ŁKANIE SKRZYPIEC
РЫДАНИЕ СКРИПОК
Сейчас редко услышишь рыдание скрипок и живописных музыкантов на улицах моего города. Все как-то упростилось, люди перестали быть яркими и интересными. Оригинальность и необыкновенность исчезли из обихода. Копирование друг друга без мысли и чувств стало называться жизнью. И даже молитвы в церквях после периода советского безбожия стали похожи на тени молитв. И нет теперь гармонии ни в смехе, ни в плаче, ибо туман серости окутал основную массу людей. Я еще помню польские памятники на Лычаковском кладбище и белых ангелов с отбитыми головами и крыльями.
И как всегда в моей географии никто не виновен, никто не палач. Что же поделаешь ведь чувство вины присуще в основном благородным людям, которых сейчас фактически нет.
Я все еще помню венгерского скрипача на холме в Мукачево, что играл нам рапсодию Листа. Как молоды мы были тогда с поэтом Яношем, охмелевшие от прозрачного вина "Токай", мы возносились над серостью дня в майское небо поэзии. Но на закате дня Янош вдруг произнес между прочим вещее, что умрет под забором. Но все тогда расценили это как его очередную шутку. А скрипка мадьяра рыдала над нами, словно видела будущее.
Влодзимеж Слободник написал в своем стихотворении: Не верь, что вечер знает больше о липах,/ Чем ты о своем одиночестве./ Он ничего не знает, плывет над лугами,/ Его незнание - закат спокойный./ Он ничего не знает ни о звездах,/ Что ведь в его владениях,/ Ничего о них не знает, как и о собственном сердце/ Ничего не знает, хоть оно тяжело./ Ничего не знает вечер, поэтому в колыбели/ Плачет малый румяный младенец,/ Почему же старец тихо лежит в гробу,/ Почему же в траве блестят светлячки./ Вечер умеет только скрипкам ответить/ На струн нетерпеливый вопрос,/ Что закат, что даль, что боль, что запах земли,/ И что все непонятно вокруг.
Идя по жизни, трудно избежать падений. И даже когда смотришь не в небо, а под ноги, то очень легко в темноте дня угодить в яму, которую выкопал твой ближний.
В фотоальбоме моей жизни хранятся снимки падений и взлетов. На них все еще живы и в основном молоды. Я смотрю на лица близких мне людей и вижу за их спинами пропасть смерти, а вдали линию небосклона. Все они глядят доверчиво с фотографий, но я почему-то слышу, глядя на них рыдание скрипок.
Эугениуш Тузов-Любаньски 1.02.2013
Сейчас редко услышишь рыдание скрипок и живописных музыкантов на улицах моего города. Все как-то упростилось, люди перестали быть яркими и интересными. Оригинальность и необыкновенность исчезли из обихода. Копирование друг друга без мысли и чувств стало называться жизнью. И даже молитвы в церквях после периода советского безбожия стали похожи на тени молитв. И нет теперь гармонии ни в смехе, ни в плаче, ибо туман серости окутал основную массу людей. Я еще помню польские памятники на Лычаковском кладбище и белых ангелов с отбитыми головами и крыльями.
И как всегда в моей географии никто не виновен, никто не палач. Что же поделаешь ведь чувство вины присуще в основном благородным людям, которых сейчас фактически нет.
Я все еще помню венгерского скрипача на холме в Мукачево, что играл нам рапсодию Листа. Как молоды мы были тогда с поэтом Яношем, охмелевшие от прозрачного вина "Токай", мы возносились над серостью дня в майское небо поэзии. Но на закате дня Янош вдруг произнес между прочим вещее, что умрет под забором. Но все тогда расценили это как его очередную шутку. А скрипка мадьяра рыдала над нами, словно видела будущее.
Влодзимеж Слободник написал в своем стихотворении: Не верь, что вечер знает больше о липах,/ Чем ты о своем одиночестве./ Он ничего не знает, плывет над лугами,/ Его незнание - закат спокойный./ Он ничего не знает ни о звездах,/ Что ведь в его владениях,/ Ничего о них не знает, как и о собственном сердце/ Ничего не знает, хоть оно тяжело./ Ничего не знает вечер, поэтому в колыбели/ Плачет малый румяный младенец,/ Почему же старец тихо лежит в гробу,/ Почему же в траве блестят светлячки./ Вечер умеет только скрипкам ответить/ На струн нетерпеливый вопрос,/ Что закат, что даль, что боль, что запах земли,/ И что все непонятно вокруг.
Идя по жизни, трудно избежать падений. И даже когда смотришь не в небо, а под ноги, то очень легко в темноте дня угодить в яму, которую выкопал твой ближний.
В фотоальбоме моей жизни хранятся снимки падений и взлетов. На них все еще живы и в основном молоды. Я смотрю на лица близких мне людей и вижу за их спинами пропасть смерти, а вдали линию небосклона. Все они глядят доверчиво с фотографий, но я почему-то слышу, глядя на них рыдание скрипок.
Эугениуш Тузов-Любаньски 1.02.2013