Постскриптумъ
Оригинал взят у platonicus в Постскриптумъ
У меня есть очень давняя статья съ разборомъ стишка Цвѣтаевой - мои ученики должны ее помнить съ голоса, а прочіе могутъ посмотрѣть на сайтѣ. Я съ этого разбора Богъ вѣсть сколько лѣтъ начиналъ свой курсъ - полагая (и - до поры, до времени - справедливо), что даже тѣ, кто стиховъ вообще не читаетъ, "Хочу у зеркала..." помнятъ по романсу Таривердiева въ фильмѣ Рязанова.
Въ статьѣ, однако, разобранъ именно стишокъ. Такимъ образомъ, вопросы, находящiеся внѣ моей профессіональной компетенціи - 1) какъ музыка и исполненіе преломляютъ стиховые и словесные смыслы; и 2) что, собственно, дѣлаетъ этотъ романсъ въ конструкціи фильмы - въ ней не затронуты. И правильно: не зная броду, не суйся въ воду.
Однако почему бы не поговорить на эти темы здѣсь - въ мѣстѣ неоффицьяльномъ? Итакъ:
1) Романсъ vs стихотвореніе.
Въ романсѣ границы строкъ сглаживаются, мелодія и голосъ сливаютъ двустишія воедино (въ концѣ каждаго двустишія, кр. послѣдняго - аккорды VII и III ступени; кажется, это называется "уклоненіемъ въ субдоминанту"? Жаль, что меня не учили музыкѣ) :
Хочу у зеркала,
гдѣ муть
И сонъ
туманящій...
Мужскія риѳмы "съѣдаются": созвучія "въ росѣ - на всѣ" почти не слышно. "Истаиванье" звука въ дактилическомъ окончаніи, напротивъ, кладется въ основу всего мелодическаго движенія.
На мѣстѣ рѣзкихъ enjambement'овъ - придающіе плавность повторы ("...Поля, поля Въ вечерней жалобѣ"...) Зато повторъ "въ вечерней жалобѣ - вечернія поля" прямо-таки выпѣвается гитарными басами - какъ будто вступаетъ канономъ второй голосъ.
Ассоціаціи съ балладой почти вовсе теряются на заднемъ планѣ. Пряность лесбійской эротики, разумѣется, исчезаетъ безслѣдно (хотя здѣсь еще и не такое рѣзкое переосмысленіе, какъ въ другой цвѣтаевско-рязановской пѣсенкѣ - "Подъ лаской плюшеваго пледа..." на музыку А.Петрова изъ "Жестокаго романса").
Ритмическій переломъ посерединѣ стихотворенія не слышенъ совершенно, но концовка выдѣлена: "благословляю васъ" повторяется трижды, причемъ третій повторъ - съ почти тѣмъ же проходомъ по басамъ, что и на словахъ "Вечернія поля..." Соотвѣтственно, тема Смерти глушится до неразличимости. "Я" и "вы" разстаются такъ же навсегда, но ихъ разводитъ не смерть (какъ у Цвѣтаевой), но жизнь.
Фоника почти неактивна: мелодическія сопоставленія восходящихъ и нисходящихъ фразъ (напр., уравниваніе "Вы въ дымѣ поѣзда" и "Благословляю васъ") не въ примѣръ важнѣе созвучій типа "муть - туманящій". Разница въ точности и грамматичности риѳмъ тоже неважна (опять-таки - куда важнѣе троекратный повторъ "благословляю васъ", не имѣющій аналоговъ въ предыдущемъ текстѣ).
Зато: "Въ концѣ - предѣльное напряженіе чувства, голосъ срывается на высокой нотѣ (на словахъ прощанія навѣки) - и сходитъ на нѣтъ въ дактилическомъ окончаніи послѣдней строки", - писалъ я въ разборѣ текста. Въ романсѣ онъ на нѣтъ не сходитъ: послѣднее двустишіе повторяется (такъ что ключевое для текста благословеніе звучитъ въ общей сложности 6 разъ!) - долгія проводы...
2) Теперь о функціи романса въ фильмѣ. Отмѣчу очевидное: передъ нами психологическая комедія, внутренне противорѣчивый жанръ. И въ соотвѣтствіи съ его двойственной природой у фильмы двѣ концовки: психологическая и комедійная. (Этотъ же пріемъ "двойной концовки" любитъ Кустурица).
Съ точки зрѣнія психологіи никакого продолженія у этой исторіи быть не можетъ; сюжетъ заканчивается разставаніемъ героевъ. И безповоротность этого разставанія Рязановъ подчеркиваетъ многократно:
- монологъ пьянаго Ипполита ("Наденька, за такой короткій срокъ старое разрушить можно, а построить новое... очень трудно... нельзя... Самое главное, вы оба знаете, что я правъ"), развѣивающій всё наважденіе этой ночи;
- нашъ романсъ о вѣчной разлукѣ;
- неловкія изступленныя движенія послѣдней ласки;
- Надя въ халатикѣ, глядящая на звонящій телефонъ (Женя звонитъ изъ аэропорта) и не берущая трубку;
- "Баллада о прокуренномъ вагонѣ", звучащая за кадромъ, пока Женя на автобусѣ ѣдетъ къ дому ("И никого не защитила Вдали назначенная встрѣча, И никого не защитила Рука, махавшая вдали").
Все кончается вотъ здѣсь и вотъ такъ.
Но поскольку это еще и комедія, то слѣдомъ идетъ вторая концовка, по-комедійному благополучная, но зато подчеркнуто сказочная. Недаромъ мы видимъ самолетъ, въ которомъ Лукашинъ летитъ въ Ленинградъ, и тотъ, въ которомъ онъ летитъ обратно - но Надя въ его подъѣздѣ возникаетъ изъ ніоткуда. И недаромъ она проходитъ по квартирѣ никѣмъ не замѣченной и въ бликахъ отъ елочной мишуры: такими бликами въ синематографѣ часто обозначаютъ воспоминанія, мечтанія и прочіе ирреальные казусы и модусы.
У меня есть очень давняя статья съ разборомъ стишка Цвѣтаевой - мои ученики должны ее помнить съ голоса, а прочіе могутъ посмотрѣть на сайтѣ. Я съ этого разбора Богъ вѣсть сколько лѣтъ начиналъ свой курсъ - полагая (и - до поры, до времени - справедливо), что даже тѣ, кто стиховъ вообще не читаетъ, "Хочу у зеркала..." помнятъ по романсу Таривердiева въ фильмѣ Рязанова.
Въ статьѣ, однако, разобранъ именно стишокъ. Такимъ образомъ, вопросы, находящiеся внѣ моей профессіональной компетенціи - 1) какъ музыка и исполненіе преломляютъ стиховые и словесные смыслы; и 2) что, собственно, дѣлаетъ этотъ романсъ въ конструкціи фильмы - въ ней не затронуты. И правильно: не зная броду, не суйся въ воду.
Однако почему бы не поговорить на эти темы здѣсь - въ мѣстѣ неоффицьяльномъ? Итакъ:
1) Романсъ vs стихотвореніе.
Въ романсѣ границы строкъ сглаживаются, мелодія и голосъ сливаютъ двустишія воедино (въ концѣ каждаго двустишія, кр. послѣдняго - аккорды VII и III ступени; кажется, это называется "уклоненіемъ въ субдоминанту"? Жаль, что меня не учили музыкѣ) :
Хочу у зеркала,
гдѣ муть
И сонъ
туманящій...
Мужскія риѳмы "съѣдаются": созвучія "въ росѣ - на всѣ" почти не слышно. "Истаиванье" звука въ дактилическомъ окончаніи, напротивъ, кладется въ основу всего мелодическаго движенія.
На мѣстѣ рѣзкихъ enjambement'овъ - придающіе плавность повторы ("...Поля, поля Въ вечерней жалобѣ"...) Зато повторъ "въ вечерней жалобѣ - вечернія поля" прямо-таки выпѣвается гитарными басами - какъ будто вступаетъ канономъ второй голосъ.
Ассоціаціи съ балладой почти вовсе теряются на заднемъ планѣ. Пряность лесбійской эротики, разумѣется, исчезаетъ безслѣдно (хотя здѣсь еще и не такое рѣзкое переосмысленіе, какъ въ другой цвѣтаевско-рязановской пѣсенкѣ - "Подъ лаской плюшеваго пледа..." на музыку А.Петрова изъ "Жестокаго романса").
Ритмическій переломъ посерединѣ стихотворенія не слышенъ совершенно, но концовка выдѣлена: "благословляю васъ" повторяется трижды, причемъ третій повторъ - съ почти тѣмъ же проходомъ по басамъ, что и на словахъ "Вечернія поля..." Соотвѣтственно, тема Смерти глушится до неразличимости. "Я" и "вы" разстаются такъ же навсегда, но ихъ разводитъ не смерть (какъ у Цвѣтаевой), но жизнь.
Фоника почти неактивна: мелодическія сопоставленія восходящихъ и нисходящихъ фразъ (напр., уравниваніе "Вы въ дымѣ поѣзда" и "Благословляю васъ") не въ примѣръ важнѣе созвучій типа "муть - туманящій". Разница въ точности и грамматичности риѳмъ тоже неважна (опять-таки - куда важнѣе троекратный повторъ "благословляю васъ", не имѣющій аналоговъ въ предыдущемъ текстѣ).
Зато: "Въ концѣ - предѣльное напряженіе чувства, голосъ срывается на высокой нотѣ (на словахъ прощанія навѣки) - и сходитъ на нѣтъ въ дактилическомъ окончаніи послѣдней строки", - писалъ я въ разборѣ текста. Въ романсѣ онъ на нѣтъ не сходитъ: послѣднее двустишіе повторяется (такъ что ключевое для текста благословеніе звучитъ въ общей сложности 6 разъ!) - долгія проводы...
2) Теперь о функціи романса въ фильмѣ. Отмѣчу очевидное: передъ нами психологическая комедія, внутренне противорѣчивый жанръ. И въ соотвѣтствіи съ его двойственной природой у фильмы двѣ концовки: психологическая и комедійная. (Этотъ же пріемъ "двойной концовки" любитъ Кустурица).
Съ точки зрѣнія психологіи никакого продолженія у этой исторіи быть не можетъ; сюжетъ заканчивается разставаніемъ героевъ. И безповоротность этого разставанія Рязановъ подчеркиваетъ многократно:
- монологъ пьянаго Ипполита ("Наденька, за такой короткій срокъ старое разрушить можно, а построить новое... очень трудно... нельзя... Самое главное, вы оба знаете, что я правъ"), развѣивающій всё наважденіе этой ночи;
- нашъ романсъ о вѣчной разлукѣ;
- неловкія изступленныя движенія послѣдней ласки;
- Надя въ халатикѣ, глядящая на звонящій телефонъ (Женя звонитъ изъ аэропорта) и не берущая трубку;
- "Баллада о прокуренномъ вагонѣ", звучащая за кадромъ, пока Женя на автобусѣ ѣдетъ къ дому ("И никого не защитила Вдали назначенная встрѣча, И никого не защитила Рука, махавшая вдали").
Все кончается вотъ здѣсь и вотъ такъ.
Но поскольку это еще и комедія, то слѣдомъ идетъ вторая концовка, по-комедійному благополучная, но зато подчеркнуто сказочная. Недаромъ мы видимъ самолетъ, въ которомъ Лукашинъ летитъ въ Ленинградъ, и тотъ, въ которомъ онъ летитъ обратно - но Надя въ его подъѣздѣ возникаетъ изъ ніоткуда. И недаромъ она проходитъ по квартирѣ никѣмъ не замѣченной и въ бликахъ отъ елочной мишуры: такими бликами въ синематографѣ часто обозначаютъ воспоминанія, мечтанія и прочіе ирреальные казусы и модусы.