как мой коллега в народ ходил
Наш стационарный терапевт из коммерческой клиники Серафим Иванович Маршев всегда был сферическим эталоном человеколюбия, вежливости и общей интеллигентности. Очень ненавязчиво, внимательно и деликатно он облизывал своих пациентов с ног до головы, часами беседуя с ними на разные невыносимые темы правильного стола, хорошего стула и поведения неблагодарных внуков. Серафим Иванович справедливо полагал, что психологический комфорт порождает в пациенте доверию к врачу, а это вообще половина дела. Да, доктор Маршев был редкий интеллектуал. Он посещал все возможные конгрессы и съезды, пристально следил за всей периодикой по своей специальности и по специальностям смежным, ведь терапия - мать наук медицинских, что само по себе обязывает. Серафим Иванович блестяще знал всю современную фармацию, брал на карандаш интересующие его новинки, запоем читал отчеты по исследованиям и, как ребенок радовался, когда в широкую практику попадал какой-то новый препарат, на 0,5% эффективнее старого.
Как все интеллигенты и интеллектуалы доктор Маршев был очень скромен и склонен к рефлексии. Иной раз за чаем он немного жаловался на то, что мучится чувством собственной нереализованности. Вот, дескать, хотел бы переворот в науке совершить… ну или хотя бы маленький вкладец внести во благо мировой медицины. И прямо чувствует он в себе потенциал даже для этого… Но вот незадача, холимые ВИП-пациенты немногочисленны сами по себе и крайне редко страдают никогда ранее не описанными сложными синдромами. Развернуться негде мятущемуся разуму.
Я на это обычно делала рыбьи мутные глаза, крякала воробьяниновское «Дауш!» и усиливалась в плане пития чая. Ибо наукообразие любое ненавижу всякими фибрами и людей стремящихся понимать отказываюсь.
А еще иногда Серафим Иванович вздыхал и печалился, что нет в его работе места подвигу. Вот так, чтобы жизнь спасти кому-то здесь и сейчас. Оно, конечно, очень важно подобрать правильную схему препаратов, грамотно мониторить течение какого-нибудь хронического заболевания, вовремя ухватить грядущее обострение. Но ведь хочется совершать настоящие медицинские поступки, рея, аки супермен, в развевающихсяся фалдах белого халата, неся целительные разряды дефибриллятора и уколы эпинефрина. А потом вытирать пот с усталого чела и бормотать про «еще одну спасенную жизнь». Последнее я, понятное дело, уже от себя добавляю, потому что доктор Маршев был в самом деле скромен и подобную пафосную ерунду вслух никогда бы не сказал.
На его тоску по героизму я обычно давилась чаем, вспоминая годы работы в ГКБ Намба, и бормотала «Нидайбох!».
По осени Серафим Иванович вдруг сделался светел ликом и очень радостен. Я немедленно поинтересовалась, а что же случилось. Доктор Маршев немного помялся, потеребил очки и сказал, что в жизни его грядут перемены, сулящие достижение гармонии и равновесия.
- Увольняюсь я. Позвали меня, Мария Батьковна, работать в большую многопрофильную клинику. На условия вполне приятные. Буду вести разнообразных больных, заниматься самыми интересными случаями. Кафедра там имеется даже, посему смогу наконец-то наукой заняться. Опять же, пациенты там лежат тяжелые, скучно не будет точно! - выдал Серафим Иванович и аж засветился от предвкушения сплошного праздника.
- Только не говорите, что идете работать в городскую больницу! - испугалась я. - Пропадете ни за грош!
- Ах, не сгущайте красок, коллега! - отмахнулся доктор Маршев, - Я понимаю, что сначала будет непросто… Но ведь это такой шанс для меня. А то депрессия совсем заела. Изменю все! Даже абонемент в спортзал купил возле клиники, буду после работы ходить. Распустился весь, живот торчит. И вот оправу для очков себе новую купил, «Порше дизайн». Давно хотел, а тут и повод нашелся!
Новая оправа меня почему-то добила совсем. Я горестно промычала невнятное напутствие приятному доктору, а сама пошла курить на балкон, где долго мрачно усмехалась нехорошим своим предчувствиям. Как позже выяснилось, не зря.
Времени прошло не так уж много - в общей сложности полгода. Пару недельй назад я встретила Серафима Ивановича в ординаторской. Выглядел он очень плохо. Отросшие, как у хиппи, волосы торчали в разные стороны, лицо было серое, щеки, покрытые щетиной, ввалились, левый глаз едва заметно подергивался. Хотя, может быть, про глаз мне показалось от общей впечатлительности.
- Серафим Иванович! Наконец-то в гости зашли! Как ваши дела? - фальшиво обрадовалась я, с ужасом ожидая услышать новости о тяжелой болезни коллеги.
Доктор Маршев поднял на меня глаза…нет, все-таки левый подергивался… и бледно улыбнулся.
- Да ведь вот… - ответил он неопределенно и зачем-то добавил: - А вы все цветете.
- Вы тоже… постройнели как-то. Спортзал? - ляпнула я и печенкой почувствовала всю нелепость вопроса.
- Какой спортзал? - переспросил Серафим Иванович, потом что-то вспомнил и тоскливо усмехнулся: - Да уж какой там спортзал…
В спортзал доктор Маршев не зашел ни разу за эти шесть месяцев. Главным образом потому, что фитнесс клуб закрывается в 23 часа. Примерно в это же время наш терапевт на ватных ногах выходил с работы, чтобы уже в 8 утра снова быть на рабочем месте. Поджарый живот, готическая серость лица и впалые щеки случились вовсе не благодаря интенсивным тренировкам и низкокалорийной диете, а по причине отсутствия времени и возможности поесть нормально хотя бы раз в день. Утром Серафим Иванович не успевал позавтракать, убегая на работу, днем ему некогда было обедать, а ночью не было сил ужинать. Все время, внимание и силы доктора Маршева занимала работа.
Да, работодатели его не обманули, обеспечили всем обещанным. Вот только дьявол кроется в нюансах, как известно. Добрейшего и академичнейшего нашего Серафима Ивановича не предупредили, что в отделении уже много лет жуткая текучка кадров - никто не хочет работать, так как контингент лютый, зарплата крайне скучная. Вести палаты врачей заставляют силой, угрозами и шантажом: ротируют дежурантов, облекают властью ординаторов, приковывают к батарее зазевавшихся студентов и заставляют писать тонны историй болезней… Но даже это не помогает справиться с ситуацией. Дежуранты с завидной регулярностью ломают себе какие-нибудь незначительные кости и сидят на больничном до победного, ординаторы скоропостижно беременеют и сваливают в декрет, а прикованные студенты отгрызают себе ноги, словно волки, и сбегают, хромая, через окно. Ладно, про студентов наврала, конечно.
К моменту прихода Серафима Ивановича в отделении было три врача, включая заведующего и беременную ординаторшу. Заведующий палат не вел, занимался какими-то другими важными делами. Ординаторша собрала свои вещи сразу после того, как доктор Маршев переступил порог отделения, и исчезла в неизвестном направлении. Серафиму Ивановичу досталось 6 палат. И коридор. Это примерно 40 человек. И все сплошь такие интересные, что хоть вешайся. Чуть ли не в первый день впавший в делирий бомж разбил моему коллеге очки «Порше дизайн» и наблевал на халат, ознаменовав тем самым переход Серафима Ивановича из категории ВИП-врачей в рядовые лепилы. Весь следующий день наш «декабрист» пытался получить дорогостоящий антибиотик на тяжелого больного, собирал какие-то подписи, писал консилиумы, заполнял бланки аптечных запросов с обоснованием своего требования. К вечеру он своего таки добился - больничный провизор принял пачку бумаг, поставил свою визу и пообещал предоставить антибиотик на следующей неделе. А пока что извольте пользоваться тем, что есть, то есть бисептолом и витаминками.
Прекраснодушного доктора Маршева ежедневно вызывали на ковер к заму главного врача по КЭК, жестоко насиловали морально и обещали научить писать истории и выписки, как положено, а не как ему хочется. При этом начальство ругалось не всегда цензурно и стучало кулаком по столу, что приводило моего коллегу в состояние жесточайшей фрустрации. С выписками вообще у Серафима Ивановича были большие сложности. Оказалось, что для оформления выписного эпикриза необходимо заполнять непостижимое количество бумажек, причем каждый раз разное. Уловить логику комбинаций необходимых протоколов «Пэ», «МР», «ВТ» и легиона прочих доктор Маршев не мог. И никакие интеллектуальные высоты не могли ему в этом помочь. Впрочем, он был вовсе не одинок в своей дремучести - на ковер к начальству ходили все врачи, создавая возле кабинета длинные очереди из озлобленных страдальцев с пачками бумаг.
Со спасением жизней тоже вышло не все гладко. Когда у тебя 40 больных, причем именно больных, а не пациентов, вероятность резкого ухудшения одновременно у нескольких человек очень высока. Инфаркт, тромбоэмболия и профузное желудочное кровотечение могли запросто пересечься во времени и пространстве одного терапевтического отделения, заставляя доктора Маршева не просто реять в белых одеждах, а носиться взмыленной и одуревшей белкой в колесе, хватаясь за все сразу и не успевая толком ничего. Совершенно понятно, что если 98летняя старушка с раком всего организма задумала отойти в мир иной, то тут любая инновация бессильна, но Серафим Иванович рвал на себе волосы и терзался тем, что врач он плохой и вообще как-будто халатен. Жизни не спасались, хоть ты тресни.
Инновации кстати тоже оказались больным вопросом. Привыкший к рутинности выполнения любого МРТ, МСКТ, ПЭТ и прочей виртуальной колоноскопии в любое время суток, доктор Маршев потерял остатки аппетита, когда понял, что банального УЗИ брюшной полости для пациента с циррозом печени придется ждать неделю в лучшем случае.
Наукой заняться не получалось никак. Да и какая наука может получиться из старичков, маргиналов, наркоманов, бисептола и витаминок? Уже не говоря о том, что бесконечные дневники, выписки, КЭКи, этапные эпикризы и посмертные сжирали огромное количество времени и сил, вызывая ощущение стойкой тошноты при виде клавиатуры. За все время работы в отделении наш доктор не прочитал ни одной статьи. Кафедра же в лице профессуры лишь подкинула дополнительно работы в виде рутины клинических исследований какого-то шмурдяка наподобие БАДа. Денег за это доктору Маршеву почему-то не полагалось, но за пропущенные анализы или плохо написанные осмотры начинались вопли о саботаже и вредительстве.
Серафим Иванович начал ругаться матом, стал забывать отдавать халат в стирку, а на вопрос «Доктор, можно вас на минутку?» стал машинально вскрикивать «Ну чо надо?! Чо надо-то?!». И пару раз в выходные был замечен сыном за просмотром Камеди клаба , что само по себе было нонсенсом.
К концу шестого месяца работы Серафим Иванович все понял. Ну вот все.
Возможно, мужская гордость не позволила бы ему вот так сдаться, и он дальше продолжал бы тащить тяжелый крест врача-пролетария. Но тут ситуацию в свои руки взяла супруга доктора Маршева, которая выразила категорическое нежелание становиться вдовой с маленьким ребенком за 32 тыщи рублей в месяц, которые ставили под большой вопрос дальнейшие перспективы ипотечной каб(б)алы. А по мнению супруги, муж уже был близок к точке невозврата. На семейном совете женой было решено, что Серафим Иванович должен совершить по-настоящему важный поступок - уволиться из ГКБ. Она даже процитировала детектива Муртау из «Смертельного оружия», который вошел в историю кинематографа фразой «Я уже слишком стар для этой фигни!».
Доктор Маршев вернулся к своим ВИП-пенатам, причем уже совсем другим человеком. В первый день процедурная сестра застала его плачущим возле стеллажа с медикаментами. По ее словам, Серафим Иванович трогал и гладил банки с растворами и флаконы с антибиотиками, словно фанатик-коллекционер, который получил назад свою обожаемую коллекцию после долгой разлуки. До сих пор наш терапевт бледнеет при виде машины Скорой помощи, а от ее сотрудников пытается спрятаться. Сигнал из палаты, возвещающий окончание капельницы, заставляет его вскакивать, роняя стул, и нестись куда-то, размахивая руками и теряя тапочки. Ходит даже слух, что Серафим Иванович уверовал в Бога и регулярно посещает церковь, где молится за здравие коллег-мучеников, трудящихся на благо городского здравоохранения. Хотя это, конечно, вранье, а слух вообще мною пущен.
ЗЫ: история эта, само собой, выдуманная от начал до конца и никакого отношения к реальности не имеет ;) Но я вас очень прошу обойтись без резких комментариев, потому что вполне может оказаться, что мой несуществующий коллега будет читать этот пост и искренне переживать :)
Как все интеллигенты и интеллектуалы доктор Маршев был очень скромен и склонен к рефлексии. Иной раз за чаем он немного жаловался на то, что мучится чувством собственной нереализованности. Вот, дескать, хотел бы переворот в науке совершить… ну или хотя бы маленький вкладец внести во благо мировой медицины. И прямо чувствует он в себе потенциал даже для этого… Но вот незадача, холимые ВИП-пациенты немногочисленны сами по себе и крайне редко страдают никогда ранее не описанными сложными синдромами. Развернуться негде мятущемуся разуму.
Я на это обычно делала рыбьи мутные глаза, крякала воробьяниновское «Дауш!» и усиливалась в плане пития чая. Ибо наукообразие любое ненавижу всякими фибрами и людей стремящихся понимать отказываюсь.
А еще иногда Серафим Иванович вздыхал и печалился, что нет в его работе места подвигу. Вот так, чтобы жизнь спасти кому-то здесь и сейчас. Оно, конечно, очень важно подобрать правильную схему препаратов, грамотно мониторить течение какого-нибудь хронического заболевания, вовремя ухватить грядущее обострение. Но ведь хочется совершать настоящие медицинские поступки, рея, аки супермен, в развевающихсяся фалдах белого халата, неся целительные разряды дефибриллятора и уколы эпинефрина. А потом вытирать пот с усталого чела и бормотать про «еще одну спасенную жизнь». Последнее я, понятное дело, уже от себя добавляю, потому что доктор Маршев был в самом деле скромен и подобную пафосную ерунду вслух никогда бы не сказал.
На его тоску по героизму я обычно давилась чаем, вспоминая годы работы в ГКБ Намба, и бормотала «Нидайбох!».
По осени Серафим Иванович вдруг сделался светел ликом и очень радостен. Я немедленно поинтересовалась, а что же случилось. Доктор Маршев немного помялся, потеребил очки и сказал, что в жизни его грядут перемены, сулящие достижение гармонии и равновесия.
- Увольняюсь я. Позвали меня, Мария Батьковна, работать в большую многопрофильную клинику. На условия вполне приятные. Буду вести разнообразных больных, заниматься самыми интересными случаями. Кафедра там имеется даже, посему смогу наконец-то наукой заняться. Опять же, пациенты там лежат тяжелые, скучно не будет точно! - выдал Серафим Иванович и аж засветился от предвкушения сплошного праздника.
- Только не говорите, что идете работать в городскую больницу! - испугалась я. - Пропадете ни за грош!
- Ах, не сгущайте красок, коллега! - отмахнулся доктор Маршев, - Я понимаю, что сначала будет непросто… Но ведь это такой шанс для меня. А то депрессия совсем заела. Изменю все! Даже абонемент в спортзал купил возле клиники, буду после работы ходить. Распустился весь, живот торчит. И вот оправу для очков себе новую купил, «Порше дизайн». Давно хотел, а тут и повод нашелся!
Новая оправа меня почему-то добила совсем. Я горестно промычала невнятное напутствие приятному доктору, а сама пошла курить на балкон, где долго мрачно усмехалась нехорошим своим предчувствиям. Как позже выяснилось, не зря.
Времени прошло не так уж много - в общей сложности полгода. Пару недельй назад я встретила Серафима Ивановича в ординаторской. Выглядел он очень плохо. Отросшие, как у хиппи, волосы торчали в разные стороны, лицо было серое, щеки, покрытые щетиной, ввалились, левый глаз едва заметно подергивался. Хотя, может быть, про глаз мне показалось от общей впечатлительности.
- Серафим Иванович! Наконец-то в гости зашли! Как ваши дела? - фальшиво обрадовалась я, с ужасом ожидая услышать новости о тяжелой болезни коллеги.
Доктор Маршев поднял на меня глаза…нет, все-таки левый подергивался… и бледно улыбнулся.
- Да ведь вот… - ответил он неопределенно и зачем-то добавил: - А вы все цветете.
- Вы тоже… постройнели как-то. Спортзал? - ляпнула я и печенкой почувствовала всю нелепость вопроса.
- Какой спортзал? - переспросил Серафим Иванович, потом что-то вспомнил и тоскливо усмехнулся: - Да уж какой там спортзал…
В спортзал доктор Маршев не зашел ни разу за эти шесть месяцев. Главным образом потому, что фитнесс клуб закрывается в 23 часа. Примерно в это же время наш терапевт на ватных ногах выходил с работы, чтобы уже в 8 утра снова быть на рабочем месте. Поджарый живот, готическая серость лица и впалые щеки случились вовсе не благодаря интенсивным тренировкам и низкокалорийной диете, а по причине отсутствия времени и возможности поесть нормально хотя бы раз в день. Утром Серафим Иванович не успевал позавтракать, убегая на работу, днем ему некогда было обедать, а ночью не было сил ужинать. Все время, внимание и силы доктора Маршева занимала работа.
Да, работодатели его не обманули, обеспечили всем обещанным. Вот только дьявол кроется в нюансах, как известно. Добрейшего и академичнейшего нашего Серафима Ивановича не предупредили, что в отделении уже много лет жуткая текучка кадров - никто не хочет работать, так как контингент лютый, зарплата крайне скучная. Вести палаты врачей заставляют силой, угрозами и шантажом: ротируют дежурантов, облекают властью ординаторов, приковывают к батарее зазевавшихся студентов и заставляют писать тонны историй болезней… Но даже это не помогает справиться с ситуацией. Дежуранты с завидной регулярностью ломают себе какие-нибудь незначительные кости и сидят на больничном до победного, ординаторы скоропостижно беременеют и сваливают в декрет, а прикованные студенты отгрызают себе ноги, словно волки, и сбегают, хромая, через окно. Ладно, про студентов наврала, конечно.
К моменту прихода Серафима Ивановича в отделении было три врача, включая заведующего и беременную ординаторшу. Заведующий палат не вел, занимался какими-то другими важными делами. Ординаторша собрала свои вещи сразу после того, как доктор Маршев переступил порог отделения, и исчезла в неизвестном направлении. Серафиму Ивановичу досталось 6 палат. И коридор. Это примерно 40 человек. И все сплошь такие интересные, что хоть вешайся. Чуть ли не в первый день впавший в делирий бомж разбил моему коллеге очки «Порше дизайн» и наблевал на халат, ознаменовав тем самым переход Серафима Ивановича из категории ВИП-врачей в рядовые лепилы. Весь следующий день наш «декабрист» пытался получить дорогостоящий антибиотик на тяжелого больного, собирал какие-то подписи, писал консилиумы, заполнял бланки аптечных запросов с обоснованием своего требования. К вечеру он своего таки добился - больничный провизор принял пачку бумаг, поставил свою визу и пообещал предоставить антибиотик на следующей неделе. А пока что извольте пользоваться тем, что есть, то есть бисептолом и витаминками.
Прекраснодушного доктора Маршева ежедневно вызывали на ковер к заму главного врача по КЭК, жестоко насиловали морально и обещали научить писать истории и выписки, как положено, а не как ему хочется. При этом начальство ругалось не всегда цензурно и стучало кулаком по столу, что приводило моего коллегу в состояние жесточайшей фрустрации. С выписками вообще у Серафима Ивановича были большие сложности. Оказалось, что для оформления выписного эпикриза необходимо заполнять непостижимое количество бумажек, причем каждый раз разное. Уловить логику комбинаций необходимых протоколов «Пэ», «МР», «ВТ» и легиона прочих доктор Маршев не мог. И никакие интеллектуальные высоты не могли ему в этом помочь. Впрочем, он был вовсе не одинок в своей дремучести - на ковер к начальству ходили все врачи, создавая возле кабинета длинные очереди из озлобленных страдальцев с пачками бумаг.
Со спасением жизней тоже вышло не все гладко. Когда у тебя 40 больных, причем именно больных, а не пациентов, вероятность резкого ухудшения одновременно у нескольких человек очень высока. Инфаркт, тромбоэмболия и профузное желудочное кровотечение могли запросто пересечься во времени и пространстве одного терапевтического отделения, заставляя доктора Маршева не просто реять в белых одеждах, а носиться взмыленной и одуревшей белкой в колесе, хватаясь за все сразу и не успевая толком ничего. Совершенно понятно, что если 98летняя старушка с раком всего организма задумала отойти в мир иной, то тут любая инновация бессильна, но Серафим Иванович рвал на себе волосы и терзался тем, что врач он плохой и вообще как-будто халатен. Жизни не спасались, хоть ты тресни.
Инновации кстати тоже оказались больным вопросом. Привыкший к рутинности выполнения любого МРТ, МСКТ, ПЭТ и прочей виртуальной колоноскопии в любое время суток, доктор Маршев потерял остатки аппетита, когда понял, что банального УЗИ брюшной полости для пациента с циррозом печени придется ждать неделю в лучшем случае.
Наукой заняться не получалось никак. Да и какая наука может получиться из старичков, маргиналов, наркоманов, бисептола и витаминок? Уже не говоря о том, что бесконечные дневники, выписки, КЭКи, этапные эпикризы и посмертные сжирали огромное количество времени и сил, вызывая ощущение стойкой тошноты при виде клавиатуры. За все время работы в отделении наш доктор не прочитал ни одной статьи. Кафедра же в лице профессуры лишь подкинула дополнительно работы в виде рутины клинических исследований какого-то шмурдяка наподобие БАДа. Денег за это доктору Маршеву почему-то не полагалось, но за пропущенные анализы или плохо написанные осмотры начинались вопли о саботаже и вредительстве.
Серафим Иванович начал ругаться матом, стал забывать отдавать халат в стирку, а на вопрос «Доктор, можно вас на минутку?» стал машинально вскрикивать «Ну чо надо?! Чо надо-то?!». И пару раз в выходные был замечен сыном за просмотром Камеди клаба , что само по себе было нонсенсом.
К концу шестого месяца работы Серафим Иванович все понял. Ну вот все.
Возможно, мужская гордость не позволила бы ему вот так сдаться, и он дальше продолжал бы тащить тяжелый крест врача-пролетария. Но тут ситуацию в свои руки взяла супруга доктора Маршева, которая выразила категорическое нежелание становиться вдовой с маленьким ребенком за 32 тыщи рублей в месяц, которые ставили под большой вопрос дальнейшие перспективы ипотечной каб(б)алы. А по мнению супруги, муж уже был близок к точке невозврата. На семейном совете женой было решено, что Серафим Иванович должен совершить по-настоящему важный поступок - уволиться из ГКБ. Она даже процитировала детектива Муртау из «Смертельного оружия», который вошел в историю кинематографа фразой «Я уже слишком стар для этой фигни!».
Доктор Маршев вернулся к своим ВИП-пенатам, причем уже совсем другим человеком. В первый день процедурная сестра застала его плачущим возле стеллажа с медикаментами. По ее словам, Серафим Иванович трогал и гладил банки с растворами и флаконы с антибиотиками, словно фанатик-коллекционер, который получил назад свою обожаемую коллекцию после долгой разлуки. До сих пор наш терапевт бледнеет при виде машины Скорой помощи, а от ее сотрудников пытается спрятаться. Сигнал из палаты, возвещающий окончание капельницы, заставляет его вскакивать, роняя стул, и нестись куда-то, размахивая руками и теряя тапочки. Ходит даже слух, что Серафим Иванович уверовал в Бога и регулярно посещает церковь, где молится за здравие коллег-мучеников, трудящихся на благо городского здравоохранения. Хотя это, конечно, вранье, а слух вообще мною пущен.
ЗЫ: история эта, само собой, выдуманная от начал до конца и никакого отношения к реальности не имеет ;) Но я вас очень прошу обойтись без резких комментариев, потому что вполне может оказаться, что мой несуществующий коллега будет читать этот пост и искренне переживать :)