Вторая этическая система, как она есть
Очередной хороший пример восточной этики от wyradhe. Обсуждают его трактовку образа Валентина Катаева. Итак, Катаев - герой Первой мировой, белый офицер, который ненавидит и презирает советскую власть, но при этом изображает лояльность, чтобы заработать себе на хлеб с икрой и вести безбедную жизнь за счёт этой самой власти.
" Чем же это он сволочь? Во все правление т. Сталина он не причинил вреда ни единому живому человеку. Вполне принципиально. Не доносил, не топил и т.д. Дурил все это время Советскую власть на бабки преисправным образом. Отличнейший человек".
" А что вы во всём этом нашли компрометирующего Катаева?
(...)
Для Зощенко таковое лицемерие Катаева компрометировало Катаева. Однако не кажется ли Вам, что с нормальной точки зрения это Зощенко компрометирует его искренняя любовь к большевикам и истовое одобрение и поддержка их кромешного режима, а вот Катаева намеренная лживая имитация такового одобрения, то есть обман Соввласти, не компрометирует нисколько?
Казалось бы, раннебольшевистская власть была достаточно погнаной, чтобы намерение ее дурить никого не компрометировало бы!!"
"... При условии, что притворяющийся хорошо знает цену тому, перед кем притворяется, и в его _злодействах_ ему принципиально не оказывает реальной помощи, тем более усугубления, а только его обманывает - я в этом штирлицианстве едва ли найду что-то компрометирующее.
Штирлица едва ли компрометировало как человека то, что он ежедневно опал "Хайль Гитлер" и корчил из себя убежденного эсэсовца. Но, - скажут, - это потому, что он этим занимался в качестве шпиона на благо собственной страны.
Однако чем хуже случай, когда человек сам себя и свою семью конституирует внутренне в качестве особого феодального княжества, и далее выступает Штирлицем от имени Державы Самого Себя?
В 1800 году считалось, и вполне последовательно, что позорно быть шпионом, ряженым в чужую форму, и в личных интересах, и в интересах своей страны.
Сейчас мы не относимся так к шпионам, живущим в стане врага и действующих от имени своей державы; почему же делать исключение для тех, кто шпионят от имени Державы Самого Себя в ее же интересах? Все зависит только от того, что этот шпион делает, чего стоит эта держава, и стоят ли те, кого он обманывает, того, чтобы их обманывать (Советская власть уж точно этого стоила).
Но сам факт того, что данное лицо подвизается в ипостаси Штирлица в эсэсовской форме и кричит "Хайль Гитлер" ставиться ему в вмну отныне не может - коль скоро мы сняли клеймо бесчестья с обычных шпионов".
" А Катаев был сам себе сообщество.
Никак не вижу, почему сообщество "советский народ" чем-то таким святее сообщества "я и моя кошка", что шпионить ради плюшек одного можно, а ради плюшек другого нельзя. Вот у соседнего государства и просто у соседа воровать - это часто разные вещи, а уж шпионить..."
" В случае Катаева имеем людское множество (Катаев лично, Катаев + его семья) и враждебную этому обществу силу (советскую власть). Катаев оперирует с этой силой во благо указ. множества, причем при оперировании не стесняется изрекать всякие мимикрические мерзости, потому что для его операций это нужно, а ущерба от этого вообще никакого никто не несет. Ни подлежащего избеганию, ни неподлежащего. В этом и параллель".
" Когда матушку-Рассею за всё это продавали, Катаев остервенело с большевиками воевал, на фронте. В полполье, тушкой, чучелом...
А к осени 1920 года ее не то что продали, ее уже и на свете не было. Для кого, для какой России Катаев должен был хранить верность и не славить большевиков? Пока хотя бы тень этой России была жива, он за нее воевал. Когда и тень была убита - ну, в бронзовую надмогильную статую он идти не хотел.
(...)
"потому как хотел сладко жрать, спать и получить от жизни УСЁ".
Это да. Вот я задаюсь вопросом: ради КОГО он должен был от всего этого отказываться? Личная брезгливость у него в этом вопросе не перевешивала, но это дело вкуса. А вот хранить верность ему физически некому было.
(...)
А Катаев - пока было за что воевать против большевиков - с ними воевал.
Следующие 10 лет - от них дистанцировался. А уж с 1932 твердо решил, что за страну, пока была страна, он отвоевал, а уж теперь ему осталось воевать только за себя. Не против людей, однако".
" А в том, что Валентин Петрович с начала 1930-х надувал Советскую власть такими фиоритурами, надувал совершенно сознательно - в этом-то что плохого можно найти? За Советскую власть, что ли, прикажет уважаемая cage_of_freedom обижаться - мол, как же это нехорошо поступал товарищ Катаев, что дурил Советскую власть верещаниями о том, как он ее любит? Так я лично за Советскую власть обижаться не буду и никому здравомыслящему не посоветую: она, мягко говоря, не так себя вела, чтобы с ней подобало вести себя честно".
" Не соглашусь. Дело в том, что тут дело не в стратегии, а в идентификации судящих. Соблюдать _общественную_ честность требуется только перед лицом _общества_, которое ты уважаешь. Оказавшись в стае каннибалов папуасов, их вполне можно обманывать любыми припевами, и это человеку не в укор. Перед лицом же честных бояр Ивана Васильевича тот боярин, который начнет из страха и ли корысти особо усердно льстить Ивану Васильевичу, теряет честь, потому что он предает их общую честь, у них _имеющуюся_. Тут свои, имеющие с тобой общую честь, а там чужие, которых ты как сообщество в грош не ставишь.
Катаев обсуждаемого общества НЕ уважал, и я его не уважаю. вот добольшевистскую Россию он уважал, и в ней так себя не вел бы. Ни из страха, ни для корысти. Но для меня (и для него) его поведение - это поведение белого, попаавшего в плен даже не к каннибалам, а в стаю гиен. Перед стаей гиен, что ли, ему было стесняться?
Осуждающие же Катаева обычно себя идентифицируют с членами этого общества как СВОЕГО общества. Им справедливо обидно, что Катаев настолько их в грош не ставил. Ведь так мне стандартно и возражают: - Как это он никому не приносил вреда? Он НАМ приносил вред, он вкладывался в процесс оболванивания НАС!
Но для меня то сообщество, в котором подвизался Катаев - это не МОЕ, а враждебное и отвратное сообщество. Если наш военнопленный в немецком лагере кричит "Хайль!" за лишнюю миску супа, то мне - и любому советскому гражданину - нет никакого дела до морального ущерба, который он этим нанес ГЕРМАНЦАМ, укрепив в ком-то из них своим хайлем любовь к нацизму! Если что ему и поставят в вину, то уж никак не это. А лишь то, что он своим хайлем делает по отношению к своему отечеству, еще существующему и продолжающему бороться за свою жизнь с тем самым Гитлером, которому он кричит свой хайль.
Но отечество Катаева перестало существовать в 1920, а до морального ущерба советским гражданам от его здравиц Советской власти, ни самому Катаеву, ни мне дела не больше, чем до морального ущерба немецким гражданам от лести, которую в адрес Гитлера обращает наш военнопленный.
ПРОТИВНИКАМ государственной религии СССР Катаев никакого вреда не принес своей лестью в адрес Соввласти, ибо они эту лесть никак не сорячли бы для себя руководством.
А души сторонников этой религии мне не жалко, и потому мне нет дела до того морального ущерба и развращающего примера, который Катаев этой лестью приносил _им_. Вот тела их мне жалко, как и Катаеву, и потому Катаев против их _тел_ вреда не чинил. А души - так мертвых не сделаешь мертвее".
" Задалимся вопросом: осудил бы его стратегию и тактику Михаил Илларионович? Нет, конечно: он и сам такой тактики и стратегии держался (хотя вот уж он не считал страну, в которой жил, стаей каннибалов, а всего лишь очень непросвещенной пока, но любимой и достойной страной). Но ведь это несравненно более авторитетный судья, чем интеллигенция. А механизм его тактики был таков же, позволю себе автоцитату:
В коллективном сводном труде о войне 12-го года - семитомнике «Отечественная война и русское общество» (1911-1912 гг.) о названной стороне поступков Кутузова не без некоторого удивления говорится: «Всегда себе на уме, с хитрецой истого великорусса, Кутузов привык в своих поступках больше действовать ухваткой и руководиться вдумчивым расчетом, нежели действовать на пролом и рисковать; только это его вечное «себе на уме» не было хитрецой мелкого человека, вытекающей из известной трусости: Кутузов был сам по себе слишком умен и крупен, слишком хорошо знал себе цену, чтобы быть боязливым и трусливым в сношениях с людьми, но люди были для него только средством в достижении поставленных им себе целей личного благополучия и возвышения, поэтому он не стеснялся быть как бы двуличным, когда ему это было нужно, хотя в этой своей всегдашней готовности схитрить он все же никогда не переступал той границы, когда известного рода хитрость может привести человека к поступкам мелким и безнравственным. Он был просто типичный человек XVIII века, который с легкой иронией и насмешкой скользил над общими вопросами морали, не очень задумываясь слукавить и обмануть, когда это ему было полезно и выгодно, наблюдая только одно, чтобы эта готовность поступить не совсем согласно с правилами морали никогда не нарушала то «благородство», которое истый человек XVIII века считал основой житейской порядочности. Исключительный ум спасал Кутузова от поступков рискованных, могущих, как говорили в XVIII веке, «ошельмовать» человека. Доверившись Кутузову, на него можно было положиться; сделавшись его врагом, от него надо было ждать борьбы, в которой он допускал все приемы - как терпимые, так и нетерпимые... моралью» (проф. С.А.Князьков).
Здесь очень точно противопоставлены некоторая «мораль», которую Кутузов спокойно нарушал, и «житейская порядочность» и «благородство», которые были для него неприкосновенны. Ниже мы еще подробно разберем, что это была за «мораль» и чем она отличалась от этой «житейской порядочности»; кратко, предвосхищая события, скажем так: первая была основана на уважении к своему обществу, его духу и установлениям, вторая - на отсутствии такого уважения (сознательном или бессознательном) при сохранении нормального человеческого отношения к людям как _отдельным живым существам_. Кутузов, как увидим, общество - ту самую «публику», дворянские верхи, среди которых он был так популярен, - не уважал нисколько и совершенно сознательно; поэтому он и не видел ничего бесчестящего для себя в том, чтобы хитрить с этим обществом, как не видел ничего позорного для себя штандартенфюрер фон Штирлиц в том, что он систематически обманывал своих сослуживцев. Нравственная ценность хитростей, применяемых к кругу лиц, который ты как сообщество не уважаешь (а, значит, для тебя не обязательны и правила открытого и исполненного достоинства поведения в обществе - эти правила имеют силу только при обращении с такими людьми и установлениями, которые, по-твоему, заслуживают от тебя уважения), определяется только ценой, которую за твои хитрости заплатят другие люди (в сочетании с тем, за что и почему они эту цену заплатят), а не неблаговидностью самого факта хитрости; а вот тут-то Кутузов - сам себе Штирлиц в собственной стране - благодаря описанным выше ограничениям, которые он себе ставил, мог почитать себя свободным от укоров совести.
(...)
Тот же механизм был у поведения Катаева - с тем важным отличием, что общество, в которое он _попал в плен_, по омерзительности не шло ни в какое сравнение с Российской империей 1800 года".
Ну разве что сообщество "я и моя кошка" - это и для Севера актуально :). Но в остальном я хотел обратить ваше внимание именно на этот нюанс - по отношению к неблагородным людям благородный человек находится, говоря словами Ницше, "по ту сторону Добра и Зла". У него есть моральные обязательства по отношению к самому себе, своей корпорации, своему богу, но не более того. Тем более, как пишет wyradhe, Катаев окончательно утратил веру в Бога в ходе Первой мировой, так что этот фактор исключается.
_dusty_ в своё время просто эпически сфейлил в этом вопросе, написав:
"Вторая этическая система требует воздерживаться от тех действий, которые по отношении к тебе не совершают. Если внутри коллектива это означает просто поддержание этики; то вне коллектива в результате выходит невозможным никакое действие: этичное - т.к. чужаки не совершают по отношению к тебе этичных действий (разве что случайно некоторые из их действий могут быть оценены так); а неэтичное - в силу этичности самого носителя этики".
А всё ровно наоборот - ты не обязан соблюдать правила с теми, кто правил не признаёт. Имея дело с варварами, ты более свободен в своих поступках, чем когда ты общаешься с равными и высшими.
" Чем же это он сволочь? Во все правление т. Сталина он не причинил вреда ни единому живому человеку. Вполне принципиально. Не доносил, не топил и т.д. Дурил все это время Советскую власть на бабки преисправным образом. Отличнейший человек".
" А что вы во всём этом нашли компрометирующего Катаева?
(...)
Для Зощенко таковое лицемерие Катаева компрометировало Катаева. Однако не кажется ли Вам, что с нормальной точки зрения это Зощенко компрометирует его искренняя любовь к большевикам и истовое одобрение и поддержка их кромешного режима, а вот Катаева намеренная лживая имитация такового одобрения, то есть обман Соввласти, не компрометирует нисколько?
Казалось бы, раннебольшевистская власть была достаточно погнаной, чтобы намерение ее дурить никого не компрометировало бы!!"
"... При условии, что притворяющийся хорошо знает цену тому, перед кем притворяется, и в его _злодействах_ ему принципиально не оказывает реальной помощи, тем более усугубления, а только его обманывает - я в этом штирлицианстве едва ли найду что-то компрометирующее.
Штирлица едва ли компрометировало как человека то, что он ежедневно опал "Хайль Гитлер" и корчил из себя убежденного эсэсовца. Но, - скажут, - это потому, что он этим занимался в качестве шпиона на благо собственной страны.
Однако чем хуже случай, когда человек сам себя и свою семью конституирует внутренне в качестве особого феодального княжества, и далее выступает Штирлицем от имени Державы Самого Себя?
В 1800 году считалось, и вполне последовательно, что позорно быть шпионом, ряженым в чужую форму, и в личных интересах, и в интересах своей страны.
Сейчас мы не относимся так к шпионам, живущим в стане врага и действующих от имени своей державы; почему же делать исключение для тех, кто шпионят от имени Державы Самого Себя в ее же интересах? Все зависит только от того, что этот шпион делает, чего стоит эта держава, и стоят ли те, кого он обманывает, того, чтобы их обманывать (Советская власть уж точно этого стоила).
Но сам факт того, что данное лицо подвизается в ипостаси Штирлица в эсэсовской форме и кричит "Хайль Гитлер" ставиться ему в вмну отныне не может - коль скоро мы сняли клеймо бесчестья с обычных шпионов".
" А Катаев был сам себе сообщество.
Никак не вижу, почему сообщество "советский народ" чем-то таким святее сообщества "я и моя кошка", что шпионить ради плюшек одного можно, а ради плюшек другого нельзя. Вот у соседнего государства и просто у соседа воровать - это часто разные вещи, а уж шпионить..."
" В случае Катаева имеем людское множество (Катаев лично, Катаев + его семья) и враждебную этому обществу силу (советскую власть). Катаев оперирует с этой силой во благо указ. множества, причем при оперировании не стесняется изрекать всякие мимикрические мерзости, потому что для его операций это нужно, а ущерба от этого вообще никакого никто не несет. Ни подлежащего избеганию, ни неподлежащего. В этом и параллель".
" Когда матушку-Рассею за всё это продавали, Катаев остервенело с большевиками воевал, на фронте. В полполье, тушкой, чучелом...
А к осени 1920 года ее не то что продали, ее уже и на свете не было. Для кого, для какой России Катаев должен был хранить верность и не славить большевиков? Пока хотя бы тень этой России была жива, он за нее воевал. Когда и тень была убита - ну, в бронзовую надмогильную статую он идти не хотел.
(...)
"потому как хотел сладко жрать, спать и получить от жизни УСЁ".
Это да. Вот я задаюсь вопросом: ради КОГО он должен был от всего этого отказываться? Личная брезгливость у него в этом вопросе не перевешивала, но это дело вкуса. А вот хранить верность ему физически некому было.
(...)
А Катаев - пока было за что воевать против большевиков - с ними воевал.
Следующие 10 лет - от них дистанцировался. А уж с 1932 твердо решил, что за страну, пока была страна, он отвоевал, а уж теперь ему осталось воевать только за себя. Не против людей, однако".
" А в том, что Валентин Петрович с начала 1930-х надувал Советскую власть такими фиоритурами, надувал совершенно сознательно - в этом-то что плохого можно найти? За Советскую власть, что ли, прикажет уважаемая cage_of_freedom обижаться - мол, как же это нехорошо поступал товарищ Катаев, что дурил Советскую власть верещаниями о том, как он ее любит? Так я лично за Советскую власть обижаться не буду и никому здравомыслящему не посоветую: она, мягко говоря, не так себя вела, чтобы с ней подобало вести себя честно".
" Не соглашусь. Дело в том, что тут дело не в стратегии, а в идентификации судящих. Соблюдать _общественную_ честность требуется только перед лицом _общества_, которое ты уважаешь. Оказавшись в стае каннибалов папуасов, их вполне можно обманывать любыми припевами, и это человеку не в укор. Перед лицом же честных бояр Ивана Васильевича тот боярин, который начнет из страха и ли корысти особо усердно льстить Ивану Васильевичу, теряет честь, потому что он предает их общую честь, у них _имеющуюся_. Тут свои, имеющие с тобой общую честь, а там чужие, которых ты как сообщество в грош не ставишь.
Катаев обсуждаемого общества НЕ уважал, и я его не уважаю. вот добольшевистскую Россию он уважал, и в ней так себя не вел бы. Ни из страха, ни для корысти. Но для меня (и для него) его поведение - это поведение белого, попаавшего в плен даже не к каннибалам, а в стаю гиен. Перед стаей гиен, что ли, ему было стесняться?
Осуждающие же Катаева обычно себя идентифицируют с членами этого общества как СВОЕГО общества. Им справедливо обидно, что Катаев настолько их в грош не ставил. Ведь так мне стандартно и возражают: - Как это он никому не приносил вреда? Он НАМ приносил вред, он вкладывался в процесс оболванивания НАС!
Но для меня то сообщество, в котором подвизался Катаев - это не МОЕ, а враждебное и отвратное сообщество. Если наш военнопленный в немецком лагере кричит "Хайль!" за лишнюю миску супа, то мне - и любому советскому гражданину - нет никакого дела до морального ущерба, который он этим нанес ГЕРМАНЦАМ, укрепив в ком-то из них своим хайлем любовь к нацизму! Если что ему и поставят в вину, то уж никак не это. А лишь то, что он своим хайлем делает по отношению к своему отечеству, еще существующему и продолжающему бороться за свою жизнь с тем самым Гитлером, которому он кричит свой хайль.
Но отечество Катаева перестало существовать в 1920, а до морального ущерба советским гражданам от его здравиц Советской власти, ни самому Катаеву, ни мне дела не больше, чем до морального ущерба немецким гражданам от лести, которую в адрес Гитлера обращает наш военнопленный.
ПРОТИВНИКАМ государственной религии СССР Катаев никакого вреда не принес своей лестью в адрес Соввласти, ибо они эту лесть никак не сорячли бы для себя руководством.
А души сторонников этой религии мне не жалко, и потому мне нет дела до того морального ущерба и развращающего примера, который Катаев этой лестью приносил _им_. Вот тела их мне жалко, как и Катаеву, и потому Катаев против их _тел_ вреда не чинил. А души - так мертвых не сделаешь мертвее".
" Задалимся вопросом: осудил бы его стратегию и тактику Михаил Илларионович? Нет, конечно: он и сам такой тактики и стратегии держался (хотя вот уж он не считал страну, в которой жил, стаей каннибалов, а всего лишь очень непросвещенной пока, но любимой и достойной страной). Но ведь это несравненно более авторитетный судья, чем интеллигенция. А механизм его тактики был таков же, позволю себе автоцитату:
В коллективном сводном труде о войне 12-го года - семитомнике «Отечественная война и русское общество» (1911-1912 гг.) о названной стороне поступков Кутузова не без некоторого удивления говорится: «Всегда себе на уме, с хитрецой истого великорусса, Кутузов привык в своих поступках больше действовать ухваткой и руководиться вдумчивым расчетом, нежели действовать на пролом и рисковать; только это его вечное «себе на уме» не было хитрецой мелкого человека, вытекающей из известной трусости: Кутузов был сам по себе слишком умен и крупен, слишком хорошо знал себе цену, чтобы быть боязливым и трусливым в сношениях с людьми, но люди были для него только средством в достижении поставленных им себе целей личного благополучия и возвышения, поэтому он не стеснялся быть как бы двуличным, когда ему это было нужно, хотя в этой своей всегдашней готовности схитрить он все же никогда не переступал той границы, когда известного рода хитрость может привести человека к поступкам мелким и безнравственным. Он был просто типичный человек XVIII века, который с легкой иронией и насмешкой скользил над общими вопросами морали, не очень задумываясь слукавить и обмануть, когда это ему было полезно и выгодно, наблюдая только одно, чтобы эта готовность поступить не совсем согласно с правилами морали никогда не нарушала то «благородство», которое истый человек XVIII века считал основой житейской порядочности. Исключительный ум спасал Кутузова от поступков рискованных, могущих, как говорили в XVIII веке, «ошельмовать» человека. Доверившись Кутузову, на него можно было положиться; сделавшись его врагом, от него надо было ждать борьбы, в которой он допускал все приемы - как терпимые, так и нетерпимые... моралью» (проф. С.А.Князьков).
Здесь очень точно противопоставлены некоторая «мораль», которую Кутузов спокойно нарушал, и «житейская порядочность» и «благородство», которые были для него неприкосновенны. Ниже мы еще подробно разберем, что это была за «мораль» и чем она отличалась от этой «житейской порядочности»; кратко, предвосхищая события, скажем так: первая была основана на уважении к своему обществу, его духу и установлениям, вторая - на отсутствии такого уважения (сознательном или бессознательном) при сохранении нормального человеческого отношения к людям как _отдельным живым существам_. Кутузов, как увидим, общество - ту самую «публику», дворянские верхи, среди которых он был так популярен, - не уважал нисколько и совершенно сознательно; поэтому он и не видел ничего бесчестящего для себя в том, чтобы хитрить с этим обществом, как не видел ничего позорного для себя штандартенфюрер фон Штирлиц в том, что он систематически обманывал своих сослуживцев. Нравственная ценность хитростей, применяемых к кругу лиц, который ты как сообщество не уважаешь (а, значит, для тебя не обязательны и правила открытого и исполненного достоинства поведения в обществе - эти правила имеют силу только при обращении с такими людьми и установлениями, которые, по-твоему, заслуживают от тебя уважения), определяется только ценой, которую за твои хитрости заплатят другие люди (в сочетании с тем, за что и почему они эту цену заплатят), а не неблаговидностью самого факта хитрости; а вот тут-то Кутузов - сам себе Штирлиц в собственной стране - благодаря описанным выше ограничениям, которые он себе ставил, мог почитать себя свободным от укоров совести.
(...)
Тот же механизм был у поведения Катаева - с тем важным отличием, что общество, в которое он _попал в плен_, по омерзительности не шло ни в какое сравнение с Российской империей 1800 года".
Ну разве что сообщество "я и моя кошка" - это и для Севера актуально :). Но в остальном я хотел обратить ваше внимание именно на этот нюанс - по отношению к неблагородным людям благородный человек находится, говоря словами Ницше, "по ту сторону Добра и Зла". У него есть моральные обязательства по отношению к самому себе, своей корпорации, своему богу, но не более того. Тем более, как пишет wyradhe, Катаев окончательно утратил веру в Бога в ходе Первой мировой, так что этот фактор исключается.
_dusty_ в своё время просто эпически сфейлил в этом вопросе, написав:
"Вторая этическая система требует воздерживаться от тех действий, которые по отношении к тебе не совершают. Если внутри коллектива это означает просто поддержание этики; то вне коллектива в результате выходит невозможным никакое действие: этичное - т.к. чужаки не совершают по отношению к тебе этичных действий (разве что случайно некоторые из их действий могут быть оценены так); а неэтичное - в силу этичности самого носителя этики".
А всё ровно наоборот - ты не обязан соблюдать правила с теми, кто правил не признаёт. Имея дело с варварами, ты более свободен в своих поступках, чем когда ты общаешься с равными и высшими.