Зелёный. История цвета (Мишель Пастуро). Забавно, как вроде бы одинаковые книги Пастуро становятся проще по мере роста популярности: примечаний всё меньше (иногда удаётся целую страницу продержаться без сносок, что в первых двух томах было непредставимо), повествование последовательнее, технические детали изложены доступнее. И даже ворчание Пастуро становится более попсовым: если в Синем он
высказывал недовольство малым числом публикаций по вопросам вроде "особенности пользования таким-то красителем в таком-то городе в таком-то десятилетии", то в третьей книге самое запоминающееся бухтение - про современную повестку:
В сегодняшнем мире, наводненном всевозможными этикетками, марками и ярлычками, уже невозможно выпустить товар с зелёным лейблом, который не ассоциировался бы с экологией. Стоит тебе заикнуться, что твой любимый цвет - зелёный, как тебя сразу примут за защитника окружающей среды, борца за возобновляемые источники энергии, сторонника биологического земледелия, а то и за экологического фанатика. Целое направление общественной мысли объявило зелёный цвет и связанную с ним символику своей собственностью. Теперь это уже не столько цвет, сколько идеология.
Побольше стало и размашистых обобщений (рискну тоже обобщить - довольно типичных для французов) вроде такого: XVII столетие было тёмным, зачастую мрачным, а порой беcпросветным; следующий век, напротив, был светлым и ярким, пёстрым и оживлённым.
На содержательную часть эти изменения формы влияют несильно: читать всё ещё интересно и полезно, а повторы между томами служат лучшему запоминанию. 7.
Правила, которые стоит нарушать (Ричард Темплар). Едва ли взял бы, если бы заранее ознакомился со странной библиографией и биографией автора (там такие нестыковки, что есть подозрение на коллективный псевдоним), но, если отрешиться от этого, то неожиданно хорошо для своего жанра "советы успешных". Берётся почти сотня максим уровня "Никому не доверяй" или "Хорошие дела говорят сами за себя" (в оригинале, видимо, это поговорки) и с каждой автор спорит, выводя в итоге свой вариант суждения по теме. Без откровений, но мне оказались удивительно близки основные предпосылки: осознанность, доброжелательность к миру, принятие его разнообразия, терпимость к окружающим, скептицизм, чувство ответственности и индивидуализм. Всё довольно остроумно, с простыми, но внятными примерам, пусть и часто явно выдуманными, недидактично. Есть внутренние противоречия, конечно, но в меру. Некоторые идеи вроде важности постоянного осознания, что мир не вращается вокруг тебя или что благодарности надо выражать внятно, детально и письменно, в разное время стали для меня довольно важными. Прочёл бы раньше - может и что новое бы открыл, а так полезно свериться с близким ходом мысли и нелишний раз перебрать моральные чётки. 8.
Жизнь „Ивана“. Очерки из быта крестьян одной из чернозёмных губерний (Ольга Семёнова-Тян-Шанская). Дочь известного путешественника была заметным этнографом, но главную работу - описание жизни крестьянина Рязанской губернии рубежа веков - к сожалению, далеко не закончила. Близкие собрали в книгу не только то, что она успела дописать, но и планы и заметки, по которым видно, какой прекрасный эпос мог бы получиться, если бы автор прожила дольше. Но даже то, что есть, впечатляет: на основе внимательного наблюдения за крестьянами и интервью с ними рисуется всё, из чего состояла их жизнь: труд, религиозность (очень условная), семейный уклад, обычаи и т.д. Даже казалось бы простые вещи вроде полной описи имущества средней крестьянской семьи со всеми ценами, оказываются очень познавательными и рушат некоторые стереотипы. Конечно, авторская оценочность есть, но она восхитительно неполитична: полное ощущение, что после сотен текстов о крестьянах, где тебе пытались что-то про (или через) них доказать, наконец, видишь "что было на самом деле" во всей своей непоследовательности. Противоречий хватает: чудовищный уровень бытового насилия, лишней смертности (особенно детской) и пьянства, но, скажем, имущественные и трудовые права женщин, которые и не снились большинству более развитых обществ того времени, да и понятие "голода" совершенно несопоставимо с тем, что считалось голодом в 1920-30-е. 8.
Выше ноги от земли (Михаил Турбин). Будни столичного английского хирурга
недавно были, теперь пришёл черёд провинциального российского анестизиолога - экзистенциальные кризисы те же, но на фоне алкоголя и общей социальной неустроенности привкус совсем другой. Дебютный роман, получивший кучу премий и хвалебных отзывов. Мне тоже понравилось - как будто Алексей Иванов решил написать Аритмию. 8.
Почти три года. Ленинградский дневник (Вера Инбер). Знаменитая хроника блокады. При всей спорности фигуры автора и её явной привилегированности, читать всё равно страшно, особенно когда временное улучшение ситуации резко прерывается очередным прилётом и новыми жертвами. При этом очень хорошо видно, как работает нормализация: в начале Инбер считает дни и не верит, "что это может продолжаться долго", а через несколько месяцев блокады уже почти перестаёт осмыслять и даже фиксировать её сроки и перспективы, всё больше думает о своих публикациях и выступлениях, мотив признания (на какой полосе про меня в "Правде") звучит уже более явно, чем военно-патриотический. 7.
Жареные зелёные помидоры в кафе «Полустанок» (Фэнни Флэгг). Люблю семейные саги, пусть они всегда и навевают грусть постепенным старением и умиранием большинства персонажей. Американский юг середины ХХ века: умирающие городки, расовый вопрос (даже Ку-Клукс-Клан есть), Депрессия и слегка нетипичная очаровательная однополая женская пара в центре сюжета. Сентиментально, конечно, ностальгия местами даже слишком пронзительная, но, повторюсь, я такое люблю, если герои удались, а здесь они прекрасны. 8.