Лишь одной музыке ты всегда верила(с)
После Рима меня накрыло вдохновением и идеями. Теперь упоенно готовлюсь к 1905. Готовлюсь играть Цветаеву, не именную, конечно, просто по образу и подобию, но это не главное.
Главное, что после Рима я сделала две статьи о ней и понемногу погружаюсь обратно в тему своей будущей диссертации. Тот случай, когда подготовка к игре ведет к реальным изменениям в жизни.
Главное, что сейчас я начала еще лучше понимать ее. И себя. И особенно те черты и те зацепки, в которых мы схожи.
Выходные на море провела в обнимку с ее мемуарной прозой и карандашом в руках, в тщетных попытках выбрать самое важное (ведь все - важное, каждое слово почти на вес золота). Нашла то, от чего перехватывает дыхание, чем хочется делиться прямо здесь и сейчас.
Вот оно, послушайте:
"О, как мать торопилась, с нотами, с буквами, с "Ундинами", с "Джэн Эйрами", с "Антонами Горемыками", с презрением к физической боли, со Св. Еленой, с одним против всех, с одним - без всех, точно знала, что не успеет, все равно не успеет всего, все равно ничего не успеет, так вот - хотя бы это, и хотя бы еще это, и еще это, и это еще... Чтобы было чем помянуть! Чтобы сразу накормить - на всю жизнь! Как с первой до последней минуты давала, - и даже давила! - не давая улечься, умяться (нам - успокоиться), заливала и забивала с верхом - впечатление на впечатление и воспоминание на воспоминание - как в уже не вмещающий сундук (кстати, оказавшийся бездонным), нечаянно или нарочно? Забивая вглубь - самое ценное - для дольшей сохранности от глаз, про запас, на тот крайний случай, когда уже "все продано", и за последним - нырок в сундук, где, оказывается, еще - всё. Чтобы дно, в последнюю минуту, само подавало. (О, неистощимость материнского дна, непрестанность подачи!) Мать точно заживо похоронила себя внутри нас - на вечную жизнь. Как уплотняла нас невидимостями и невесомостями, этим навсегда вытесняя из нас всю весомость и видимость. И какое счастье, что все это было не наука, а Лирика, - то, чего всегда мало, дважды - мало: как мало голодному всего в мире хлеба, и в мире мало - как радия, то, что само есть - недохват всего, сам недохват, только потому и хватающий звезды! - то, чего не может быть слишком, потому что оно - само слишком, весь излишек тоски и силы, излишек силы, идущий в тоску, горами двигающую.
Мать не воспитывала - испытывала: силу сопротивления, - подастся ли грудная клетка? Нет, не подалась, а так раздалась, что потом - теперь - уже ничем не накормишь, не наполнишь. Мать поила нас из вскрытой жилы Лирики, как и мы потом, беспощадно вскрыв свою, пытались поить своих детей кровью собственной тоски. Их счастье - что не удалось, наше - что удалось!
После такой матери мне оставалось только одно: стать поэтом. Чтобы избыть ее дар - мне, который бы задушил или превратил меня в преступителя всех человеческих законов."
И еще. До слез.
"- Мама (это было ее последнее лето, последний месяц последнего лета) - почему у тебя "Warum»("Почему" нем) выходит совсем по-другому?
- Warum - "Warum"? - пошутила с подушек мать. И, смывая с лица улыбку: - Вот когда вырастешь и оглянешься и спросишь себя, warum все так вышло - как вышло, и warum ничего не вышло, не только у тебя, но у всех, кого ты любила, кого ты играла, - ничего ни у кого - тогда и сумеешь играть "Warum". А пока - старайся."
Марина Цветаева. "Мать и музыка".
Главное, что после Рима я сделала две статьи о ней и понемногу погружаюсь обратно в тему своей будущей диссертации. Тот случай, когда подготовка к игре ведет к реальным изменениям в жизни.
Главное, что сейчас я начала еще лучше понимать ее. И себя. И особенно те черты и те зацепки, в которых мы схожи.
Выходные на море провела в обнимку с ее мемуарной прозой и карандашом в руках, в тщетных попытках выбрать самое важное (ведь все - важное, каждое слово почти на вес золота). Нашла то, от чего перехватывает дыхание, чем хочется делиться прямо здесь и сейчас.
Вот оно, послушайте:
"О, как мать торопилась, с нотами, с буквами, с "Ундинами", с "Джэн Эйрами", с "Антонами Горемыками", с презрением к физической боли, со Св. Еленой, с одним против всех, с одним - без всех, точно знала, что не успеет, все равно не успеет всего, все равно ничего не успеет, так вот - хотя бы это, и хотя бы еще это, и еще это, и это еще... Чтобы было чем помянуть! Чтобы сразу накормить - на всю жизнь! Как с первой до последней минуты давала, - и даже давила! - не давая улечься, умяться (нам - успокоиться), заливала и забивала с верхом - впечатление на впечатление и воспоминание на воспоминание - как в уже не вмещающий сундук (кстати, оказавшийся бездонным), нечаянно или нарочно? Забивая вглубь - самое ценное - для дольшей сохранности от глаз, про запас, на тот крайний случай, когда уже "все продано", и за последним - нырок в сундук, где, оказывается, еще - всё. Чтобы дно, в последнюю минуту, само подавало. (О, неистощимость материнского дна, непрестанность подачи!) Мать точно заживо похоронила себя внутри нас - на вечную жизнь. Как уплотняла нас невидимостями и невесомостями, этим навсегда вытесняя из нас всю весомость и видимость. И какое счастье, что все это было не наука, а Лирика, - то, чего всегда мало, дважды - мало: как мало голодному всего в мире хлеба, и в мире мало - как радия, то, что само есть - недохват всего, сам недохват, только потому и хватающий звезды! - то, чего не может быть слишком, потому что оно - само слишком, весь излишек тоски и силы, излишек силы, идущий в тоску, горами двигающую.
Мать не воспитывала - испытывала: силу сопротивления, - подастся ли грудная клетка? Нет, не подалась, а так раздалась, что потом - теперь - уже ничем не накормишь, не наполнишь. Мать поила нас из вскрытой жилы Лирики, как и мы потом, беспощадно вскрыв свою, пытались поить своих детей кровью собственной тоски. Их счастье - что не удалось, наше - что удалось!
После такой матери мне оставалось только одно: стать поэтом. Чтобы избыть ее дар - мне, который бы задушил или превратил меня в преступителя всех человеческих законов."
И еще. До слез.
"- Мама (это было ее последнее лето, последний месяц последнего лета) - почему у тебя "Warum»("Почему" нем) выходит совсем по-другому?
- Warum - "Warum"? - пошутила с подушек мать. И, смывая с лица улыбку: - Вот когда вырастешь и оглянешься и спросишь себя, warum все так вышло - как вышло, и warum ничего не вышло, не только у тебя, но у всех, кого ты любила, кого ты играла, - ничего ни у кого - тогда и сумеешь играть "Warum". А пока - старайся."
Марина Цветаева. "Мать и музыка".