(no subject)

Apr 21, 2013 14:16

Мини-пьеса из жизни в трех действиях «Банале-заебали». Впервые была представлена в супермаркете «Дикси» на исходе последней петербургской зимы.

Действующие лица:

Некто Иванова, петербургская художница, проходит в супермаркете лингафонный курс французского языка, одета в наушники и отчасти необязательные одежды - à la mode, вышла на минутку из мастерской за апельсинами, стоит усталым графическим укором в пяти шагах от кассы десятой.

Молодая кассирша со следами богатого жизненного опыта на лице, за кассой сидит, пробивает молча, мрачна как скунс.

Очередь мертвых потребителей.

Охранник, в черном, глух и нем, в тени торговых рядов, портрет самого себя.

Сцена первая

Иванова, повторяет за диктором в наушниках, старательно шлифуя произношение отдельных фонем и фраз брачного содержания:

- Hé, hé? Hé! Hé?! Mar, ar, ta… Mar-ta. Hé, Marta! Hemartaregardecetteannonce!!

Затем одном дыхании и членораздельно:

- Hé, Marta. Regarde cette annonce. C’est pour toi! - Homme blond, cultivé, mince, végétarien et non fumeur cherche: Femme blonde, cultivée, mince, végétarienne et non fumeuse!

Выдыхает остатки неизрасходованного эфира, из большой дыры в сетке на пол падает апельсин, который под взглядом очереди немедленно из поля зрения исчезает. Иванова берет паузу и дыхание, и продолжает увлеченную декламацию:

- Moi, je préfère celle-là: - Homme banal cherche femme banale pour relation banale!

В легкой задумчивости теряет второй апельсин:

- Banal - banale... intellectual... intellectualle... curiosité intellectualle... Хм...

Дидактически размахивая оставшимися апельсинами, напоминает Миру еще раз:

- Homme banal cherche femme banale pour relation banale!

Очередь молчит.

Сцена вторая

Кассирша, неожиданно вскакивает и обращается в полный голос к Воображаемому Работодателю. Работодатель высоко и далеко за сценой.  Поэтому обращение нацелено по диагонали в верхний угол торгового зала. Постепенно, от одного восклицательного знака к другому, разворачивается героическая сцена работоборчества:

- Заебали, блядь! Пидарасы! Нахуй! Всё, в пизду! Не могу! Не буду! В жопу! Трупоеды! Ебаный пиздец! Говнососы! Насосы ёбаные!

Входит во вкус и ненадолго поворачивается в пол-торса к очереди:

- Нахуя?! А дохуя! В пизду нахуй! Мудоёбы! Конем!! Всё! Ебись!!! (выбегает из-за кассового аппарата и отбывает в направлении входной двери)

Очередь молчит, как недоумевающий телеграфный столб, из полу-подвального подсобного помещения раздается ритмичный звук - будто или орехокол пользуют, или сводят баланс на деревянных счетах, энергично перебрасывая костяшки из стороны в сторону.

Сцена третья:

Некто Иванова, снимает наушники, реплика обращена теперь уже ушедшей, то есть мертвой кассирше, и в ее лице Большому Миру за окном. В одной руке наушники, в другой дырявая сетка с апельсинами:

- (растерянно, теряя последние апельсины) А кто же мне теперь апельсины взвесит?

Очередь стоит позорным столбом незримого погоста, безмолствует бледная, осуждает и шамкает, подмигивает и причмокивает, щелкает и подсасывает. Все жадно смотрят на апельсины Ивановой. Из-за свинцовых петербургских туч, нависших за панорамным окном, на секунду выглядывает то ли Солнце, то ли Луна. Чтобы снова скрыться и своим уходом означить начало Страшного Суда.

Конец-Пиздец.

жзл, семио-политика ануса и пениса, русский как иностранный, социология смерти, язык: слова и вещи дня, литература и жизнь, life as art, петербургский дневник-2, коммуникация серпом и молотом

Previous post Next post
Up