(no subject)
Премьера
Wolfgang Amadeus Mozart - La Clemenza di Tito - Lindenoper
Musikalische Leitung Philippe Jordan
Inszenierung, Bühnenbild, Kostüme Nigel Lowery
Light Design Lothar Baumgarte
Chöre Eberhard Friedrich
Dramaturgie András Siebold
Tito Vespasiano Roberto Saccà
Vitellia Melanie Diener
Servilia Sylvia Schwartz
Sesto Elina Garanca
Annio Katharina Kammerloher
Publio Andreas Bauer
За последние лет тридцать жалобы на конец эпохи великих голосов и требования профессиональной вменяемости, обращённые оперным дирижёрам, постепенно метаморфировали в убеждения того рода, что древние греки и римляне были последними, кто сколько-нибудь замечательно пел. Чты бы то ни было, но особенно Моцарта. Что опера - это такое стыдное место культуры, куда ходят только затем, чтобы посмотреть на первостатейные внутренние прелести кинодив, намеренно неловко прикрытые фиговыми листками партитуры. Неловко, чтобы было лучше видно. Но это не всегда так.
По правую руку от меня сидела благообразная пара молодых людей. В шелках, батисте и вельвете. Когда пришло время оваций, один не справился со своим восторгом и сломал ручку кресла, так ему, чуткому меломану, понравилось. Пока один распускал руки, другой вовсю работал ногами, накачанными, очевидно, тоже, как и руки, по какой-то хитрой системе, позволяющей причинять большие разрушения малыми средствами. Остальные выражали хотя и не менее шумный восторг парой Вителлии и Сесто, однако замечены в повреждении имущества не были. В основном изо всех сил орали. Такая реакция встречает во мне понимание. Когда становишься свидетелем предела человеческих возможностей, лицевой стороной обращённых совершенству, и эта демонстрация всё никак не кончается, страстно желаешь именно конца - прервать эту пытку внутренних органов и нервных окончаний Голосом. Возникает желание подать свой собственный, хотя и слабый, но тоже в каком-то смысле голос, пропищать своё «браво». Или задействовать все тело, в котором звук поселяется как тела психо-динамический reAsonance. Что конкретно и как, зависит от того, кто где качается. Так даёт о себе знать миметическое присвоение музыкального звукоряда. Оно же конвенциональный или нет жест, адресованный свежей утрате соврешенства. Одобряю и разделяю. Разнести театр в щепки было бы равным воздаянием искусству пения в этот вечер.
В исключительно сильном составе один голос - уникальное колоратурное меццо-сопрано, без скидок на фигуру речи, необычайно сильное и полётное, идеально ровное и красивое в любой тесситурной позиции, с чувственными фиоритурами, которые тончайшей сеткой нюансов покрывают оркестровые модуляции, способное филировать звук в любом темпе пассажа, естественное, как речь, необычная только потому, что выразительно-интонационному диапазону этого голоса подвластно все - от исполнения военного приказа до объяснения в любви. Элина Гаранча в партии Сесто все же напомнила мне отчасти Джанет Бейкер в партии Марии Стюарт - эта совершенно невозможная манера акцентировать через слово и наделять каждое смыслом, сначала заставляя воспринимать слово как физический объект, затем отменяя его в звуке, а паузы между звуками заполняя ожиданием следующего слова. Урезала до полного изнеможения. При том, что музыка растормаживает желание, она его и насыщает. Это определенно один из видов заместительного сексуального удовлетворения, напрямую сопряжённый с любовью. Хотя, казалось бы, желание и любовь встречаются в одном месте, в общем-то, крайне редко.
Странно, уже много лет, что я имею дело с этой поздней оперой Моцарта, написанной им в один год с "Волшебной флейтой" и расположенной по характеру материала не так уж далеко от "Реквиема", я не могу уверенно сказать, от какой из потенциальных жён в пользу какой Титус отказывается в этом сюжете. Что прощает он всех поголовно, кто оказался рядом, это как-то понятно из названия. Кажется, это причина, по которой режиссёры терпят крах уже на подступах к либретто. András Siebold не стал исключением, запутался и был не без жестокости освистан. Художник предался свободному ассоциативному ряду и составил режиссёру пару. По грязно-зелёному масляному фону фантазии художника было угодно сотворить большую черную ворону, держащую в когтях маленькую, лапы которой были расцвечены красным. Кровь? Vitellia/Sesto? Склонен полагать, что так. Публика, не сподобившаяся этому буйству фантазии, потеряла, понятное дело, мало. Над костюмами работал он же, Nigel Lowery - надо думать, большой поклонник уличного берлинского стиля. Это когда все, что хранилось в костюмерных подвалах с елизаветинской эпохи, вытаскивается и надевается без протряхивания на предмет моли и без примерки на предмет размера. Эффектно. Горностаевая мантия Тита на вылезшей ещё при последнем кайзере овчине была вне конкуренции. Публика зеркалила примерно тем же, но купленным как будто вчера и за большие деньги. То есть театральный костюм стал напоминанием первым рядам партера: не экономьте на отбеливателях, а также средствах по уходу за мехами и бриллиантами...
Главный осветитель Lothar Baumgarte порадовал оппозицией ламп дневного освещения свету прожекторов, берущих исполнителей в круг, как на цирковой арене. В первом акте, когда Вителлия всё не может решить, грохнуть Тита или нет, были использованы дискотечные пульсары, пустившие тень Вителлии гулять по экрану задника. Идиотизм, но почти не раздражающий.
Единственно бесспорно удачной идеей было инженерное решение художника углубить сцену в конце второго акта до несущей стены здания. В итоге был достигнут замечательный естественный резонанс. Можно было бы и оставить, но не случилось. Жаль, этот зал всё-таки не выдерживает слишком больших голосов, а камерные в нем тонут (случай Виолетты-К.Шефер в этом и прошлом сезонах, да и, по большому счёту, монтевердиевского «Орфея» Рене Якобса).
Мелани Динер (ученица, кстати, Бригитт Фассбендер, что к немалому удовольствию чувствовалось) выбрала себе в драматические стратегии соблазнение голосом. Это было мудрое решение. Поскольку соблазнение голосом является, в общем-то, основной интригой оперы как жанра. Во втором акте, после арии "Non piu di fiori vaghe catene", спектакль можно было бы и прервать, стало уже неприлично даже дышать. Да он и прерывался несколько раз. Так в опере работает принцип удовольствия, требующий незапланированных композитором антрактов. Снятие бессознательного наслаждения, чреватого невозращением, - подражательным действием. Лучше всего орать, по опыту. Иначе может переклинить в какой-то момент, от приапизма.
Roberto Saccà был местами интонационно неточен, пару раз, как ни странно, в среднем регистре. И разошёлся с оркестром один раз, в довольно сложном украшении, которое он придумал, очевидно, сам и на ходу. Впрочем, к тому моменту это было простительно, все, что нужно, уже случилось. Хороший, подвижный, с ровными лирическими верхами голос, которому, может быть, подвижности можно было бы и добавить.
Philippe Jordan, такое впечатление, работал над партитурой с микроскопом. Тем приятнее, что публика оценила эту работу по разряду свяшенодействия, а не только по заслугам внимательного чтения нот. Особого внимания заслуживает работа с духовой группой. "Мягким бархатом по мозгам" - по-другому и не скажешь. Надо бы сходить послушать ещё раз, что ли...
Wolfgang Amadeus Mozart - La Clemenza di Tito - Lindenoper
Musikalische Leitung Philippe Jordan
Inszenierung, Bühnenbild, Kostüme Nigel Lowery
Light Design Lothar Baumgarte
Chöre Eberhard Friedrich
Dramaturgie András Siebold
Tito Vespasiano Roberto Saccà
Vitellia Melanie Diener
Servilia Sylvia Schwartz
Sesto Elina Garanca
Annio Katharina Kammerloher
Publio Andreas Bauer
За последние лет тридцать жалобы на конец эпохи великих голосов и требования профессиональной вменяемости, обращённые оперным дирижёрам, постепенно метаморфировали в убеждения того рода, что древние греки и римляне были последними, кто сколько-нибудь замечательно пел. Чты бы то ни было, но особенно Моцарта. Что опера - это такое стыдное место культуры, куда ходят только затем, чтобы посмотреть на первостатейные внутренние прелести кинодив, намеренно неловко прикрытые фиговыми листками партитуры. Неловко, чтобы было лучше видно. Но это не всегда так.
По правую руку от меня сидела благообразная пара молодых людей. В шелках, батисте и вельвете. Когда пришло время оваций, один не справился со своим восторгом и сломал ручку кресла, так ему, чуткому меломану, понравилось. Пока один распускал руки, другой вовсю работал ногами, накачанными, очевидно, тоже, как и руки, по какой-то хитрой системе, позволяющей причинять большие разрушения малыми средствами. Остальные выражали хотя и не менее шумный восторг парой Вителлии и Сесто, однако замечены в повреждении имущества не были. В основном изо всех сил орали. Такая реакция встречает во мне понимание. Когда становишься свидетелем предела человеческих возможностей, лицевой стороной обращённых совершенству, и эта демонстрация всё никак не кончается, страстно желаешь именно конца - прервать эту пытку внутренних органов и нервных окончаний Голосом. Возникает желание подать свой собственный, хотя и слабый, но тоже в каком-то смысле голос, пропищать своё «браво». Или задействовать все тело, в котором звук поселяется как тела психо-динамический reAsonance. Что конкретно и как, зависит от того, кто где качается. Так даёт о себе знать миметическое присвоение музыкального звукоряда. Оно же конвенциональный или нет жест, адресованный свежей утрате соврешенства. Одобряю и разделяю. Разнести театр в щепки было бы равным воздаянием искусству пения в этот вечер.
В исключительно сильном составе один голос - уникальное колоратурное меццо-сопрано, без скидок на фигуру речи, необычайно сильное и полётное, идеально ровное и красивое в любой тесситурной позиции, с чувственными фиоритурами, которые тончайшей сеткой нюансов покрывают оркестровые модуляции, способное филировать звук в любом темпе пассажа, естественное, как речь, необычная только потому, что выразительно-интонационному диапазону этого голоса подвластно все - от исполнения военного приказа до объяснения в любви. Элина Гаранча в партии Сесто все же напомнила мне отчасти Джанет Бейкер в партии Марии Стюарт - эта совершенно невозможная манера акцентировать через слово и наделять каждое смыслом, сначала заставляя воспринимать слово как физический объект, затем отменяя его в звуке, а паузы между звуками заполняя ожиданием следующего слова. Урезала до полного изнеможения. При том, что музыка растормаживает желание, она его и насыщает. Это определенно один из видов заместительного сексуального удовлетворения, напрямую сопряжённый с любовью. Хотя, казалось бы, желание и любовь встречаются в одном месте, в общем-то, крайне редко.
Странно, уже много лет, что я имею дело с этой поздней оперой Моцарта, написанной им в один год с "Волшебной флейтой" и расположенной по характеру материала не так уж далеко от "Реквиема", я не могу уверенно сказать, от какой из потенциальных жён в пользу какой Титус отказывается в этом сюжете. Что прощает он всех поголовно, кто оказался рядом, это как-то понятно из названия. Кажется, это причина, по которой режиссёры терпят крах уже на подступах к либретто. András Siebold не стал исключением, запутался и был не без жестокости освистан. Художник предался свободному ассоциативному ряду и составил режиссёру пару. По грязно-зелёному масляному фону фантазии художника было угодно сотворить большую черную ворону, держащую в когтях маленькую, лапы которой были расцвечены красным. Кровь? Vitellia/Sesto? Склонен полагать, что так. Публика, не сподобившаяся этому буйству фантазии, потеряла, понятное дело, мало. Над костюмами работал он же, Nigel Lowery - надо думать, большой поклонник уличного берлинского стиля. Это когда все, что хранилось в костюмерных подвалах с елизаветинской эпохи, вытаскивается и надевается без протряхивания на предмет моли и без примерки на предмет размера. Эффектно. Горностаевая мантия Тита на вылезшей ещё при последнем кайзере овчине была вне конкуренции. Публика зеркалила примерно тем же, но купленным как будто вчера и за большие деньги. То есть театральный костюм стал напоминанием первым рядам партера: не экономьте на отбеливателях, а также средствах по уходу за мехами и бриллиантами...
Главный осветитель Lothar Baumgarte порадовал оппозицией ламп дневного освещения свету прожекторов, берущих исполнителей в круг, как на цирковой арене. В первом акте, когда Вителлия всё не может решить, грохнуть Тита или нет, были использованы дискотечные пульсары, пустившие тень Вителлии гулять по экрану задника. Идиотизм, но почти не раздражающий.
Единственно бесспорно удачной идеей было инженерное решение художника углубить сцену в конце второго акта до несущей стены здания. В итоге был достигнут замечательный естественный резонанс. Можно было бы и оставить, но не случилось. Жаль, этот зал всё-таки не выдерживает слишком больших голосов, а камерные в нем тонут (случай Виолетты-К.Шефер в этом и прошлом сезонах, да и, по большому счёту, монтевердиевского «Орфея» Рене Якобса).
Мелани Динер (ученица, кстати, Бригитт Фассбендер, что к немалому удовольствию чувствовалось) выбрала себе в драматические стратегии соблазнение голосом. Это было мудрое решение. Поскольку соблазнение голосом является, в общем-то, основной интригой оперы как жанра. Во втором акте, после арии "Non piu di fiori vaghe catene", спектакль можно было бы и прервать, стало уже неприлично даже дышать. Да он и прерывался несколько раз. Так в опере работает принцип удовольствия, требующий незапланированных композитором антрактов. Снятие бессознательного наслаждения, чреватого невозращением, - подражательным действием. Лучше всего орать, по опыту. Иначе может переклинить в какой-то момент, от приапизма.
Roberto Saccà был местами интонационно неточен, пару раз, как ни странно, в среднем регистре. И разошёлся с оркестром один раз, в довольно сложном украшении, которое он придумал, очевидно, сам и на ходу. Впрочем, к тому моменту это было простительно, все, что нужно, уже случилось. Хороший, подвижный, с ровными лирическими верхами голос, которому, может быть, подвижности можно было бы и добавить.
Philippe Jordan, такое впечатление, работал над партитурой с микроскопом. Тем приятнее, что публика оценила эту работу по разряду свяшенодействия, а не только по заслугам внимательного чтения нот. Особого внимания заслуживает работа с духовой группой. "Мягким бархатом по мозгам" - по-другому и не скажешь. Надо бы сходить послушать ещё раз, что ли...