Климент (21) и Гуссерль
Обсуждается подборка фрагментов из 5-ой книги «Стромат», посвященная движению к Богу. «Бог всего» - пишет Климент - непостижим и невыразим, «превыше всякого звука речи и всего мыслимого» (5.65.2). Человеку, однако, открыт путь «приближения к восприятию умом Вседержителя» (5.71.3) - через «отстранение от тела и его страстей». Это движение стадиально.
Сначала устраняются плотские страсти, и чувственное восприятие, очищенное от желания, незаинтересованно воспринимает природные качества вещей вещей (это очень похоже на то, как позднейшие философы, Кант скажем, мыслили эстетическое восприятие).
«Устранив их, - цитирую Шуфрина, - приходят к созерцанию объектов, промежуточных между чувственно-воспринимаемыми и умозрительными; таковы чистые формы, изучаемые в геометрии». Климент: «посредством анализа… отнимают от тела его естественные качества, совлекая также и протяжение, составляющее его глубину, и то, что составляет его ширину, и, наконец, то, что составляет его длину» (5.71.2); но этим и занимается геометрия («Эта наука…ведет нас к нахождению длины без ширины, поверхности без толщины и точки, не имеющей частей; и от объектов чувств переносит к объектам ума» - 6.90.4). Геометрические формы, с которыми мы имеем дело на этом этапе, стоят как бы между объектами чувственно-воспринимаемыми и объектами умозрительными, воспринимаемыми «голым умом» (5.67.3). Дальнейший «анализ» приводит ум к созерцанию математической точки, которая, не имея иных телесных качеств, все же характеризуюется положением. «Совлечение» с объекта и этого признака телесности оставляет нас перед лицом объекта чисто умственного созерцания - монады . Поскольку ум затем обнажает монаду от всякого покрова чувственной телесности. И это еще не все: предстоит еще отнять у монады свойства, «присущие вещам, называемым бестелесными» (предположительно душам). Тогда, - продолжает Климент, - мы вбросим себя в величину {или: величие} (megethos) Христа и оттуда, через святость, будем выходить в зияние…».
Обсуждение самого дальнейшего движения (там-то и будут главные результаты нового прочтения этих фрагментов) - позднее. А сейчас заглянем в примечание, посвященное «анализу».
Климент употребляет греческое слово analysis, более-менее синонимичное другому слову, aphairesis (отвлечение, абстрагирование), которое было техническим термином для постижения Бога через последовательное отрицание характеристик у средних платоников (ссылка на «Учебник платоновской философии» Алкиноя) и восходит, по всей видимости, к Аристотелю; у последнего, правда, речь шла не об «отрицательном богословии», а об осмыслении материи (Мет. 1029а17-19). Но в 8-ой книге «Стромат» (ее нет в русском переводе) Климент определяет analysis как метод интуитивного постижения самоочевидного (ta eks heautōn pista). Если же принять предложенный олдним из знатоков перевод «редукция», то напрашивается аналогия… с феноменологической редукцией Гуссерля! Неплохая перекличка через тысячу семьсот лет, не правда ли?
Сначала устраняются плотские страсти, и чувственное восприятие, очищенное от желания, незаинтересованно воспринимает природные качества вещей вещей (это очень похоже на то, как позднейшие философы, Кант скажем, мыслили эстетическое восприятие).
«Устранив их, - цитирую Шуфрина, - приходят к созерцанию объектов, промежуточных между чувственно-воспринимаемыми и умозрительными; таковы чистые формы, изучаемые в геометрии». Климент: «посредством анализа… отнимают от тела его естественные качества, совлекая также и протяжение, составляющее его глубину, и то, что составляет его ширину, и, наконец, то, что составляет его длину» (5.71.2); но этим и занимается геометрия («Эта наука…ведет нас к нахождению длины без ширины, поверхности без толщины и точки, не имеющей частей; и от объектов чувств переносит к объектам ума» - 6.90.4). Геометрические формы, с которыми мы имеем дело на этом этапе, стоят как бы между объектами чувственно-воспринимаемыми и объектами умозрительными, воспринимаемыми «голым умом» (5.67.3). Дальнейший «анализ» приводит ум к созерцанию математической точки, которая, не имея иных телесных качеств, все же характеризуюется положением. «Совлечение» с объекта и этого признака телесности оставляет нас перед лицом объекта чисто умственного созерцания - монады . Поскольку ум затем обнажает монаду от всякого покрова чувственной телесности. И это еще не все: предстоит еще отнять у монады свойства, «присущие вещам, называемым бестелесными» (предположительно душам). Тогда, - продолжает Климент, - мы вбросим себя в величину {или: величие} (megethos) Христа и оттуда, через святость, будем выходить в зияние…».
Обсуждение самого дальнейшего движения (там-то и будут главные результаты нового прочтения этих фрагментов) - позднее. А сейчас заглянем в примечание, посвященное «анализу».
Климент употребляет греческое слово analysis, более-менее синонимичное другому слову, aphairesis (отвлечение, абстрагирование), которое было техническим термином для постижения Бога через последовательное отрицание характеристик у средних платоников (ссылка на «Учебник платоновской философии» Алкиноя) и восходит, по всей видимости, к Аристотелю; у последнего, правда, речь шла не об «отрицательном богословии», а об осмыслении материи (Мет. 1029а17-19). Но в 8-ой книге «Стромат» (ее нет в русском переводе) Климент определяет analysis как метод интуитивного постижения самоочевидного (ta eks heautōn pista). Если же принять предложенный олдним из знатоков перевод «редукция», то напрашивается аналогия… с феноменологической редукцией Гуссерля! Неплохая перекличка через тысячу семьсот лет, не правда ли?