Ночной Орёл, советский супергерой
Никто не даст нам избавленья,
Ни Бог, ни царь и не герой...
"Интернационал"
Всё началось с обложки.
Лазая по сборникам старой советской фантастики, я обнаружил такое вот чудо, Александр Ломм, "Ночной орёл". Шутки про наркоманов сами собой напрашивались.
Вот и соответствующая цитата:
- Лезьте на крышу, - приказал доктор. Кожин подтянулся на руках и в одно мгновение очутился на крыше. Коринта высунулся за ним в слуховое окно.
- Иван! - с каким-то странным спокойствием заговорил Коринта, впервые назвав Кожина по имени. Сержант вздрогнул и почувствовал в горле комок. - Иван, ты сейчас полетишь. Ты обязательно полетишь. Ты веришь в это?
- Верю, доктор. Я знаю, что сейчас полечу, - изменившимся, но тоже совершенно спокойным голосом ответил Кожин.
- Да, да, ты полетишь! Но помни, Иван, для быстрого полета тебе нужно набирать большую высоту. Подняться, стремглав броситься вниз и перейти на бреющий полет. Без этого ты будешь тихоходным мешком, который снимут с одного выстрела. Запомни это!
- Запомню, доктор!
Сюжет из жизни душевнобольных, безусловно. Но потом я вдруг понял, что читаю настоящую советскую книгу о настоящем советском супергерое!
Часть первая, описательная.
Надвигалась ночь. Кожину предстояло лететь за десятки километров, искать в темноте среди незнакомых лесов и гор базу партизанского отряда. Однако он не торопился отправляться в этот далекий и сложный полет.
Начало я пролистал, но и всё и так понятно. Советский диверсант, оказавшись в тылу врага, на территории оккупированной Чехословакии, обнаруживает в себе суперспособности, в первую очередь - способность к полёту.
(А также, похоже, сверхчеловескую живучесть, ловкость и координацию движений. Ну в самом деле, кто из нас, даже научись он летать, смог бы в одиночку уничтожить несколько сот фашистских солдат, вкупе с танками и бронетранспортёрами? Вступить в воздушный бой с тремя истребителями и одержать победу? Пережить попадание из зенитного пулемёта и последующее падение на землю?)
Да, сержант Иван Кожин - супергерой. Подозреваю, что автор, Александр Ломм, был знаком с американскими комиксами, вот и решил создать советский аналог этого жанра. Хотя, возможно, тут простое совпадение. Но насколько яркое!
Кожин, прихрамывая, подошел к столу, быстро нашел чистый лист бумаги и крупным, размашистым почерком написал:
«Это сделал Ночной Орел. Смерть фашистам и предателям!»
Одернув на себе гимнастерку и держа в одной руке лист бумаги, в другой - пистолет, он торжественно приблизился к Майеру.
Толстяк снова замычал и отчаянно завертел головой. Он понял, что наступил конец. Об этом красноречиво говорили холодные, неумолимые глаза русского парня.
За дверьми в коридоре загрохотали подкованные сапоги. Медлить было нельзя. Чуть-чуть приподняв пистолет, Кожин дважды нажал спуск.
Выстрелы гулко прозвучали в тихом здании и разом всполошили немцев. Кованые сапоги загремели в тяжелом беге, где-то захлопали двери, послышались крики ужаса.
Кожин бросил на колени обвисшему Майеру приготовленный лист, выключил свет, рывком сдернул с окна плотную бумагу затемнения и перемахнул через подоконник.
Словно оттолкнувшись от невидимой пружинистой сетки, он, не долетев до земли, сразу пошел вверх.
Действительно, герой обязан придумать себе громкое и в меру безвкусное имя. Будь в СССР свои супергерои, они не стали бы исключением, и Ночной Орёл тут далеко не худший вариант.
Обретя имя, Ночной Орёл начинает беспощадно громить немцев, представляя собой нечто вроде помеси Супермена с Панишером. Супермен без неуязвимости, но с пистолетом, автоматом и гранатами. Ужас на крыльях ночи, советский супергерой, который летает и всех мочит.
Но это был не ветер. Это было что-то из области кошмарных снов и галлюцинаций.
Из распахнутого окна в комнату прыгнул худощавый парень в ватной куртке, перетянутой ремнями. На летном шлеме его алела звездочка. Советский парашютист? Откуда?! Пришелец был страшен. Его холодные серые глаза, полные ярости и беспощадной жестокости, мгновенно парализовали Фогеля. Капитан не смог даже крикнуть, позвать на помощь. Кошмарный гость из тьмы, заметно хромая, приблизился к нему вплотную и три раза подряд выстрелил из пистолета. Капитан замертво свалился на пол, обливаясь кровью.
- Это тебе за Коринту, гад! - процедил сквозь зубы Кожин и, прыгнув к двери, повернул в ней ключ.
Он сделал это вовремя. В коридоре послышались крики и топот. Подбежав к столу, Кожин на первом попавшемся листке бумаги написал: «Это сделал Ночной Орел».
В комнату уже ломились, когда он выключил свет и метнулся за окно. Но улетать он еще не собирался. Подождав, пока немцы вышибут дверь и ворвутся в комнату, он открыл по ним беглый огонь из пистолета и прекратил его лишь тогда, когда кончилась вся обойма. После этого он взмыл кверху, облетел крышу и с другой стороны здания вертикально пошел в небо.
И на шлеме его алела звёздочка...
Оберштурмбанфюрер Штольц успел лишь повернуть голову. Схватиться за оружие и вскочить с кресла у него уже не было времени. Увидев перед собой страшного мокрого человека со звездой на шлеме и с пистолетом в руке, он в ужасе проговорил:
- О боже! Ночной Орел!..
Это были последние слова оберштурмбанфюрера Штольца. Пистолет выстрелил раз, другой, и голова гестаповца безжизненно свесилась на грудь.
Ночной Орёл ликвидирует офицеров вермахта и СС, поджигает склады, устраивает диверсии, пускает под откос поезда, берёт штурмом лагерь военнопленных...
Ровно в девять часов Кожин появился над лесом и в трех километрах от лагеря стал набирать высоту. При нем были автомат с полным диском и десять связанных попарно гранат. Больше он поднять не мог, не рискуя сорваться с бреющего полета и разбиться о верхушки деревьев.
Набрав высоту в две тысячи метров, он ринулся вниз и, тут же перейдя на бреющий полет, стремительно помчался к лагерю. В течение считанных секунд он успел забросать гранатами все четыре сторожевые вышки и улетел к гнезду за новыми боеприпасами. Не успели немцы опомниться, как он снова появился над лагерем, сея смерть и разрушения. После этого он ворвался на одну из вышек, добил из автомата часовых и из стоявшего там тяжелого пулемета принялся косить метавшихся перед бункером насмерть перепуганных эсэсовцев.
Автор не забыл раскрыть и обязательную для жанра тему растущей отчуждённости и одиночества героя:
А до этого? Неужели до этого он обречен на полное одиночество? Неужели даже с Иветой он не может поделиться своей тоской, своими сомнениями?
Слов нет, Ивета для него тоже близкий и дорогой человек. Но ведь это совсем, совсем другое. Разве можно рассказать Ивете о том, что командиры ему не доверяют, что в отряде он находится на положении заразного больного, которого все сторонятся, хотя, быть может, и сочувствуют ему? Нет, Ивете такое не расскажешь. Ивета сама нуждается в поддержке, в утешении…
Часть вторая, необязательная.
(Посвящается ogasawara, которому я и так всё это успел рассказать по аське.)
При всей своей сообразительности и смелости Кожин в то время просто не знал еще всех повадок немецкого гестапо.
Ведь герой воюет не с какими-то там картонными врагами, типичными для американского масскульта. Его противостоят настоящие, матёрые фашисты. Их ресурсы ещё далеко не исчерпаны.
Итак, на сцене появляется изящный аристократ, представитель Центра.
В конце концов сведения о критическом положении в районе достигли Берлина. Генеральный штаб направил в Б. военного инспектора, опытного контрразведчика из абвера.
Этим рейхсинспектором оказался моложавый щеголеватый полковник, барон фон Норденшельд.
Прибыв на место и ознакомившись с делами, барон наговорил оберштурмбанфюреру Корингу массу неприятных вещей, а генералу Петерсу рекомендовал срочно созвать военный совет.
[Как я говорю в таких случаях, "отгоните ogasawara от сценария!" Такие случаи уже бывали, да. Как появится в тексте бледный такой, молодой, подтянутый... В общем, барон всех строит, Огасавара кайфует.]
Стоит отметить, что Норденшельд оказался единственным, кто смог раскрыть природу Ночного Орла. Он догадался, что речь идёт не о диверсионной группе, и не о разветвлённой подпольной организации, а об одном единственном человеке с необыкновенными способности. Простите меня за длинную цитату, она того стоит:
Норденшельд задумчиво улыбнулся:
- Очень просто, дорогой генерал. Ведь секретное оружие может быть не технического, а биологического порядка. Представьте себе средство, которое дает человеку возможность преодолевать земное притяжение. Советские ученые открыли его и решили испытать в действии, в условиях тыловых диверсий. Лучшего применения такому средству во время войны не найдешь. (...)
- Но ведь это фантастика, дорогой барон!
- А то, что происходит в вашем районе, разве не фантастика?
- Ну, положим, здесь нет ничего такого…
- Фантастика, генерал, чистейшая фантастика! Вас бьют призраки! Если к этим призракам приложить мою теорию летающего человека, то все сразу станет на место. Об этой версии я обязательно доложу по начальству. А Коринту необходимо срочно переправить в надежное место. Что же касается вас, генерал, то вам я советую вот что. Прикажите своим солдатам зорко следить за воздухом. Особенно с наступлением темноты. Кроме того, нужно придумать какие-нибудь ловушки. Если тут в самом деле действует летающий человек - неважно, с аппаратом или без аппарата, - его нужно взять живым. Коринта ценен, но кто знает, известен ли Коринте весь секрет этого нового оружия. Самому же Ночному Орлу этот секрет наверняка известен. Если вам удастся поймать эту опасную птицу, вы компенсируете командованию все потери, которые ваша дивизия понесла за истекшие две недели.
- Хорошо, барон, я подумаю о вашем предложении…
Норденшельд допил коньяк и поднялся. Прощаясь с генералом, он вдруг странно рассмеялся и сказал:
- А все-таки я завидую вам, дорогой генерал!
- Почему? - удивился Петерс.
- Вы имеете дело со странными, фантастическими силами. А ведь я в душе романтик!.. Кстати, генерал, вы не боитесь, что Ночному Орлу может понадобиться ваша голова?
Душка, просто душка. Эксперт по борьбе с вражескими супергероями и прочими сверхъестественными сущностями.
Генерал не удержался и зевнул во весь рот.
- Извините, барон… Ваше предложение весьма остроумно, но, боюсь, оно не принесет ожидаемых результатов.
- Положитесь на мою интуицию, генерал. Мне кажется, я начинаю понимать психологию этого летающего демона. Если вы позволите, я сам составлю ответ Ночному Орлу. Ну, а вам, как командующему военными силами района, придется этот ответ подписать.
А "летающий демон" не думал о психологии фашистов. Он их просто уничтожал.
Устроив все дела, барон стал готовиться к отъезду. Выбор времени для поездки на аэродром заставил Норденшельда задуматься. Очень не хотелось ему оказаться жертвой Ночного Орла. Сначала решил ехать днем, но потом, вспомнив, как сокрушительно действовал летающий человек среди белого дня, решил все же ехать ночью.
В середине декабря, когда в горах уже выпал первый снег, барон фон Норденшельд выехал из Б. к аэродрому. Для охраны его генерал Рейникс выделил взвод егерей и три бронетранспортера.
...До аэродрома барон не доехал - Ночной Орёл прилетел и убил его.
["Йес!" - кричит slavamakarov. "Сволочи..." - это уже ogasawara.]
- Ты спешишь, Иван?
- Да, милая. Есть очень серьезное дело. Горалеку и Локтеву необходимо срочно передать важные документы. Я добыл их пять дней назад и насилу дождался нашей встречи. Хотел даже сбросить ночью на площадку базы, да побоялся, что потеряются… В прошлую пятницу мне удалось приголубить одного барона. Думал, так кто-нибудь, из местного начальства, а он оказался важной птицей - полковником генштаба. В Берлин собрался лететь, к аэродрому ехал. Ну, я его послал подальше, чем в Берлин: прямым ходом в фашистский рай! А охраны с ним было дай боже - три полных бронетранспортера! Пришлось повозиться… Но ничего, управился.
- Иван, ты ужасно рискуешь! Я боюсь за тебя!
- Ну что ты, Ветушка! Они и не знали, кто и откуда их бьет. Темнота была, метель… Впрочем, барон должен был знать.
А потому что Ночной Орёл - супергерой. Что ему какой-то барон? Но оцените стиль - "отправил прямым ходом в фашистский рай!"
Часть третья, с размышлениями.
- Ваш приказ, товарищи командиры, выполнен. Достаточно ли этого, чтобы считать испытания законченными?
- Достаточно! Молодец! Лучше не покажешь! - наперебой ответили Локтев и Горалек.
- В таком случае, разрешите вернуться в строй и с воздуха бить фашистских гадов!
На мой взгляд, самая сильная сторона повести в том, что автор хоть как-то попытался вписать своего героя в советскую реальность. Здесь Кожину противостоит не немецкий барон, а майор Локтев, отвечающий за партизанскую деятельность в районе. Майор - настоящий советский человек. Что же ему делать с первым советским сверхчеловеком, как использовать его на благо Родины? Понятно, какой вариант сразу напрашивается: " доставить в нашу Тайную Биологическую Лабораторию имени Великой ГБни, там разобрать на гены и разобраться, что же ему дает такие возможности".
- А что тут понимать? Ты - первый человек, оказавшийся способным двигаться в воздухе. Ты в своем роде феномен, каких не было и какие, надо думать, не скоро появятся…
- Но ведь именно поэтому, товарищ майор, именно поэтому надо использовать мои качества для боевых операций! - воскликнул Кожин.
- Надо? Лично я в этом сомневаюсь. А ты, Горалек, что скажешь?
Шахтер смотрел на Кожина с восторженным изумлением, как на живого марсианина. На вопрос Локтева он, не задумываясь, ответил:
- Черт меня побери! Летает он просто здорово! Ни в одном цирке такое не увидишь! Стреляет и бомбит на лету, как бог! Ему можно поручить многое: разведку, диверсии, связь…
- …и в результате потерять его при операции, с которой превосходно могли бы справиться обычные люди! - докончил за него Локтев и, покачав головой, добавил: - Узко мыслишь, товарищ Горалек! На исторический факт смотришь с точки зрения собственной колокольни!
- Почему?! - возмутился шахтер.
- А потому. Не по-государственному смотришь!.. Но об этом мы еще потолкуем, времени у нас достаточно. Прежде чем возвращаться в строй, Кожину еще нужно подлечить ногу. Он хоть и летучий, но из-за хромоты своей все равно не годится в дело.
- Но ведь мне, товарищ майор…
- Знаю, знаю, Иван! Знаю, что ты хочешь сказать: что ноги тебе в полете не нужны. Согласен. Но, во-первых, я даже формально не имею права вернуть тебя в строй, пока ты не станешь вполне здоровым. А во-вторых… во-вторых, Иван, ты просто не до конца понимаешь, каким исключительным талантом одарила тебя природа, и я не могу допустить, чтобы из-за этого своего непонимания ты совершил какие-нибудь непоправимые глупости.
...А то кто его знает - улетит в Америку организовывать антифашистский фронт с Бэтменом и Капитаном Америкой, и пиши пропало.
- Смотри у меня, Иван! Я знаю, какой ты тихоня, с прежних времен знаю. Меня не проведешь… Я тебе вот что хотел сказать. Летать не смей. Ни при людях, ни тайком. Об этой твоей способности не должна знать в отряде ни одна живая душа. Кто из твоих друзей, помимо Коринты, знает об этом?
Такие они, сотрудники соответствующих структур...
- Это можно, товарищ майор. Меня он послушает… А самому мне чем прикажете заниматься?
- Пока ничем. Лечи ногу, отдыхай, готовься к большим делам… Скоро я тебя отправлю в Москву, там и налетаешься!
Кожин вздрогнул, как от удара, и побледнел. Майор не спускал с него пристального взгляда.
- Понял, Иван?
- Как не понять, товарищ майор. Все ясно, как майский день.
- Ну, ступай, коли ясно. Я верю тебе, Иван, верю в твое благоразумие, в твою дисциплинированность.
Но у Кожина были свои планы. Его влекла роль Ночного Орла.
- Что с тобой, Иван? Ты всегда был образцовым, дисциплинированным солдатом, который умеет подчинять свои прихоти воинскому долгу. Ты был настоящим советским воином. И вдруг такая анархия! В чем дело? Неужели твой исключительный талант настолько ударил тебе в голову, что ты забыл и о присяге, и об уставе, и даже о простой человеческой порядочности? Что и говорить, у тебя обнаружился совершенно особенный талант, и это, безусловно, ставит тебя в совершенно особенное положение. Не скрою, не будь твоего таланта, я не обсуждал бы сейчас твой поступок, а обошелся бы с тобой по закону военного времени. Ты сам должен знать, что это такое.
"Ты что, решил, что раз ты супергерой, то тебе теперь всё можно?" Локтев пытается понять, что происходит. С другим бы он не цацкался, но сейчас перед ним уникум.
- Насчет твоей попытки, Иван, мы поговорим позже. Боюсь, что своим самовольством ты только усложнил ситуацию. А насчет твоего желания воевать скажу тебе так. У тебя появилась необыкновенная, можно сказать, уникальная способность, такая, какой не наблюдалось ни у одного из многих миллиардов людей, живших и живущих на нашей планете. Если бы эта способность обнаружилась раньше, никто и не подумал бы посылать тебя на фронт, где ежечасно, ежеминутно тебя может убить шальная пуля. Твой талант оберегали бы как огромное народное достояние. Можешь в этом не сомневаться. А уж коли так случилось, что способность твоя проявилась у тебя здесь, в боевой обстановке, твой командир обязан о тебе позаботиться. Вот и выходит, что я просто не имею права рисковать твоей жизнью. Сегодня я передал о тебе подробное донесение. Уверен, что на него отреагируют и что с ближайшим самолетом тебе придется отправиться на Большую землю. Тобой займутся настоящие ученые, Иван. Не простые врачи, как твой Коринта, а большие ученые, академики. И не на чердаке лесной сторожки тебя будут изучать, а в институтах, лабораториях…
Разберут на органы, как пить дать!
Лицо Кожина обострилось, на челюстях заиграли желваки.
- Все ясно, товарищ майор, - произнес он сквозь зубы. - Люди будут воевать, умирать за Родину, а я буду отлеживаться в тылу, валяться по лабораториям в роли подопытного кролика!
- Это твой долг, Иван. Долг перед Родиной, перед человечеством!
- Красивые слова, товарищ майор! Я не кролик, я живой человек! У меня есть свои чувства, мысли, свое отношение к людям. Меня послали воевать, и я буду воевать! Так велит мне моя комсомольская и солдатская честь. Я не согласен на роль подопытного кролика! Неужели вы меня не понимаете, товарищ майор?!
Всё. "Я живой человек! У меня есть свои чувства, мысли, своё отношение к людям". На этом вся советская идея и рухнула. Понимаете? "Фашизм - зло. Хорошо, я в это верю. Я буду воевать с фашизмом. Но это не значит, что я принадлежу вам. Я человек, у меня свобода воли есть".
- Понимаю, Иван. Конечно, понимаю! Но личные желания и цели приходится забывать, на то и война.
- Я хочу воевать! Разве это личная цель?
- Поскольку тебя толкает на это твое тщеславие и самолюбие, то да, безусловно личная. Твоя война, Иван, будет другой. Тебе, надо полагать, поручат дело, которое никто, кроме тебя, не сможет выполнить. Не нам с тобой решать, Иван, где наше место в этой великой битве с фашизмом. Где нам прикажут, там и будем стоять до конца.
А майор гнёт свою линию. "Мы всего лишь винтики в большом сложном механизме, надо делать, что прикажут". И ведь у майора тоже своя правда.
Локтев был уверен, что сержант не посмеет полностью выйти из повиновения, и поэтому воздержался пока брать его под арест. Но уверенность майора основывалась на слишком простых и зыбких выводах. Он не учел одного очень важного фактора, а именно: что с появлением нового физического качества в психике сержанта произошло много сложнейших изменений.
Стал супергероем - и тут же стал неуправляемым. (5-й контур, привет mortulo; изменились телесные ощущения, изменилось восприятие окружающей действительности.) Собственно, что я хочу сказать? Сама идея супергероя, если опустить её мифологические корни, очень западная (я сейчас говорю о западной этике по Крылову). Супергерой подобен гению. У него есть уникальные способности. Никто другой не может повторить то, что он делает.
Поэтому я всегда говорил, что очень сложно выдумать супергероя на советском материале. Помните Маяковского, поэму "Владимир Ильич Ленин"?
Плохо человеку, когда он один.
Горе одному, один не воин -
каждый дюжий ему господн,
и даже слабые, если двое.
А если в партию сгрудились малые -
сдайся, враг, замри и ляг!
Партия - рука миллионопалая,
сжатая в один громящий кулак.
Единица - вздор, единица - ноль,
один - даже если очень важный -
не подымет простое пятивершковое бревно,
тем более дом пятиэтажный.
В этом заключалась советская идея. Индивидуальность - ничто. "Единица - ноль". Человек слаб и беспомощен, поэтому он обязан подчиняться воле Партии.
Но супергерой способен поднять бревно. Он уникален - как уникальны все люди. И что тогда? Как его контролировать?
[Когда telserg пробовал шутить про нашего любимого Полковника, ogasawara, кажется, заметил, что на одного Полковника в сталинском СССР потребовалось бы содержать ещё десять - других Полковников - чтобы, при случае, расстрелять этого.]
Иван Кожин стал сильным и свободным. (Способность к полёту тут метафора полной личной свободы, безусловно.) А "с появлением нового физического качества в психике сержанта произошло много сложнейших изменений". И теперь он говорит - я не согласен, у меня есть своё мнение, я готов делать то, что считаю правильным, но не собираюсь соглашаться на то, что мне не нравится. "У меня есть свои чувства, мысли, своё отношение к людям" - и это важнее, чем линия Партии. Советский человек на глазах превратился в какого-то американца.
Надо сказать, автор добросовестно раскрывает эту тему. Вот спор между майором Локтевым и чешским партизаном Горалеком:
Когда слава о Ночном Орле стала греметь по всему району, Горалек открыто восторгался им и, оставаясь с Локтевым наедине, не забывал уязвить своего друга:
- Ну что, майор, кто из нас мыслит по-государственному? Мы с Кожиным или ты? Ведь Кожин-то герой, а? Герой или нет?
- Что герой, я не отрицаю. Но трибунала ему все равно не миновать, - сухо отвечал Локтев.
- Врешь! - кипятился Горалек. - Ты просто дразнишь меня! Какой трибунал? За что?!
- За злостное нарушение воинской дисциплины, за невыполнение приказа в боевой обстановке, за самовольный уход из части, за анархистское поведение, за срыв мероприятия государственной важности. Ты, Горалек, партизан и рассуждаешь по-партизански. По-твоему, раз бьет фашистов, значит, и хорош. А ведь Кожин - боец Красной Армии и к тому же комсомолец. Он обязан подчиняться уставу, дорожить честью бойца. За подвиги его, конечно, следует наградить, но за анархистские настроения и действия строжайше наказать…
- Не верю! Нельзя Кожина наказывать!.. - загремел Горалек. - Ну как ты его накажешь, если он единственный на Земле человек, умеющий летать! Как ты его накажешь? Расстреляешь? В тюрьму посадишь? Чепуха все это! С такой редкой птицей надо обращаться бережно. К нему твои мерки неприменимы!
Да, действительно, а как советская власть может повлиять на супергероя? Угрожать ему расстрелом? Лагерем? Он улетит, и всё.
- Не увлекайся им, Горалек. С Кожиным еще будет серьезный разговор! Его способностью заинтересовалась Москва, я получил приказ о немедленной отправке его в распоряжение столичных ученых, а он сбежал! Своими сумасшедшими налетами на фашистов он старается оправдать свой поступок, но это не поможет ему. Рискуя своей жизнью, он наносит вред советской науке, а стало быть, и Советскому государству.
- Вред? Кожин наносит вред?! Ну, майор, это уж ты преувеличиваешь!
- Нисколько. Вред, потому что это время можно было бы использовать гораздо лучше. Что он сделал? Ну, пустил в расход две-три сотни фашистов, взорвал мост, эшелон пустил под откос, поджег несколько складов да ликвидировал с десяток самолетов и полсотни машин…
- И освободил пленных советских офицеров, которые вернулись в строй и снова бьют фашистов! - вставил Горалек.
- Правильно, - согласился Локтев. - И тем не менее это не оправдывает его уход из части, не оправдывает риск, которому он себя подвергает. Все это было бы сделано и без него. А вот изучать причины, благодаря которым человек может летать, без Кожина никак невозможно. Если Кожин из-за своей безудержной лихости погибнет, науке, всему человечеству будет нанесен такой урон, что и представить себе трудно. Даже если Кожин сделает в тысячу раз больше, но в конце концов все-таки погибнет, он не оправдает себя этим перед современниками.
- Сухарь ты, майор, вот что я тебе скажу, - хмуро заявил Горалек. - Может, ты и правильно все говоришь, но слушать тебя тошно. По-моему, ты забываешь о самом главном - о том, что Кожин не птица, а живой человек. Если бы ты думал об этом, Кожин не ушел бы из отряда. Любой, даже самый ценный для общества человек, имеет право поступать так, как ему велит его человеческая душа. Вот у вас был великий поэт Пушкин. Ты что, не пустил бы Пушкина на войну, если бы он рвался сражаться за Родину?
- Не пустил бы, - не колеблясь, ответил Локтев.
Опять же, важный момент. "Кожин не птица, а живой человек. Если бы ты думал об этом этом, Кожин не ушёл бы из отряда. Любой... человек имеет право поступать так, как ему велит его человеческая душа". Горалек здесь отстаивает западные ценности. С супергероями надо обращаться, как с людьми - точнее, с людьми надо прежде всего обращаться, как с людьми, в этом суть! Потому что единица - это не ноль. Мысли и поступки каждого человека имеют значение.
Но ещё раз обращаю ваше внимание на то, что Локтев не карикатура. Майор - профессионал, свято верящий в своё дело и его истинность.
Споры эти велись ежедневно и никогда не приводили к согласию. Однажды во время подобного разговора Локтев сказал:
- Вот что, друг шахтер. Восхищаться Кожиным, молиться на Кожина я тебе не возбраняю, это твое личное дело. Но, помимо личного, есть еще и дело государственное, народное, которому мы оба служим. А для пользы этого дела нам необходимо как можно скорее связаться с Кожиным и убедить его, чтобы он прекратил свои гусарские выходки и делал то, что ему положено делать.
В этой реальности Кожин был обречён. Никакого будущего у советского супергероя быть не могло, автор это понимал. А значит, Ночному Орлу осталось только вызвать немцев на последний бой.
- ...Немцы готовят на послезавтра большую операцию против партизан. Попрут всей дивизией при поддержке танков и самолетов. А теперь самое важное. Скажи Локтеву и Горалеку, что главные силы немцев пойдут через Медвежий лог. Это который за Святыми Муками. Горалек знает. Скажи, что в Медвежьем логу я устрою немцам встречу. Отряд должен занять позиции вокруг лога к двум часам дня. Пока буду действовать я, пусть партизаны в бой не вступают. Сигнал к бою дам красной ракетой. Поняла?
- Поняла, Иван!.. Но боже мой, ведь это будет днем! Они убьют тебя, Иван!
- Глупости! Я уже вылетал днем на Петерса, и, как видишь, дел остался… И вообще, я буду рисковать не больше, чем любой из наших ребят. У меня все продумано. Три молниеносных налета - в колонне паника, сумятица, а тут вступают наши и быстро все кончают.
Хищным зверем метался майор Локтев по тесной каморке партизанского штаба. Он был разгневан и возмущен до глубины души. Потрясая кулаками, ругался:
- Черт знает, что такое! Этот наш сержант стал законченным анархистом и маньяком! Чего придумал, а? Приказывает нам, где и как давать немцам генеральное сражение!
Горалек сидел за столом над картой. Он сокрушенно прогудел:
- А что нам остается делать, кроме как выполнить его приказ?
(...)
- Не в позиции дело, - отозвался Локтев уже гораздо спокойнее. - Да и тот факт, что Кожин взял на себя инициативу по разработке операции, меня не очень волнует. Пусть это будет Медвежий лог. Меня возмущает другое. Не могу согласиться с тем, что завтра он очертя голову полезет в самое пекло! Мало ему было боя с немецкими истребителями, ему еще нужно столкнуться один на один с целой дивизией! Показать себя среди бела дня! Глупый, тщеславный мальчишка!.. А ну как немцы сообразят, что это хоть и феномен, но все же человек, и откроют по нему огонь из всех стволов? Ведь они тогда обязательно доконают его!..
И для Ночного Орла этот бой действительно стал последним.
...Но не для Ивана Кожина.
- Кожин ничего не знает о Ночном Орле... всякое могло случиться. В Медвежьем логу его так изрешетили пулями, что он чудом остался жив. Потом плен, эта загадочная лаборатория, где над ним черт знает что проделывали. Тут возможен нервный шок с полной потерей памяти.
Сверхчеловеческая живучесть спасла ему жизнь. Но Кожин забыл обо всём, утратил все свои способности. Ему даже имя своё пришлось учить заново. Ему рассказали, что фашисты захватили его в плен, ставили на нём какие-то опыты, что потом его освободили. Сам он ничего не помнит. Спустя десять лет после конца войны он ведёт простую жизнь простого советского человека.
Первым попросили высказаться Ивана Кожина. Он заявил:
- Мне трудно говорить от имени Ночного Орла, хотя меня и убедили в том, что именно я и был тем летающим человеком, о котором говорится в докладной записке товарища Локтева. У меня нет подлинного прошлого. Я знаю о своей минувшей жизни лишь по рассказам друзей. Я же сам помню себя лишь с чешской деревни Кнежевесь. Как я в ней очутился, не знаю. Правда, мне подарили, если можно так выразиться, искусственное прошлое, этакий своеобразный психологический протез, которым я могу пользоваться в жизненном обиходе, но который не имеет живой связи с моим теперешним сознанием. (...) Ночной Орел для меня столь же загадочен, товарищи, как и для вас. Мне рассказали о его подвигах на территории Чехословакии, о пытках, которым он подвергался в плену у нацистов в какой-то секретной тюрьме-лаборатории, о его побеге из этой тюрьмы вместе с товарищем Коринтой. Вы знаете все подробности этих событий не хуже меня. Вернувшись в жизнь с новым сознанием, я много раз пытался обнаружить в себе те необыкновенные способности, которые приписываются Ночному Орлу. Но напрасно. Что-то, видно, нарушилось в нервной структуре моего организма. Я страдаю теперь боязнью высоты, а это ни в коей мере не вяжется со способностью свободно парить в воздухе. С полной ответственностью я могу говорить лишь о последнем десятилетии своей жизни, но это вряд ли может кого-нибудь заинтересовать…
Вот выход для него. Снова стать нулём. Отказаться от силы. Заставить себя забыть. Иван Кожин - один из миллионов. Ночной Орёл погиб на войне. Ему снятся сны о полётах, но он никому о них не рассказывает. Только один раз, жене.
Ивета, взволнованная, подсела к мужу и схватила его за руку.
- Ты должен рассказать об этом Батурину, Иван. Вдруг это и есть та ниточка, за которую можно ухватиться распутать весь клубок? Расскажешь, Иван?
Кожин задумчиво посмотрел на синеющее за окном небо и медленно покачал головой.
- Нет, Ветушка, не проси меня об этом… Я не могу этого сделать, хотя, если говорить откровенно, меня и самого преследуют эти мысли… Хотелось бы, но при этом… Знаешь, внутренне я до сих пор не уверен, что я тот, за кого меня принимают. Мне говорят, что я был Ночным Орлом, подробно рассказывают историю этого Ночного Орла. А у меня такое чувство, словно я прочел все это в книге, а не сам пережил…
Тем не менее, у повести открытый конец (так сказать, с прицелом на сиквел).
- Наш сын, Ивета, наследник Ночного Орла! - торжественно заявил Кожин и тут же, не дожидаясь вопросов, рассказал о том, чему только что был свидетелем.
- Это правда, Миша? - почему-то побледнев, тихо спросила Ивета и опустилась на стул.
- Правда, мама… А что? Разве это плохо? - ничего не понимая, спросил мальчик.
- Что ты, что ты, это хорошо! Это очень хорошо! - пробормотала Ивета и обняла сына. - Орленок ты мой маленький! - воскликнула она и расплакалась.
Но почему-то, мне кажется, что и в этом случае Иван Кожин не станет ничего рассказывать профессору Батурину.