ГП о ситуации 8: как строить понятие ситуации
Опыт наших педагогических исследований, проводившихся с середины 50-х годов, убеждает нас в том, что эффективное решение педагогических проблем и задач без разработки понятия ситуации в принципе невозможно. И вот поэтому мы сделали постоянной темой этих совещаний - это было и в Горьком-79, и а Горьком-80, и в Горьком-81, и вот здесь в Харькове-81 - тему анализа производственных и учебных ситуаций, или ситуаций учебных в их разных типах и ситуаций производственной подготовки студентов и выпускников вузов.
Но для этого, естественно, мы должны представить себе эти ситуации и сопоставить их. Поэтому, скажем, в Горьком мы постоянно устраивали и круглые столы, и тематические заседания, посвященные специально сопоставлению производственных и учебных ситуаций.
Каждый раз мы стоим перед необходимостью определенным образом представить сами эти ситуации, а это значит уметь эти ситуации описать и изобразить. И вот этого умения у нас сегодня не хватает, и это у нас, в частности, проявилось и в дискуссиях в первый день вечером по докладу о профессионализме и профессиях. У нас в основном не хватает, действительно, средств и методов системодеятельностного и, соответственно, ситуационного описания ситуации. То, что разрабатывается в теории деятельности, или, точнее, в теории мыследеятельности, поскольку мы сейчас уже твердо поняли, что теории деятельности как таковой быть не может, а должно быть обязательно мыследеятельностное целое.
Так вот, смысл этой работы теории мыследеятельности и состоит в том, чтобы разработать совокупность средств, методов, в частности, схем, позволяющих описывать и анализировать различные системы содеятельности, и в частности, такие образования, как ситуация. И дальше то, что я буду рассказывать, представляет собой одну, в общем, очень маленькую, но достаточно важную часть такого анализа.
Итак, вот это очень важный первый пункт. До этого я вводил вас в ситуацию нашей практической реальной деятельности и показывал, где в практике работы возникают вопросы по поводу ситуации, и для чего представление о ситуациях нужно.
Теперь я перехожу совсем в другую область. Я оставляю потребителей этих понятий и представлений и перехожу в область разработки понятия ситуации. Но я заранее определяю адресата этой работы и говорю: вот здесь будут педагоги, вот здесь, скажем, будут организаторы и управленцы, вот здесь будут практически все люди, поскольку, как я утверждаю, всем и каждому нужно уметь самоопределяться в ситуации (рис. Рис. 4).
Но это те, кто должен получить соответствующие представления, знания и понятия о ситуации, и они должны, знать, зачем это нужно и как этим пользоваться, т.е. получать еще соответствующие как бы квазиметодики. А кроме того, есть вот эта совсем другая область, к которой я сейчас перехожу, область, в которой я сознательно сейчас рисую схемы, очень похожие на те, которые рисовал Олег Сергеевич (Анисимов) вчера, и вы можете, сопоставляя одно с другим, найти вот эти вот совпадения. Правда, у него все было наоборот. Вот здесь область тех, кто разрабатывает соответствующие представления и понятия. Это тоже очень сложная область, область методологической работы, потому что там будут и проектировщики и конструкторы, и критики, и собственно исследователи, и историки и т.д., здесь будет очень сложный набор вот таких вот позиционеров, которые все будут участвовать в этой работе.
Я таким образом определил целевое назначение этих понятий - педагогам и организаторам для организации ситуации, всем остальным людям для самоопределения в ситуации - [и теперь] оставил эту область и теперь начинаю специфический разговор на своем методологическом жаргоне.
Опять же к вопросу о том, каковы же здесь отношения, к вопросу очень важному, затронутому нами вчера при обсуждении доклада Олега Сергеевича. Методолог должен пригласить к участию в этой работе всех желающих предметников и профессионалов. Это ответ на вопрос, почему я докладываю это здесь, в широкой аудитории, а не в узком кругу. Хотя я предупреждаю, что все те, кто не хочет участвовать в разработке такого понятия должен уйти, потому что потребителю я больше ничего не скажу - это вообще не его дело. А теперь я обращаюсь только к тем, которые хотят участвовать в разработке этой системы понятий.
Но мы - методологи - действительно, очень заинтересованы в том, чтобы все участвовали. Это теперь новый метод такой, - заказчик и потребитель понятия привлекаются к разработке самого понятия, чтобы в конце при утверждении проекта и средств, он бы не сказал, что это не то, что ему нужно <…>. И так как мы не надеемся, что он будет утверждать чужой результат, то мы говорим: давайте поучаствуйте с нами и с самого начала заложите туда ту систему требований и критериев, по которой вы будете это утверждать, но при этом помните, что мы можем вас сделать здесь даже почетными членами почетного президиума, но не путайте то место потребителя с этим местом участника. Здесь идет работа совершенно другого рода, на другое ориентированная, и здесь говорить о деле вообще не имеет смысла. Если говорить о деле, то здесь совершенно другое дело.
Второй пункт - очень важный, самый важный из всего, что я сегодня рассказывал и буду рассказывать. Итак, мы должны сконструировать понятие ситуации, а более точно - весь набор эпистемических и семиотических образований, которые обеспечивают нам ситуационный подход, ситуационное мышление, ситуационный анализ в частности. Мы должны задать ситуацию как форму организации всех наших знаний и нашей мыследеятельности. Но что это вообще значит?
Ведь до сих пор наиболее распространенными являются примитивные представления, скажем, типа знаки - вещи, знак - денотат, треугольники вот эти самые Огдена-Ричардса: знак - денотат - смысл, или в варианте Фреге - знак - значение - смысл. Представления, которые с моей точки зрения никакого отношения к реальному мышлению не имеют. Это вот такие дикарские, первобытные представления. <…> И мне важно предупредить, что все это, с моей . точки зрения, не имеет никакого отношения к анализу мышления, мыследеятельности, и представляет собой удивительную такую пародию на то, что, с моей точки зрения, существует в мышлении и деятельности.
Но, с другой стороны, я очень четко понимаю, что область эта - очень сложная и интимная, поэтому есть всегда вопрос метода. Эпистемология никогда не была «логией» в собственном смысле слова. Такой науки не было. Вот философия, общие рассуждения на тему знания, свободы, которой мы достигали, они были.
И когда началась собственно научная разработка этой тематики, - а это с моей точки зрения было всего лет 30 назад… Вот я так грубо очень провожу эту линию и говорю, что наука о мышлении начинается совсем недавно, а вот то, что было до этого, это философия.
Наука началась очень недавно и первая проблема, которая стояла, это проблема средств. А как собственно можно это представить себе? Скажем, я. говорю слово «ситуация», и теперь я должен раскрыть смысл и содержание, причем многообразие смыслов и содержаний, которые за этим стоят. Или, если перевернуть все, то я ведь теперь должен ответить на вопрос: «Что же происходит в мышлении, в мыследеятельности, когда мы берем с полочки слово «ситуация» и начинаем употреблять его в нашей речи?». Мы ведь взяли значение, использовали его в формировании некоторого речемыслительного смысла, и мы организовали таким образом нашу мысль-коммуникацию или, еще дальше, мысль-действие. Все это мы сделали. Но ведь вопрос: что мы здесь делали?
И исследователь, занимающийся эпистемологией, т. е. научной теорией знания, или теорией мышления или мыследеятельности, он должен ответить на вопрос: что там происходит, вот в том, что испокон веков называлось душевным явлением, и то, что психологами относится к области интимнейших процессов, которые они почему-то помещают в голову?
Ну, тут, правда, есть разные традиции, например, с любовью. Тюрки считают, что любовь находится в печени, европейцы почему-то считают, что в сердце. Есть такие народы, их описывал Карл фон Штейн, которые считают, что любовь находится в пятках. И вот вроде бы наши разговоры про то, что мышление находится в голове, - это с моей точки зрения то же самое, это помещение любви то в сердце, то в печень и т.д.
Ну, человек таки имеет голову, она там работает как блок памяти или еще как-то, но - опять-таки в моем представлении, я не говорю, что это истина, - в моем представлении голова тут совершенно ни при чем, но, процесс-то идет интимнейший, сознание наше или душа, здесь как-то очень сложно срабатывает, вот в этих свертках. И для того, чтобы научиться это научно исследовать, совсем не надо туда впаивать электроды, искать, как там биотоки ходят, бегают и т.д., ибо это все не имеет никакого, с моей точки зрения, отношения к делу.
Но надо сделать другое - надо научиться разворачивать это значение в сложнейшую структуру мыследеятельную. Вот, что важно.
Это задача, которую очень резко поставил, Выготский, не только он один, а вообще вот все те, кто двигались вперед в 10-20-е годы, - задача, которую сейчас в разных местах разные группы людей пытаются решать.
Я бы пояснил еще раз эту мысль, поскольку она крайне важна, и воспользуюсь здесь примером, который дал Лефевр, - он мне представляется очень красивым. Это световое табло над зданием «Известий», где бегут эти буквы. Вот давайте рассмотрим как технику этот процесс. Значит, вот идет текст, который мы можем прочесть, этот текст идет за счет того, что лампы соответственным образом зажигаются и гаснут. Представьте себе, что вы хотите разобраться в смысловом содержании этого текста, и вы начинаете брать лампочки и их тюкать, смотреть, из чего они устроены и т.д. <…>
Вам, чтобы объяснить вот это явление движения высвеченного текста, надо рассматривать и разворачивать всю сложнейшую техническую организация этого феномена.
Так вот, с моей точки зрения, мы имеем то же самое в речи-мысли. Вот я сейчас говорю, вы понимаете как-то очень сложным образом, между нами есть текст коммуникации, каждое слово значит, каждое слово участвует в создании некоторого смысла, общего смысла. Больше того, наверняка все присутствующие здесь чего-то унесут - одно, другое, третье, как-то включат в свою деятельность, значит за этим стоят сложнейшие какие-то процессы. Но они ведь не в морфологии и материале здесь заключены, нам надо развернуть какую-то сложнейшую систему, чтобы понять, как возникает значение, как возникает смысл.
И мы имеем дело здесь с таким образованием, с особым кумулятивным эффектом, что ли. То, что мы называем значением, есть морфологическое представление сложнейшей структуры связей и отношений и многих процессов, которые развертываются в этой структуре и делают этот смысл и это значение тем, чем они являются.
Но, следовательно, мне нужно предельно, сейчас абстрактную сферу… Вот мы зафиксировали некоторое точечное как бы явление, мы произвели здесь срез, вот тот, о котором вы говорили, но за этим стоит функционирование сложнейшего механизма (Рис. 5).
и собственно то, что мы здесь видим, знаем, мы можем прочесть этот текст, понять его смысл, или понять смысл этого явления, сказать, что оно есть, только за счет того, что мы знаем, как это все работает.
В этом плане в фильме «Собачья жизнь» есть прекрасное место, оно уже стало классическим, и многие его знают уже по последующим репродукциям. На островах Фиджи туземцы, которые все время наблюдают работу американской авиакомпании, - прилетают самолеты, из них выгружают самое разное добро, и потом самолеты снова куда-то улетают, а магазины наполняются всякими товарами. Это для них совершенно явление малопонятное, и поэтому они выстраивают такое подобие аэродрома, строят макет деревянный самолета, с крыльями, с пропеллером, выпиливают, и непрерывно сидят и ждут, когда же этот самолет взлетит, снова прилетит и привезет им добро. И возникает вот эта религия добра. Или сюжеты, которые описывают Стругацкие. Нуль-транспортировка где-то, и, понимаете, есть этот кусок асфальтовой дороги, по которой бегут эти странные механизмы. А жители этой планеты, через которую осуществляется нуль-транспортировка, они заключенных из лагеря отправляют выпихивать эти машины с дороги на их пространство. Иногда они срываются, иногда выскакивают, тогда они ищут им какое-то употребление, что с ними можно делать.
Но ведь дело в том, что мы находимся точно в таком же положении. Вот, текст есть, фактически, некоторый момент вот этой нуль-транспортировки сложнейшей структуры, которая там работает, и мы, вообще, видим это все как феномен, снимающий работу вот этой сложнейшей структуры, и мы не поймем, что здесь есть, до тех пор, пока мы этой структуры не восстановим, не построим ее механизмическую модель. Вот в таком положении находятся те, кто хочет строить теорию мышления, теорию речи-языка или теорию мыследеятельности или эпистемологию.
Поэтому первая проблема тогда заключается, в том, чтобы, найти такие схемы и такую методику структурного или точнее структурно-системного разворачивания мыследеятельности, воплощающейся в речевом тексте и в наших актах коммуникации. Как феномен это достаточно очевидно, и мы этим владеем. Мы можем говорить, мы можем понимать или не понимать друг друга.
Теперь стоит совсем другая задача - понять что этот феномен собой представляет. И вещный подход здесь невозможен, кстати, он ведь вообще невозможен. Если я буду пытаться понять, что такое вот этот микрофон и возьму и выдерну сам микрофон, я никогда не отвечу на вопрос, что есть микрофон. Для этого я должен рассматривать и магнитофон, и всю систему записи, трансляции, воспроизведения, и заводы, которые это производят, и культуру нашу, которая сделала возможным речь, язык, музыку, песни и т.д. Вот за всем этим стоят сложнейшие структуры, и в этом особенность системно-структурного подхода.
И я снова подчеркиваю: здесь стоит та же проблема, и она стала для нас основной и кардинальной с начала 50-х годов. Для нас проанализировать некоторое слово, понятие, знание значит раскрыть те структуры и разворачивающиеся в этих структурах процессы, которые этот феномен, видимый нами непосредственно и воплощающий всю эту структуру, обусловливают и производят.
И когда я сталкиваюсь с проблемой ситуации, то я на нее перевожу вот все то, что я сказал. Т.е. ответить на вопрос, что есть ситуация, ситуационный подход, ситуационное представление, это значит раскрыть все те структуры в организации человеческой мыследеятельности, которые воплощаются в понятии ситуации. И они будут либо неспецифическими, общими, либо специфическими - вот это развитие по типам.
Невероятно мощным средством неспецифического, но необходимого, необходимого, но недостаточного, следовательно, анализа подобных образований является метод позиционно действующего представления, который я буду сейчас представлять и одновременно [применять].
Но для этого, естественно, мы должны представить себе эти ситуации и сопоставить их. Поэтому, скажем, в Горьком мы постоянно устраивали и круглые столы, и тематические заседания, посвященные специально сопоставлению производственных и учебных ситуаций.
Каждый раз мы стоим перед необходимостью определенным образом представить сами эти ситуации, а это значит уметь эти ситуации описать и изобразить. И вот этого умения у нас сегодня не хватает, и это у нас, в частности, проявилось и в дискуссиях в первый день вечером по докладу о профессионализме и профессиях. У нас в основном не хватает, действительно, средств и методов системодеятельностного и, соответственно, ситуационного описания ситуации. То, что разрабатывается в теории деятельности, или, точнее, в теории мыследеятельности, поскольку мы сейчас уже твердо поняли, что теории деятельности как таковой быть не может, а должно быть обязательно мыследеятельностное целое.
Так вот, смысл этой работы теории мыследеятельности и состоит в том, чтобы разработать совокупность средств, методов, в частности, схем, позволяющих описывать и анализировать различные системы содеятельности, и в частности, такие образования, как ситуация. И дальше то, что я буду рассказывать, представляет собой одну, в общем, очень маленькую, но достаточно важную часть такого анализа.
Итак, вот это очень важный первый пункт. До этого я вводил вас в ситуацию нашей практической реальной деятельности и показывал, где в практике работы возникают вопросы по поводу ситуации, и для чего представление о ситуациях нужно.
Теперь я перехожу совсем в другую область. Я оставляю потребителей этих понятий и представлений и перехожу в область разработки понятия ситуации. Но я заранее определяю адресата этой работы и говорю: вот здесь будут педагоги, вот здесь, скажем, будут организаторы и управленцы, вот здесь будут практически все люди, поскольку, как я утверждаю, всем и каждому нужно уметь самоопределяться в ситуации (рис. Рис. 4).
Но это те, кто должен получить соответствующие представления, знания и понятия о ситуации, и они должны, знать, зачем это нужно и как этим пользоваться, т.е. получать еще соответствующие как бы квазиметодики. А кроме того, есть вот эта совсем другая область, к которой я сейчас перехожу, область, в которой я сознательно сейчас рисую схемы, очень похожие на те, которые рисовал Олег Сергеевич (Анисимов) вчера, и вы можете, сопоставляя одно с другим, найти вот эти вот совпадения. Правда, у него все было наоборот. Вот здесь область тех, кто разрабатывает соответствующие представления и понятия. Это тоже очень сложная область, область методологической работы, потому что там будут и проектировщики и конструкторы, и критики, и собственно исследователи, и историки и т.д., здесь будет очень сложный набор вот таких вот позиционеров, которые все будут участвовать в этой работе.
Я таким образом определил целевое назначение этих понятий - педагогам и организаторам для организации ситуации, всем остальным людям для самоопределения в ситуации - [и теперь] оставил эту область и теперь начинаю специфический разговор на своем методологическом жаргоне.
Опять же к вопросу о том, каковы же здесь отношения, к вопросу очень важному, затронутому нами вчера при обсуждении доклада Олега Сергеевича. Методолог должен пригласить к участию в этой работе всех желающих предметников и профессионалов. Это ответ на вопрос, почему я докладываю это здесь, в широкой аудитории, а не в узком кругу. Хотя я предупреждаю, что все те, кто не хочет участвовать в разработке такого понятия должен уйти, потому что потребителю я больше ничего не скажу - это вообще не его дело. А теперь я обращаюсь только к тем, которые хотят участвовать в разработке этой системы понятий.
Но мы - методологи - действительно, очень заинтересованы в том, чтобы все участвовали. Это теперь новый метод такой, - заказчик и потребитель понятия привлекаются к разработке самого понятия, чтобы в конце при утверждении проекта и средств, он бы не сказал, что это не то, что ему нужно <…>. И так как мы не надеемся, что он будет утверждать чужой результат, то мы говорим: давайте поучаствуйте с нами и с самого начала заложите туда ту систему требований и критериев, по которой вы будете это утверждать, но при этом помните, что мы можем вас сделать здесь даже почетными членами почетного президиума, но не путайте то место потребителя с этим местом участника. Здесь идет работа совершенно другого рода, на другое ориентированная, и здесь говорить о деле вообще не имеет смысла. Если говорить о деле, то здесь совершенно другое дело.
Второй пункт - очень важный, самый важный из всего, что я сегодня рассказывал и буду рассказывать. Итак, мы должны сконструировать понятие ситуации, а более точно - весь набор эпистемических и семиотических образований, которые обеспечивают нам ситуационный подход, ситуационное мышление, ситуационный анализ в частности. Мы должны задать ситуацию как форму организации всех наших знаний и нашей мыследеятельности. Но что это вообще значит?
Ведь до сих пор наиболее распространенными являются примитивные представления, скажем, типа знаки - вещи, знак - денотат, треугольники вот эти самые Огдена-Ричардса: знак - денотат - смысл, или в варианте Фреге - знак - значение - смысл. Представления, которые с моей точки зрения никакого отношения к реальному мышлению не имеют. Это вот такие дикарские, первобытные представления. <…> И мне важно предупредить, что все это, с моей . точки зрения, не имеет никакого отношения к анализу мышления, мыследеятельности, и представляет собой удивительную такую пародию на то, что, с моей точки зрения, существует в мышлении и деятельности.
Но, с другой стороны, я очень четко понимаю, что область эта - очень сложная и интимная, поэтому есть всегда вопрос метода. Эпистемология никогда не была «логией» в собственном смысле слова. Такой науки не было. Вот философия, общие рассуждения на тему знания, свободы, которой мы достигали, они были.
И когда началась собственно научная разработка этой тематики, - а это с моей точки зрения было всего лет 30 назад… Вот я так грубо очень провожу эту линию и говорю, что наука о мышлении начинается совсем недавно, а вот то, что было до этого, это философия.
Наука началась очень недавно и первая проблема, которая стояла, это проблема средств. А как собственно можно это представить себе? Скажем, я. говорю слово «ситуация», и теперь я должен раскрыть смысл и содержание, причем многообразие смыслов и содержаний, которые за этим стоят. Или, если перевернуть все, то я ведь теперь должен ответить на вопрос: «Что же происходит в мышлении, в мыследеятельности, когда мы берем с полочки слово «ситуация» и начинаем употреблять его в нашей речи?». Мы ведь взяли значение, использовали его в формировании некоторого речемыслительного смысла, и мы организовали таким образом нашу мысль-коммуникацию или, еще дальше, мысль-действие. Все это мы сделали. Но ведь вопрос: что мы здесь делали?
И исследователь, занимающийся эпистемологией, т. е. научной теорией знания, или теорией мышления или мыследеятельности, он должен ответить на вопрос: что там происходит, вот в том, что испокон веков называлось душевным явлением, и то, что психологами относится к области интимнейших процессов, которые они почему-то помещают в голову?
Ну, тут, правда, есть разные традиции, например, с любовью. Тюрки считают, что любовь находится в печени, европейцы почему-то считают, что в сердце. Есть такие народы, их описывал Карл фон Штейн, которые считают, что любовь находится в пятках. И вот вроде бы наши разговоры про то, что мышление находится в голове, - это с моей точки зрения то же самое, это помещение любви то в сердце, то в печень и т.д.
Ну, человек таки имеет голову, она там работает как блок памяти или еще как-то, но - опять-таки в моем представлении, я не говорю, что это истина, - в моем представлении голова тут совершенно ни при чем, но, процесс-то идет интимнейший, сознание наше или душа, здесь как-то очень сложно срабатывает, вот в этих свертках. И для того, чтобы научиться это научно исследовать, совсем не надо туда впаивать электроды, искать, как там биотоки ходят, бегают и т.д., ибо это все не имеет никакого, с моей точки зрения, отношения к делу.
Но надо сделать другое - надо научиться разворачивать это значение в сложнейшую структуру мыследеятельную. Вот, что важно.
Это задача, которую очень резко поставил, Выготский, не только он один, а вообще вот все те, кто двигались вперед в 10-20-е годы, - задача, которую сейчас в разных местах разные группы людей пытаются решать.
Я бы пояснил еще раз эту мысль, поскольку она крайне важна, и воспользуюсь здесь примером, который дал Лефевр, - он мне представляется очень красивым. Это световое табло над зданием «Известий», где бегут эти буквы. Вот давайте рассмотрим как технику этот процесс. Значит, вот идет текст, который мы можем прочесть, этот текст идет за счет того, что лампы соответственным образом зажигаются и гаснут. Представьте себе, что вы хотите разобраться в смысловом содержании этого текста, и вы начинаете брать лампочки и их тюкать, смотреть, из чего они устроены и т.д. <…>
Вам, чтобы объяснить вот это явление движения высвеченного текста, надо рассматривать и разворачивать всю сложнейшую техническую организация этого феномена.
Так вот, с моей точки зрения, мы имеем то же самое в речи-мысли. Вот я сейчас говорю, вы понимаете как-то очень сложным образом, между нами есть текст коммуникации, каждое слово значит, каждое слово участвует в создании некоторого смысла, общего смысла. Больше того, наверняка все присутствующие здесь чего-то унесут - одно, другое, третье, как-то включат в свою деятельность, значит за этим стоят сложнейшие какие-то процессы. Но они ведь не в морфологии и материале здесь заключены, нам надо развернуть какую-то сложнейшую систему, чтобы понять, как возникает значение, как возникает смысл.
И мы имеем дело здесь с таким образованием, с особым кумулятивным эффектом, что ли. То, что мы называем значением, есть морфологическое представление сложнейшей структуры связей и отношений и многих процессов, которые развертываются в этой структуре и делают этот смысл и это значение тем, чем они являются.
Но, следовательно, мне нужно предельно, сейчас абстрактную сферу… Вот мы зафиксировали некоторое точечное как бы явление, мы произвели здесь срез, вот тот, о котором вы говорили, но за этим стоит функционирование сложнейшего механизма (Рис. 5).
и собственно то, что мы здесь видим, знаем, мы можем прочесть этот текст, понять его смысл, или понять смысл этого явления, сказать, что оно есть, только за счет того, что мы знаем, как это все работает.
В этом плане в фильме «Собачья жизнь» есть прекрасное место, оно уже стало классическим, и многие его знают уже по последующим репродукциям. На островах Фиджи туземцы, которые все время наблюдают работу американской авиакомпании, - прилетают самолеты, из них выгружают самое разное добро, и потом самолеты снова куда-то улетают, а магазины наполняются всякими товарами. Это для них совершенно явление малопонятное, и поэтому они выстраивают такое подобие аэродрома, строят макет деревянный самолета, с крыльями, с пропеллером, выпиливают, и непрерывно сидят и ждут, когда же этот самолет взлетит, снова прилетит и привезет им добро. И возникает вот эта религия добра. Или сюжеты, которые описывают Стругацкие. Нуль-транспортировка где-то, и, понимаете, есть этот кусок асфальтовой дороги, по которой бегут эти странные механизмы. А жители этой планеты, через которую осуществляется нуль-транспортировка, они заключенных из лагеря отправляют выпихивать эти машины с дороги на их пространство. Иногда они срываются, иногда выскакивают, тогда они ищут им какое-то употребление, что с ними можно делать.
Но ведь дело в том, что мы находимся точно в таком же положении. Вот, текст есть, фактически, некоторый момент вот этой нуль-транспортировки сложнейшей структуры, которая там работает, и мы, вообще, видим это все как феномен, снимающий работу вот этой сложнейшей структуры, и мы не поймем, что здесь есть, до тех пор, пока мы этой структуры не восстановим, не построим ее механизмическую модель. Вот в таком положении находятся те, кто хочет строить теорию мышления, теорию речи-языка или теорию мыследеятельности или эпистемологию.
Поэтому первая проблема тогда заключается, в том, чтобы, найти такие схемы и такую методику структурного или точнее структурно-системного разворачивания мыследеятельности, воплощающейся в речевом тексте и в наших актах коммуникации. Как феномен это достаточно очевидно, и мы этим владеем. Мы можем говорить, мы можем понимать или не понимать друг друга.
Теперь стоит совсем другая задача - понять что этот феномен собой представляет. И вещный подход здесь невозможен, кстати, он ведь вообще невозможен. Если я буду пытаться понять, что такое вот этот микрофон и возьму и выдерну сам микрофон, я никогда не отвечу на вопрос, что есть микрофон. Для этого я должен рассматривать и магнитофон, и всю систему записи, трансляции, воспроизведения, и заводы, которые это производят, и культуру нашу, которая сделала возможным речь, язык, музыку, песни и т.д. Вот за всем этим стоят сложнейшие структуры, и в этом особенность системно-структурного подхода.
И я снова подчеркиваю: здесь стоит та же проблема, и она стала для нас основной и кардинальной с начала 50-х годов. Для нас проанализировать некоторое слово, понятие, знание значит раскрыть те структуры и разворачивающиеся в этих структурах процессы, которые этот феномен, видимый нами непосредственно и воплощающий всю эту структуру, обусловливают и производят.
И когда я сталкиваюсь с проблемой ситуации, то я на нее перевожу вот все то, что я сказал. Т.е. ответить на вопрос, что есть ситуация, ситуационный подход, ситуационное представление, это значит раскрыть все те структуры в организации человеческой мыследеятельности, которые воплощаются в понятии ситуации. И они будут либо неспецифическими, общими, либо специфическими - вот это развитие по типам.
Невероятно мощным средством неспецифического, но необходимого, необходимого, но недостаточного, следовательно, анализа подобных образований является метод позиционно действующего представления, который я буду сейчас представлять и одновременно [применять].