Ну, я уже 4 дня в Москве, успел прекрасно потанцевать на джеме в понедельник, начать новый тренинг по Аутентичному Движению, немного заболеть и т.д. И с каждым часом, уводящим дальше в это неизвестное (хоть и вполне определенное) будущее, все сложнее подбирать слова для опыта прошлой недели.
Нет, у меня есть, конечно же, слова для сущности этого опыта, но, боюсь, они ничего или почти ничего не смогут сказать читателям. Собственно говоря, слов всего два: солнце и камни.
Ну как, все понятно?
Вот и я про то же.
Потому что это не слова, а символы - спектр смыслов, запечатанные в короткое и простое звучание (изображение). Также как и
Казантип, и
Юрмала были для меня песком/водой. А уже в
Чирали появились камни. Символы переползают из путешествия в путешествие, а опыт остается уникальным.
Это про ясность и простое тепло, про суровое прошлое и неказистое настоящее, про то, что прячется и хранится, про желание идти безоглядно... Мы попробовали процессы Аутентичного Движения в пещерах. Оказалось (сюрприз, сюрприз!)), что пещеры, особенно небольшие, призывают перинатальную (околородовую) динамику в переживаниях. Ну, не только родовую, но "адскую". В общем, очень специфический и не всегда ресурсный контекст.
И в моих процессах выплывали эти темы - "глотая солнце", "теряясь во тьме", но завершилось все принятием, очень простым. В завершающем круге было много откровенности и много чувств, причем мужских, а в центре круга лежала спокойная немного ободранная собака. Все время, спокойно нежась на солнце. Собаки и до этого появлялись в последние дни тренингов на море - на Казантипе, в Чирали, но они всегда... мешали и были неуместны. Здесь же все было невыразимо естественно.
В общем, я немного чувствую себя безумным нищим, пытающимся что-то объяснить туристам, которые ничего не понимают и даже не могут понять. И, конечно, внешне - это вся та же Турция, гостеприимно-бестолковая Азия, а внутри - лабиринт, растянувшийся во времени.
Вот отчего то парфяне, то, реже, римляне,
то и те и другие забредают порой сюда,
в Каппадокию. Армии суть вода,
без которой ни это плато, ни, допустим, горы
не знали бы, как они выглядят в профиль; тем паче, в три
четверти. Два спящих озера с плавающим внутри
телом блестят в темноте как победа флоры
над фауной, чтоб наутро слиться
в ложбине в общее зеркало, где уместится вся
Каппадокия -- небо, земля, овца,
юркие ящерицы -- но где лица
пропадают из виду. Только, поди, орлу,
парящему в темноте, привыкшей к его крылу,
ведомо будущее. Глядя вниз с равнодушьем
птицы -- поскольку птица, в отличие от царя,
от человека вообще, повторима -- орел, паря
в настоящем, невольно парит в грядущем
и, естественно, в прошлом, в истории: в допоздна
затянувшемся действии. (Бродский)
Следующая остановка -
Жить Танцуя-Гоа: Танец Формы и Пустоты, январь 2010.