как память о том, что интересы пушек и танков по -прежнему выше интересов людей.
[9 мая]
[9 мая в москве. пустота, выжженное поле, вечное ничего. ребенок на самокате жалуется папе: «у меня пальцы болят от холода», плачет. жители и гости столицы обходят перегороженную тверскую какими -то закадычными дремучими путями, и собираются в макдональдсе, чтобы следить за парадом на экране своих гаджетов. мальчики с пробитыми понарошку головами, мальчики в плащ-палатках в метро. господи кто их этому учил. конечно, все мальчики играют в войну. и все думают, что будут легко ранены. что пойдут широко и ясно, красивые двадцатидвухлетние с красной царапиной на затылке. никто не думает быть без рук, без ног, со снесенным вполовину лицом, неподвижным как марианская впадина. капитан воздушного судна поздравляет нас с праздником. «обращение дамы и господа, наверно не подходит. товарищи! или как сказал сталин, братья и сестры!..». такая усталость, такая привычка у меня ко всему этому. ну этот-то не мальчишка, взрослый же человек, сколько можно им объяснять; до чего сильна в них тоска по этому братскому, по этому сестринскому, которого нет и никогда не было, только в книжках о сталине; которое в их возбужденных немолодых головах сливается с мифом о сталине, как сильна тоска по доброй всепонимающей грузинской груди, и если к этой груди прижимают так, что уже душат, то это ничего, ведь не меня, а кого-то другого.
люди с плакатами бессмертного полка в метро.
страшно, что нам этим покойникам нечего предъявить, кроме них самих, смотрите смотрите это все вы, нас тут совсем нет. от нас только выжженное поле и вечное ничего, от нас только вечное оправдание (нет, оправдывание_) вашим мукам. от нас совсем ничего не осталось, кроме извращенной болезненной памяти, по ошибке принимаемой за патриотизм. мы ничего не сделали. мы для вас ничего не сделали. это хождение с портретами как хождение с иконами как моление о дожде. георгиевская ленточка как красная ниточка на запястье, как волшебный оберег от всего. как даждь нам днесь посреди этой вечной пустыни чего мы хотим от них как они должны оправдать наше существование. неизвестно.]
я замерзла и зашла погреться в макдональдс. там группа мужиков в кожаных куртках сгрудилась над пустым столом, и неотрывно следила за движением парада на экране гаджета. очень хотелось спать. я села в метро и два часа каталась по кольцевой. склонив голову набок. потом проснулась и поехала в аэропорт. аэропорт- это счастье
[самолет]
[самолет это страшное солнечное сияние, понимание истинных масштабов происходящего. тенька от самолета на облаках. жалко, что не встречаются в небе другие самолеты. как поезда на соседних путях. посмотреть бы как это выглядит со стороны. ведь мы не летим, мы как будто плывем на пароме над снежным нежнейшим морем. какое -то сказочное состояние как молитва или храм или крутейший рок-концерт. ты понимаешь весь мир без боязни и видишь его простым и открытым с высоты небесных царей и это вечное сияние (но сияние обрушится вниз , станет самим собой) и эта бесцеремонная смесь восторга и страха кажется самым ясным самым очевидным, тем, что хочется длить бесконечно/ слюдяной исток какой-то там реки ожившая контурная карта школа для дураков река называлась река называлась она называлась]
в симферополь я прилетела засветло и еще удивлялась, почему маша сказала, что я прилетаю поздно. в аэропорту не было автобусов до ялты, а ближайший троллейбус через час. я села в троллейбус и поехала до ж.д. там панически металась по вокзалу, потом решила купить билет. через пять минут объявление из динамиков, что рейс отменяется, просьба сдать билеты. билет сдала, побежала на троллейбус. уже было полдевятого, уже темнело. как- то резко и безнадежно. плюс водитель не объявлял остановок. и выключил свет в салоне. у меня пропала сеть и интернет. я села и приготовилась к лучшему. зашли какие -то пьяные люди, стали горланить «катюшу». 9 мая же. у одного из них я попросила позвонить. он пьяными пальцами не попадал по кнопкам. дешевый телефон с разбитым экраном. я дозвонилась до маши, она говорит: «во сколько ты будешь в кипарисном? спроси у водителя, закажу тебе такси». я передала свой вопрос через пьяного человека и получила ответ: «полчаса». маша: «да что такое, этого не может быть. ты объясни, что это за алуштой». спросили у какого-то деда в салоне. он говорит: «часа полтора». ехала и тревожно вертела головой во все стороны, выхватывая из темноты названия остановок: «доброе», «виноградное», «малый маяк». наконец кипарисное. на остановке зашла в магазин «хлеб и сыр», попросила телефон у продавщицы. и вытаскиваю из кармана горсть мелочи: «я могу заплатить если что». она: «нет, не надо». позвонила сначала в такси, потом маше, потом опять в такси, выяснилось, что свободных машин нету. магазин закрывался, опускались ставни, продавщицы разъезжались по домам. одинокий рабочий копался в земле. я подошла к нему, чтобы узнать, как мне добраться до мыса плака. гугл карты молчали, запоздавшая продавщица подсказала, что нужно дойти до старой автозаправки и пройти вниз километров пять. я натянула потуже рюкзак и потопала. бежать с горки было легко, кругом было темно и тихо, без людей не страшно. только собаки лаяли, только птички пели, только ручейки журчали в кустах. минут через такого маршрута мне навстречу выехал из-за угла старенький жигуленок. просигналил мне. я, конечно, не сбавляя скорости, почесала дальше. пока дверь не открылась и незнакомый женский голос не закричал: «асса!». так я впервые увидела машу.
[9 мая]
[9 мая в москве. пустота, выжженное поле, вечное ничего. ребенок на самокате жалуется папе: «у меня пальцы болят от холода», плачет. жители и гости столицы обходят перегороженную тверскую какими -то закадычными дремучими путями, и собираются в макдональдсе, чтобы следить за парадом на экране своих гаджетов. мальчики с пробитыми понарошку головами, мальчики в плащ-палатках в метро. господи кто их этому учил. конечно, все мальчики играют в войну. и все думают, что будут легко ранены. что пойдут широко и ясно, красивые двадцатидвухлетние с красной царапиной на затылке. никто не думает быть без рук, без ног, со снесенным вполовину лицом, неподвижным как марианская впадина. капитан воздушного судна поздравляет нас с праздником. «обращение дамы и господа, наверно не подходит. товарищи! или как сказал сталин, братья и сестры!..». такая усталость, такая привычка у меня ко всему этому. ну этот-то не мальчишка, взрослый же человек, сколько можно им объяснять; до чего сильна в них тоска по этому братскому, по этому сестринскому, которого нет и никогда не было, только в книжках о сталине; которое в их возбужденных немолодых головах сливается с мифом о сталине, как сильна тоска по доброй всепонимающей грузинской груди, и если к этой груди прижимают так, что уже душат, то это ничего, ведь не меня, а кого-то другого.
люди с плакатами бессмертного полка в метро.
страшно, что нам этим покойникам нечего предъявить, кроме них самих, смотрите смотрите это все вы, нас тут совсем нет. от нас только выжженное поле и вечное ничего, от нас только вечное оправдание (нет, оправдывание_) вашим мукам. от нас совсем ничего не осталось, кроме извращенной болезненной памяти, по ошибке принимаемой за патриотизм. мы ничего не сделали. мы для вас ничего не сделали. это хождение с портретами как хождение с иконами как моление о дожде. георгиевская ленточка как красная ниточка на запястье, как волшебный оберег от всего. как даждь нам днесь посреди этой вечной пустыни чего мы хотим от них как они должны оправдать наше существование. неизвестно.]
я замерзла и зашла погреться в макдональдс. там группа мужиков в кожаных куртках сгрудилась над пустым столом, и неотрывно следила за движением парада на экране гаджета. очень хотелось спать. я села в метро и два часа каталась по кольцевой. склонив голову набок. потом проснулась и поехала в аэропорт. аэропорт- это счастье
[самолет]
[самолет это страшное солнечное сияние, понимание истинных масштабов происходящего. тенька от самолета на облаках. жалко, что не встречаются в небе другие самолеты. как поезда на соседних путях. посмотреть бы как это выглядит со стороны. ведь мы не летим, мы как будто плывем на пароме над снежным нежнейшим морем. какое -то сказочное состояние как молитва или храм или крутейший рок-концерт. ты понимаешь весь мир без боязни и видишь его простым и открытым с высоты небесных царей и это вечное сияние (но сияние обрушится вниз , станет самим собой) и эта бесцеремонная смесь восторга и страха кажется самым ясным самым очевидным, тем, что хочется длить бесконечно/ слюдяной исток какой-то там реки ожившая контурная карта школа для дураков река называлась река называлась она называлась]
в симферополь я прилетела засветло и еще удивлялась, почему маша сказала, что я прилетаю поздно. в аэропорту не было автобусов до ялты, а ближайший троллейбус через час. я села в троллейбус и поехала до ж.д. там панически металась по вокзалу, потом решила купить билет. через пять минут объявление из динамиков, что рейс отменяется, просьба сдать билеты. билет сдала, побежала на троллейбус. уже было полдевятого, уже темнело. как- то резко и безнадежно. плюс водитель не объявлял остановок. и выключил свет в салоне. у меня пропала сеть и интернет. я села и приготовилась к лучшему. зашли какие -то пьяные люди, стали горланить «катюшу». 9 мая же. у одного из них я попросила позвонить. он пьяными пальцами не попадал по кнопкам. дешевый телефон с разбитым экраном. я дозвонилась до маши, она говорит: «во сколько ты будешь в кипарисном? спроси у водителя, закажу тебе такси». я передала свой вопрос через пьяного человека и получила ответ: «полчаса». маша: «да что такое, этого не может быть. ты объясни, что это за алуштой». спросили у какого-то деда в салоне. он говорит: «часа полтора». ехала и тревожно вертела головой во все стороны, выхватывая из темноты названия остановок: «доброе», «виноградное», «малый маяк». наконец кипарисное. на остановке зашла в магазин «хлеб и сыр», попросила телефон у продавщицы. и вытаскиваю из кармана горсть мелочи: «я могу заплатить если что». она: «нет, не надо». позвонила сначала в такси, потом маше, потом опять в такси, выяснилось, что свободных машин нету. магазин закрывался, опускались ставни, продавщицы разъезжались по домам. одинокий рабочий копался в земле. я подошла к нему, чтобы узнать, как мне добраться до мыса плака. гугл карты молчали, запоздавшая продавщица подсказала, что нужно дойти до старой автозаправки и пройти вниз километров пять. я натянула потуже рюкзак и потопала. бежать с горки было легко, кругом было темно и тихо, без людей не страшно. только собаки лаяли, только птички пели, только ручейки журчали в кустах. минут через такого маршрута мне навстречу выехал из-за угла старенький жигуленок. просигналил мне. я, конечно, не сбавляя скорости, почесала дальше. пока дверь не открылась и незнакомый женский голос не закричал: «асса!». так я впервые увидела машу.