Apr 21, 2013 14:16
Мини-пьеса из жизни в трех действиях «Банале-заебали». Впервые была представлена в супермаркете «Дикси» на исходе последней петербургской зимы.
Действующие лица:
Некто Иванова, петербургская художница, проходит в супермаркете лингафонный курс французского языка, одета в наушники и отчасти необязательные одежды - à la mode, вышла на минутку из мастерской за апельсинами, стоит усталым графическим укором в пяти шагах от кассы десятой.
Молодая кассирша со следами богатого жизненного опыта на лице, за кассой сидит, пробивает молча, мрачна как скунс.
Очередь мертвых потребителей.
Охранник, в черном, глух и нем, в тени торговых рядов, портрет самого себя.
Сцена первая
Иванова, повторяет за диктором в наушниках, старательно шлифуя произношение отдельных фонем и фраз брачного содержания:
- Hé, hé? Hé! Hé?! Mar, ar, ta… Mar-ta. Hé, Marta! Hemartaregardecetteannonce!!
Затем одном дыхании и членораздельно:
- Hé, Marta. Regarde cette annonce. C’est pour toi! - Homme blond, cultivé, mince, végétarien et non fumeur cherche: Femme blonde, cultivée, mince, végétarienne et non fumeuse!
Выдыхает остатки неизрасходованного эфира, из большой дыры в сетке на пол падает апельсин, который под взглядом очереди немедленно из поля зрения исчезает. Иванова берет паузу и дыхание, и продолжает увлеченную декламацию:
- Moi, je préfère celle-là: - Homme banal cherche femme banale pour relation banale!
В легкой задумчивости теряет второй апельсин:
- Banal - banale... intellectual... intellectualle... curiosité intellectualle... Хм...
Дидактически размахивая оставшимися апельсинами, напоминает Миру еще раз:
- Homme banal cherche femme banale pour relation banale!
Очередь молчит.
Сцена вторая
Кассирша, неожиданно вскакивает и обращается в полный голос к Воображаемому Работодателю. Работодатель высоко и далеко за сценой. Поэтому обращение нацелено по диагонали в верхний угол торгового зала. Постепенно, от одного восклицательного знака к другому, разворачивается героическая сцена работоборчества:
- Заебали, блядь! Пидарасы! Нахуй! Всё, в пизду! Не могу! Не буду! В жопу! Трупоеды! Ебаный пиздец! Говнососы! Насосы ёбаные!
Входит во вкус и ненадолго поворачивается в пол-торса к очереди:
- Нахуя?! А дохуя! В пизду нахуй! Мудоёбы! Конем!! Всё! Ебись!!! (выбегает из-за кассового аппарата и отбывает в направлении входной двери)
Очередь молчит, как недоумевающий телеграфный столб, из полу-подвального подсобного помещения раздается ритмичный звук - будто или орехокол пользуют, или сводят баланс на деревянных счетах, энергично перебрасывая костяшки из стороны в сторону.
Сцена третья:
Некто Иванова, снимает наушники, реплика обращена теперь уже ушедшей, то есть мертвой кассирше, и в ее лице Большому Миру за окном. В одной руке наушники, в другой дырявая сетка с апельсинами:
- (растерянно, теряя последние апельсины) А кто же мне теперь апельсины взвесит?
Очередь стоит позорным столбом незримого погоста, безмолствует бледная, осуждает и шамкает, подмигивает и причмокивает, щелкает и подсасывает. Все жадно смотрят на апельсины Ивановой. Из-за свинцовых петербургских туч, нависших за панорамным окном, на секунду выглядывает то ли Солнце, то ли Луна. Чтобы снова скрыться и своим уходом означить начало Страшного Суда.
Конец-Пиздец.
жзл,
семио-политика ануса и пениса,
русский как иностранный,
социология смерти,
язык: слова и вещи дня,
литература и жизнь,
life as art,
петербургский дневник-2,
коммуникация серпом и молотом