стекла не замутит туманность томной влаги,

[gilrain]

не дрогнет уголок обидчивого рта,
глубок и ясен сон в хрустальном саркофаге,
и линией сплошной проведена черта,
заклятие, рубеж, незыблемое вето,
прозрачная стена, граница двух миров.

снаружи ливень рвет листву с вихрастых веток,
и путники спешат найти тепло и кров.
меж вечной суетой, мельканьем, трепыханьем
и потаенным сном неочевидна связь,
но явь растет в тиши из легкого дыханья,
как волны по воде, кругами расходясь.

и падает, кружась, сухой и невесомый
продолговатый взгляд, как ивовый листок,
на неподвижных век невозмутимый омут,
секундно удивясь, что здесь и есть исток
всей жажды и тоски, всей исступленной силы,
спрямляющей пути, ведущие сюда.

за тихой гладью сна взрываются светила
и корчится земля, рожая города,
ярится океан, трещит, вздымаясь, суша,
и караван торит тропу по грудь в песках,
и тащит муравей свой колосок насущный,
и дремлет мотылек на краешке цветка.

труды завершены, осталось наклониться,
чтоб медленно войти в покой покорных вод,
но мраморны уста, но тяжелы ресницы,
и миг стоит как век, и дерево растет.