остановиться и оглядеться 5
А я все о своем. Внимательное оппонирование otgovorki помогло выявить кое-какую невнятицу. За оппозицию «движение - остановка», «деятельность - созерцание», «волевое самоопределение - непоспешание с таковым» я все-таки держусь. И делаю - в порядке, скажем, жизненного, на себе, эксперимента - выбор в пользу второго. И хочу продумать (ведь в полном соответствии с выбором и это решение не может быть определенным и окончательным) все «за» и «против». Но тут-то и нужно потщательней разобраться, о чем, собственно, речь.
«Действием» обычно называют внешнее действие, действие, выраженное внешним образом и обращенное вовне - на изменение окружающего мира. И альтернативой установке на такое действие является обращенность внутрь себя, самососредоточение. Образцы такого «поворота внутрь» хорошо известны. Из ярких примеров этой оппозиции можно вспомнить то, что писал Дм. Мережковский о св. Серафиме: царства рушатся, народы сцепились в смертельной хватке, а он себе на пенечке стоймя стоит и молится («Последний святой»). Но типологически, в отношении к этому повороту, по одну сторону с Саровским святым можно поместить и Диогена, и Гуссерля ("эпохе" - не о то ли же самом?), и каких-то ученых, поэтов, художников…
Но и во внутренней жизни можно развести деятельное начало (мыследействие, молитву-действие) и созерцательное, нецелевое, не спешащее утвердиться на чем-то, самоопределиться, во всем подозревающее ограниченность. Здесь нужно со всей определенностью (вот те на, какое слово вылезло - ну и пусть!) признать, что речь идет о самоопределении по отношению к Главному, Важнейшему - иначе нечего и огород городить. В метафорике войны, очень даже в этом случае уместной («невидимая брань»), отказ от действия есть «постановка вопроса» об отпуске, об отсрочке призыва, которая в разгар боевых действий (а когда его нет в «невидимой брани»?) так похожа на дезертирство!
Что же все-таки можно надумать в пользу, в оправдание такой недеятельной альтернативы?
Во-первых, за этим - трезвая оценка неготовности. К чему? Да вот к какому-то решительному скачку, к разрыву, к окончательности («конец» - это всегда страшно). К сдаче дома с не доделками («строитель ведь ты не достроил крыши, не посадил на нее конька!»).
Речь идет о растягивании акта в путь.
Во-вторых, другое «растягивание»: полюса себя и полюса Его. Конец-то пути в отношении Него предопределен и, значит, и для меня задан; он (конец) только в отношении меня «болтается». Здесь явное противоречие, но как и возможно ли его устранить, я не знаю - ведь оно и в Евангелии присутствует: «Верую, Господи, помоги моему неверию». И тогда «отпуск», позволение подумать и посомневаться, поразглядывать «других богов», - не «самоволка», он испрошен и получен. (Мандельштам писал: «Культура - вольноотпущенница христианства»).
Вспоминаются евангельские мотивы, вроде бы «имеющие отношение».
Ну, во-первых, про «работников 11-го часа» - вечный расчет на щедрость и милосердие. И вечное оправдание душевной лени.
Во-вторых, тема бодрствования. Кто спит и кто бодрствует? В чем - бодрствование?
«Действием» обычно называют внешнее действие, действие, выраженное внешним образом и обращенное вовне - на изменение окружающего мира. И альтернативой установке на такое действие является обращенность внутрь себя, самососредоточение. Образцы такого «поворота внутрь» хорошо известны. Из ярких примеров этой оппозиции можно вспомнить то, что писал Дм. Мережковский о св. Серафиме: царства рушатся, народы сцепились в смертельной хватке, а он себе на пенечке стоймя стоит и молится («Последний святой»). Но типологически, в отношении к этому повороту, по одну сторону с Саровским святым можно поместить и Диогена, и Гуссерля ("эпохе" - не о то ли же самом?), и каких-то ученых, поэтов, художников…
Но и во внутренней жизни можно развести деятельное начало (мыследействие, молитву-действие) и созерцательное, нецелевое, не спешащее утвердиться на чем-то, самоопределиться, во всем подозревающее ограниченность. Здесь нужно со всей определенностью (вот те на, какое слово вылезло - ну и пусть!) признать, что речь идет о самоопределении по отношению к Главному, Важнейшему - иначе нечего и огород городить. В метафорике войны, очень даже в этом случае уместной («невидимая брань»), отказ от действия есть «постановка вопроса» об отпуске, об отсрочке призыва, которая в разгар боевых действий (а когда его нет в «невидимой брани»?) так похожа на дезертирство!
Что же все-таки можно надумать в пользу, в оправдание такой недеятельной альтернативы?
Во-первых, за этим - трезвая оценка неготовности. К чему? Да вот к какому-то решительному скачку, к разрыву, к окончательности («конец» - это всегда страшно). К сдаче дома с не доделками («строитель ведь ты не достроил крыши, не посадил на нее конька!»).
Речь идет о растягивании акта в путь.
Во-вторых, другое «растягивание»: полюса себя и полюса Его. Конец-то пути в отношении Него предопределен и, значит, и для меня задан; он (конец) только в отношении меня «болтается». Здесь явное противоречие, но как и возможно ли его устранить, я не знаю - ведь оно и в Евангелии присутствует: «Верую, Господи, помоги моему неверию». И тогда «отпуск», позволение подумать и посомневаться, поразглядывать «других богов», - не «самоволка», он испрошен и получен. (Мандельштам писал: «Культура - вольноотпущенница христианства»).
Вспоминаются евангельские мотивы, вроде бы «имеющие отношение».
Ну, во-первых, про «работников 11-го часа» - вечный расчет на щедрость и милосердие. И вечное оправдание душевной лени.
Во-вторых, тема бодрствования. Кто спит и кто бодрствует? В чем - бодрствование?