(no subject)
Признание в любви возлюбленной сердца моего EGMG. Протоколы к Шенгенскому эпизоду под Гёте
Возлюбленная сердца моего выдвинула мне ультиматум: "каждый день я буду добавлять новое условие нашего воссоединения, выкладывая чаты, пока ты не признаешься мне публично в любви, не покаешься и т.п., а иначе - пошел нахуй".
Поскольку нахуй я идти ни так, ни эдак не хочу, выполняю пожелание Дамы моего сердца - признаюсь в любви. Обвиненный ангелом моим в интеллектуальной никчемности, вычурности слога, синтаксической запутанности и клиническом слабоумии, как собственном, так и текстов, вышедших из-под моей руки, я не решаюсь сделать это от своего имени. А ну как выйдет еще хуже, чем у меня обычно выходит. Пусть за меня скажет Гёте.
Мне крупно повезло с выбором автора. Решил сегодня заняться семейно-полезной работой. Забрался на третий этаж, чтобы вытравить осиное гнездо. Заодно приступил к разбору семейных архивов и библиотеки. Мог бы и Демьян Бедный попасться под руку, а попались "Страдания молодого Вертера" 37-го года издания в переводе Анны Эйгес. Как только я вполне понял, что держу в руках, я бросился вниз, чтобы удовлетворить ультиматум Царицы моих ночей и Повелительницы моих очей наилучшим из возможных образом. Разворошенное мною осиное гнездо в любом случае оставляло мне выбор только одного из одного - первого, обратившего на себя моё внимание. Спасибо, Гёте! Платон мне друг, но Ты дороже. Потревоженные осы уже скалили свои рыльца, но я оказался проворнее - так мне не терпелось излить свой любовный восторг.
Почему я не пишу тебе? Ты спрашиваешь это, ты, учёный? Ты должен был бы догадаться, что я здоров и даже... Словом, я завел знакомство, которое мне по сердцу. Я... я не знаю...
Трудно будет рассказать тебе по порядку, как произошло, что я познакомился с прелестнейшим созданием. Я доволен и счастлив и, следовательно, плохой историк.
Ангел... Фи! Так говорит каждый о своей возлюбленной. Не правда ли? И всё-таки я не в состоянии сказать тебе, как она совершенна, почему она совершенна. Достаточно того, что она пленила все мои помыслы.
Столько простотыпри таком уме, столько доброты при такой твёрдости, и душевное спокойствие при такой живости и энергии!
Всё, что я о ней говорил, это - пустая болтовня, нелепая абстракция, не выражающая ни одной черты её существа. В другой раз... Нет, не в другой раз, теперь, сейчас я расскажу тебе всё. Если не теперь - то никогда. Потому что, между нами говоря, с тех пор как я начал писать, я уже три раза намеревался бросить перо, хотел приказать оседлать лошадь, чтобы ехать. А, меж тем, я сегодня утром поклялся не ездить, и каждую минуту подхожу к окну посмотреть, высоко ли солнце.
Несчастный! Не глуп ли ты? Не обманываешь ли ты сам себя? К чему приведёт эта неистовая, бесконечная страсть? У меня нет иной молитвы, кроме молитвы к ней, моему воображению не является иного образа, кроме неё, и весь я мир вижу только в ней. Всё это доставляет мне несколько счастливых часов, пока я не принужден снова расстаться с ней. А нет её рядом, всё равно к ней. Как меня преследует этот образ! Наяву и во сне он наполняет мне душу. Каждой думой и каждым словом с ней. Букашкой-бездельницей, коровкой божьей, комариком с фонариком, пчелой-тунеядкой, потревоженной осой, круглогодичной метелицей, черным враном и зябликом торопливым - к ней, взвидеть её. Здесь она? Нет её. Я закрываю свои глаза, - и она тут как тут: как море, как бездна сияет она передо мной, во мне, наполняет мои чувства. Открываю глаза - её снова нет. Так и сижу, ослепленный любовью, моргая часами. Отбивающими неумолимый ход времени. То глаза закрою, то открою. Наваждение? Сон? Морок? Мокро?
Благослови вас Бог, мои дорогие, и да пошлёт он вам все те счастливые дни, которых он меня лишил.
Возлюбленная сердца моего выдвинула мне ультиматум: "каждый день я буду добавлять новое условие нашего воссоединения, выкладывая чаты, пока ты не признаешься мне публично в любви, не покаешься и т.п., а иначе - пошел нахуй".
Поскольку нахуй я идти ни так, ни эдак не хочу, выполняю пожелание Дамы моего сердца - признаюсь в любви. Обвиненный ангелом моим в интеллектуальной никчемности, вычурности слога, синтаксической запутанности и клиническом слабоумии, как собственном, так и текстов, вышедших из-под моей руки, я не решаюсь сделать это от своего имени. А ну как выйдет еще хуже, чем у меня обычно выходит. Пусть за меня скажет Гёте.
Мне крупно повезло с выбором автора. Решил сегодня заняться семейно-полезной работой. Забрался на третий этаж, чтобы вытравить осиное гнездо. Заодно приступил к разбору семейных архивов и библиотеки. Мог бы и Демьян Бедный попасться под руку, а попались "Страдания молодого Вертера" 37-го года издания в переводе Анны Эйгес. Как только я вполне понял, что держу в руках, я бросился вниз, чтобы удовлетворить ультиматум Царицы моих ночей и Повелительницы моих очей наилучшим из возможных образом. Разворошенное мною осиное гнездо в любом случае оставляло мне выбор только одного из одного - первого, обратившего на себя моё внимание. Спасибо, Гёте! Платон мне друг, но Ты дороже. Потревоженные осы уже скалили свои рыльца, но я оказался проворнее - так мне не терпелось излить свой любовный восторг.
Почему я не пишу тебе? Ты спрашиваешь это, ты, учёный? Ты должен был бы догадаться, что я здоров и даже... Словом, я завел знакомство, которое мне по сердцу. Я... я не знаю...
Трудно будет рассказать тебе по порядку, как произошло, что я познакомился с прелестнейшим созданием. Я доволен и счастлив и, следовательно, плохой историк.
Ангел... Фи! Так говорит каждый о своей возлюбленной. Не правда ли? И всё-таки я не в состоянии сказать тебе, как она совершенна, почему она совершенна. Достаточно того, что она пленила все мои помыслы.
Столько простотыпри таком уме, столько доброты при такой твёрдости, и душевное спокойствие при такой живости и энергии!
Всё, что я о ней говорил, это - пустая болтовня, нелепая абстракция, не выражающая ни одной черты её существа. В другой раз... Нет, не в другой раз, теперь, сейчас я расскажу тебе всё. Если не теперь - то никогда. Потому что, между нами говоря, с тех пор как я начал писать, я уже три раза намеревался бросить перо, хотел приказать оседлать лошадь, чтобы ехать. А, меж тем, я сегодня утром поклялся не ездить, и каждую минуту подхожу к окну посмотреть, высоко ли солнце.
Несчастный! Не глуп ли ты? Не обманываешь ли ты сам себя? К чему приведёт эта неистовая, бесконечная страсть? У меня нет иной молитвы, кроме молитвы к ней, моему воображению не является иного образа, кроме неё, и весь я мир вижу только в ней. Всё это доставляет мне несколько счастливых часов, пока я не принужден снова расстаться с ней. А нет её рядом, всё равно к ней. Как меня преследует этот образ! Наяву и во сне он наполняет мне душу. Каждой думой и каждым словом с ней. Букашкой-бездельницей, коровкой божьей, комариком с фонариком, пчелой-тунеядкой, потревоженной осой, круглогодичной метелицей, черным враном и зябликом торопливым - к ней, взвидеть её. Здесь она? Нет её. Я закрываю свои глаза, - и она тут как тут: как море, как бездна сияет она передо мной, во мне, наполняет мои чувства. Открываю глаза - её снова нет. Так и сижу, ослепленный любовью, моргая часами. Отбивающими неумолимый ход времени. То глаза закрою, то открою. Наваждение? Сон? Морок? Мокро?
Благослови вас Бог, мои дорогие, и да пошлёт он вам все те счастливые дни, которых он меня лишил.