[9] Куда менее заметные фигуры (часть первая)
Чувство глубокой печали - это всегда предупреждение, к которому надо прислушаться.
Оно может предварять события, которые произойдут через недели, месяцы, даже годы.
- Уильям Берроуз. Кот внутри
Судя по всему, это последнее групповое фото «Театра Яда». Первая половина марта 2012 г. Не буду утверждать, что это самая последняя наша встреча вообще - в тот период мы попеременно готовились к намеченному на конец месяца концерту в СПб и делали демо-записи к новому альбому, когда собирались не в полном составе. Но, так или иначе.
Та последняя совместная репетиция запомнилась мне одной странностью, которую легко принять за выдумку. Я никак не смогу доказать сказанное: верить-не верить, это решать вам. Ребята разошлись по машинам: Павел со своей женой Марией и Сергей с Яном, а я пошел по Остоженке в сторону метро «Кропоткинская». Был первый час ночи, довольно пустынно, и тут, откуда ни возьмись, на меня нахлынуло ужасное чувство одиночества. Это было очень странно, потому что я забыл, когда в последний раз такое испытывал. Наверное, можно было бы назвать его «экзистенциальным». Чувство очень глубокое и всеохватное, трудновыразимое, однако оно оставляло место «в уме» подивиться его появлению - я не знаю, чем оно было вызвано и сейчас не берусь назвать это предчувствием.
Я никогда не был слушателем и поклонником группы. Приведенная выше картинка (не знаю, кто автор) довольно хорошо иллюстрирует те ощущения, которые я попеременно испытывал на единственном посещенном мной их выступлении в 2007 г. Я играл во многих группах, и чаще всего меня приглашали по знакомству - вот, типа, есть знакомый барабанщик, можно взять на пробу. Так было и в этом случае: с Яном я давно «визуально» познакомился, потому что он сопровождал на концертах группу “Nola”, где играл на гитаре мой сослуживец по «Гилее» Витя Вдовин. После нас с Витей в «Гилее» оказался Ян - там и познакомились лично. В то время Ян снова взял в руки акустическую гитару, «ТЯ» стал больше играть «живьем» (меньше электроники), а тут как раз рядом крутился «знакомый барабанщик» - можно попробовать.
Я хотел бы подчеркнуть один момент - говоря о «Театре Яда», я не имею в виду противопоставлять его другим группам, где я барабанил. Все коллективы, где я участвовал, мне дороги и важны, для всех у меня найдется доброе и нешаблонное слово. «ТЯ» похож на все мои группы тем, что в каждой из них есть некая творческая личность (автор), который собирает вокруг себя музыкантов-единомышленников. Отличие «ТЯ» от этих групп - и здесь нет места категориям «лучше-хуже», «правильно-неправильно» - в том, что здесь долгое время сохранялся монолитный неизменный состав. И еще одна непохожесть - творческий метод (а вернее сказать - мое восприятие этого метода).
Я не буду ничего рассказывать про оккультные ритуалы и магические таинства, творившиеся на репетициях «ТЯ». Лучше скажу, что были непрестанные импровизации, но при этом и аккорды на бумажках, «повторим с этого места», «тут сыграй так», «соберись, тряпка! - здесь тебе не «Новые Дни», а «Старые Ночи»!» и так далее. Перед самой первой репетицией Ян прислал мне несколько концертных записей на ознакомление. Я их послушал и по привычке стал думать, «что я могу здесь сделать». Когда мы собрались и начали играть, я очнулся только через три часа, потому что пора было сворачиваться. В первый же раз мы почти без перерыва сыграли около десятка незнакомых мне сложносочиненных и полуимпровизационных вещей, которые плавно перетекали друг в друга.
Мое положение необычно в том смысле, что внимание большинства слушателей все-таки сосредотачивалось на Яне. Но для меня «Театр Яда» это не один человек, а три: Ян, Павел и Сергей. В других коллективах, бывало, я наблюдал такие же крепкие творческие союзы, но здесь это проявлялось как-то глубже и мощнее. И не только из-за длительности этого союза (лет 15 точно). Тут действовала какая-то четкая, но невидимая глазу «иерархия разумных ценностей», иерархия элементов. Это неудивительно, так бывает во многих группах, но если в других своих ансамблях мне приходилось искать и находить себя в песнях, в «Театре Яда» мне приходилось терять себя в музыке. Я говорил уже об этом вслух и повторю здесь, что импровизационный творческий метод «ТЯ» максимальным образом раскрывал мои музыкальные способности. Я и вправду - по моим ощущениям - в какие-то мгновения становился «тетрой яда».
Люди думают, что импровизация - это очень легко, но в моем случае это одна из самых сложных возможностей сделать что-то убедительное и по-настоящему сильное, ведь такой путь требует слушания, а не просто слышания. На самом деле он предполагает сублимацию собственного «я» - именно так, а не иначе. Это почти ясновидение - ты начинаешь ловить эмоции и мысли других людей и откликаться на происходящее рядом с тобой. И здесь есть большая степень сопереживания, провидения, обратной связи. Вот почему в случае с людьми вроде Колтрейна возникает такое ощущение одухотворенности, такого глубокого сопереживания, как бы прозрения.
В чем наслаждение импровизацией - это когда ты позволяешь самым разным вещам, сюрпризам, новизне стать частью того, чем ты занимаешься. Если ты не чтишь духа дурачества, духа сдвига или джокера, тебе никогда не достичь… вдохновения. Вся музыка, все искусство, любой писательский труд, любое исполнительское мастерство, всякое преобразование, каждая любовь ищут этого вдохновения.
- Дженезис Пи-Орридж, в интервью
В первой половине моего мемуарного цикла я написал о Яне как о поэте, а в этой части хотел рассказать о нем как о человеке и музыканте. Вероятно, есть несколько людей, которым интересно, что случилось весной и почему «Театр Яда» перестал давать концерты. Я даже на полном серьезе собирался цитировать письма Яна и объяснять контекст. Но комментарий к контексту был бы слишком объемным и я понял, что бытовые подробности ничего не добавят к пониманию произошедшего. Начав расписывать эти подробности, я понял, что не верю в движенья руки, выводящей слова.
Я общался с Яном всего два года, из которых последние полгода общение было крайне затруднено. Я не являлся для него тем другом, какими были Павел и Сергей, знавшие его много лет. Между нами не было «бытовой дружбы», мы не ходили друг к другу в гости. Только музыка и общение на творческие темы. Это совсем немало, но это другое. Я не знаю, как это назвать: не «приятельство», не «дружба», даже не «симпатия», хотя, конечно, элементы всего перечисленного присутствовали. Творческий союз? Может быть. И существовал какой-то «зазор» в наших отношениях, который оставлял мне возможность относиться к нему как к поэту. Поэтому, признавая свое бессилие рассказать о нем как о человеке, в этой части рассказа я продолжу говорить о Яне как о поэте. Что-то я домыслю, о чем-то засвидетельствую.
В той части, где я рассуждал о значении искусства леттристов, Хлебникова и Яна, я процитировал известное письмо Артюра Рембо о сущности поэзии, о превращении поэта в ясновидца приведением в расстройство всех чувств. Мне кажется, именно это и стало происходить с Яном весной: он начал приводить в расстройство свои чувства. У меня есть странная нерациональная догадка, предположение, почему это началось именно тогда. Когда зимой 2011 г. стали нарастать общественный подъем и протестное движение - во всяком случае, в той среде, где мы пребываем, - Ян не принял все это, не принял как поэт. Я не помню, чтобы он говорил о «толпе», о «черни», о «бессмыслице», но он как бы сказал: ребята, без меня. Пальцем в небо - без меня. Без меня - теперь, без меня - анекдот с бородой навсегда. Есть ощущение, что наступило время, когда такому поэту как Ян Никитин просто не осталось места во всей этой - по выражению композитора Владимира Мартынова - «докучливой вялотекущей беде, носящей гордое название «современный мир». Рембо писал: «Такое вечное искусство будет иметь свои задачи, как поэты суть граждане. Поэзия не будет больше воплощать в ритмах действие; она будет впереди». И Ян был таким поэтом-гражданином, и он пошел вперед, в авангард. Но эта поэзия не ведет за собой никого.
верзиловские картинки всея вселенной
в самых пластмассовых муках
ужасающе неведомо и правдоподробно…
ненавидимый (и невидимый) всеми предмет,
сущность, противоположная всему инерция
процветает во мне. не смотря ни на кого,
не смотря под ноги,
запестованный до супротива…
моя незавидная участь для тех, кто мыслит,
что тяжело в мученьях, но легко на краю…
- Театр Яда. Жижа алармистов. В густой синеве оборонительных домов
Я могу засвидетельствовать, что Ян очень переживал свое расстройство. Он гневался, ругался, разрушал, извинялся. Но вряд ли кто-то мог его сопровождать в его хожениям по мукам - мы не можем сопровождать Орфея в аду, не можем быть рядом с Данте в сумрачном лесу. Я все-таки процитирую фрагмент его апрельского письма, где он оценивает потенциал группы:
…я ж говорил - мы должны ШКВАЛИТЬ (учитывая - что по моему «наблюдению записей» мы научились (что ценней шума) шквалить тишиной) и именно ЭТО (состояние полного единения - обмен энергии появляется после долгих непрекращающихся репетиций) - я сломался - потому что был на самом пике активности (сидел ночами ковырялся с записями - потом работал - репетировал) <…> скажу честно - помимо неуверенности в себе на концерте - я несу неуверенность за всех вас.
будем смотреть что там выйдет - я знаешь ли из своих душевных/неврологических передряг тоже «инвалидом где-то» вылез - и насмотрелся таких кошмаров - что...
надо будет собраться - а там будет видно - может и на хуй в самом деле
Я могу засвидетельствовать, что в начале октября Ян выражал надежду, что его расстройство постепенно пройдет и он вернется к музыке. Остальное - молчание.
У Насти и Яна сохранилось много хороших фотографий, где они вместе: смешных, романтичных, концертных, постановочных. Но эта совершенно особенная. Случайно сделанная, случайно сохранившаяся. Их щелкнул Витя Вдовин на свой простенький мобильник в пиццерии на Курской, где и я неоднократно бывал с ним и компанией. Она мне давно запомнилась, еще когда Витя выкладывал свои «мобильные» фотки в ЖЖ.
Я смотрю на это фото и не могу наглядеться. Настя смотрит на Витю, Ян глядит в сторону. Я смотрю на них и вижу ангелочков с наброска Хуго Симберга, которым чертик обрывает крылья; вижу обложку альбома Боба Дилана “Bringing It All Back Home”, на которой он изображен вместе с дамой в окружении пластинок своих кумиров, с котом в руках (у Насти и Яна тоже был кот, но он, как сказано выше, «внутри»); вижу крестьян с картины Жана Франсуа Милле, преображенных Сальвадором Дали в «Археологическом отголоске»; вижу «Даму с горностаем»; вспоминаю фотографию своих молодых родителей; читаю слова Геннадия Айги с полотна Николая Дронникова: «И там, где стояли мы, пусть останется свечение - нашего благословения»; слышу «храни тебя Бог», которое в смущенном порыве шепчут все Насти на этом свете; получаю поздравленье оттуда сюда.
Комната Яна, где создавались альбомы «Театра Яда»
Я стал фанатом «Кино» после гибели Цоя, начал слушать Queen вскоре после смерти Фредди Меркьюри, полюбил «Нирвану» после самоубийства Курта Кобейна, увлекся INXS после смерти Майкла Хатченса. Так странно, но по этой дурацкой схеме мне суждено было стать поклонником «Театра Яда».
Приложение 1. Саунд-коллаж Яна Никитина, где он читает фрагмент из (предположительно) Владимира Казакова, а в конце слышно мое чтение перевода песни Боба Дилана «Семь проклятий».
Приложение 2. Что, по моим ощущениям, происходило в «Театре Яда» весной 2012 г.
Приложение 3. Периодическая система химических элементов одной только тетры Яда
Окончание