Аристократический менталитет, примеры-2; "Заклинатель драконов" (смысловой блок)
Кристобаль Хунта, из повести братьев Стругацких «Понедельних начинается в субботу». Хех. Умели Стругацкие писать: вещь, может, и юморная, но все «Дозоры» Лукьяненко со всем тем пафосом - лишь попытка распаковать заложенные братьями смыслы. Что, кстати, свидетельствует о том, что Лукьяненко так и не стал новым мастером нашей фантастики. Мастера смыслы создают.
Как бы то ни было, попробуем прочитать «Понедельник» с серьёзной миной на лице.
Что мы знаем о Кристобале Хунте, кроме того, что его отца, предположительно, звали Хозе? 8-).
Во-первых, по мнению Привалова, автора послесловия, Кристобаль Хунта - один из двух наиболее близких к реальности персонажей.
«Авторы вообще склонны к нивелировке героев, и потому более или менее правдоподобен у них разве что Выбегалло и в какой-то степени Кристобаль Хозевич Хунта».
То есть сотрудники НИИЧАВО знали именно того Хунту, о котором писали Стругацкие. Примем это к сведению, отбросим скепсис и пустимся вплавь.
Хунта - ученик ученика самого Саваофа Бааловича Одина, когда-то величайшего мага Земли, которого древние евреи почитали, как бога. И не только они.
«Историю Саваофа Бааловича я узнал сравнительно недавно. В
незапамятные времена С. Б. Один был ведущим магом земного шара.
Кристобаль Хунта и Жиан Жиакомо были учениками его учеников. Его именем
заклинали нечисть. Его именем опечатывали сосуды с джиннами. Царь
Соломон писал ему восторженные письма и возводил в его честь храмы. Он
казался всемогущим. И вот где-то в середине шестнадцатого века он
воистину стал всемогущим. Проведя численное решение
интегро-дифференциального уравнения Высшего Совершенства, выведенного
каким-то титаном еще до ледникового периода, он обрел возможность
творить любое чудо… И С. Б. Один навсегда оставил магию и
стал заведующим отделом Технического Обслуживания НИИЧАВО...
Был он очень стар, но крепок и жилист, загорелый, с блестящей
лысиной, с гладко выбритыми щеками, в ослепительно белом чесучовом
костюме. К этому человеку все относились с большим пиететом. Я сам
однажды видел, как он выговаривал за что-то Модесту Матвеевичу, а
грозный Модест стоял, льстиво склонясь перед ним, и приговаривал:
"Слушаюсь... Виноват. Больше не повторится..." От Саваофа Бааловича
исходила чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы
начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искривленные
магнитным полем. И в то же время он не был магом. Во всяком случае,
практикующим магом. Он не ходил сквозь стены, никогда никого не
трансгрессировал и никогда не создавал своих дублей, хотя работал
необычайно много. Он был главой отдела Технического Обслуживания, знал
до тонкостей всю технику института и числился консультантом
Китежградского завода маготехники. Кроме того, он занимался самыми
неожиданными и далекими от его профессии делами».
(Так, наша история не про Одина, наша история про Хунту!)
Скорее всего, магическая карьера Кристобаля Хунты началась во времена Карла Великого, при котором он состоял в качестве боевого мага и заклинателя драконов:
«Молодой Кристобаль Хунта привел в дружину Карлу Великому китайского, натасканного на мавров дракона, но, узнав, что император собирается воевать не с маврами, а с соплеменными басками, рассвирепел и дезертировал».
Если это прочесть, как «соплеменными Хунте», то он баск. В любом случае, он начал на Пиренейском полуострове и регулярно туда возвращался.
И да, касательно боевой магии. «Все наши старики, за исключением, может быть, Федора Симеоновича, в свое время отдали дань увлечению этим разделом магии» - но Хунта с неё начал. Если, конечно, под молодостью Хунты имелась в виду его человеческая молодость, а не первые сто-двести лет жизни 8-).
Так какой же он, Кристобаль Хунта?
«Смутная тень на мгновение заслонила свет лампочки, громко
скрипнули половицы. Потом вдруг запахло аптекой, и в лицо мне пахнуло
холодом. Я попятился. И тотчас же кто-то резко и отчетливо постучал в
наружную дверь. Шумы мгновенно утихли. Оглядываясь на то место, где
раньше был диван, я вновь вышел в сени и открыл дверь. Передо мной под
мелким дождем стоял невысокий изящный человек в коротком кремовом плаще
идеальной чистоты, с поднятым воротником. Он снял шляпу и с достоинством
произнес:
-- Прошу прощения, Александр Иванович. Не могли бы вы уделить мне
пять минут для разговора?
-- Конечно, -- сказал я растерянно. -- Заходите...
Этого человека я видел впервые в жизни, и у меня мелькнула мысль,
не связан ли он с местной милицией».
Итак, выправка Хунты вызывает ассоциации с силовыми структурами. Думаю, не будь мемуары Привалова подцензурными, он бы там не милицию вспомнил, а кое-что пострашнее - так сказать, дело неразменного пятака пошло по инстанциям.
Отметьте, что Хунта изящен. Это его устойчивая характеристика:
«-- Корифеев это, конечно, не касается. Жиан Жиакомо, Кристобаль Хунта, Джузеппе Бальзамо или, скажем, товарищ Киврин Федор Симеонович... Никаких следов
растительности! -- Он торжествующе посмотрел на меня. -- Ни-ка-ких! Гладкая кожа, изящество, стройность...»
и
«Вошел, кутаясь в норковую шубу, тонкий и изящный Кристобаль Хозевич Хунта».
Хунта невысок, тонок и изящен.
Кстати, умеренные габариты персонажей в купе с отточенными и элегантными движениями иногда используются для обозначения персонажей аристократической ментальности, я встречал это по крайней мере ещё в одной книге (а два случая - это система 8-)). Что имеется в виду? С точки зрения исторических архетипов, варвар - это здоровый, физический крепкий детина, с которым никто не может сравниться по силе и живучести. Не обязательно шкафоподобный, но по меньшей мере увесистый - в общем, представляете себе. И с большим дрыном в руках (тяга к большему дрыну прослеживается даже у во всех смыслах цивилизованного slavamakarov'а 8-)).
Аристократы ответили на силу искусством, сделав ставку на гибкость, ловкость, скорость и продуманную систему подготовки с регулярными тренировками.
Пара цитат, в тему.
Дмитрий Галковский, «Бесконечный тупик» (как всегда о своём):
«Типично европейское оружие - шпага. Тут весь характер европейца сказался: длинная упругая игла-мысль. На пороге вылез нестриженый мужик с топором, стал красную косоворотку на себе рвать: "Не замай!" - Точный, едва заметный глазу укол. Орущая гора мяса, натолкнувшись на невидимую преграду, как-то ойкнула, подпрыгнула и, перевернувшись в воздухе, грузно шмякнулась об пол… И шпагу кружевным платочком вытерли: "Не было этого". В Азии - кривые ножики, ятаганы, бердыши: летят отрубленные руки, ноги, головы, режут напополам, с хрустом вспарывают животы - идёт разделка мяса. А тут у сердца маленькое, с пятачок, пятнышко крови - его и не видно на рубахе. - Серьёзная, европейская работа!»
Алексей Бессонов, «Ветер и сталь», «Маска власти». Там он, как всегда, доводит идею культа бога войны, героев Двуликого и аристократического менталитета до полной профанации и китча (так что, когда я говорил о двух случаях, я не его имел в виду). Но, как ни странно, в своих поздних книгах он это отрефлексировал и превзошёл. Так что zinik_alexander'у рано отчаиваться 8-).
Ладно, цитаты:
«При соответствующем уровне самомобилизации возможности человеческого организма очень велики. Разумеется, не у всех они одинаковы. И суть вовсе не в колоссальной груде мяса на костях. Скорее наоборот. Стокилограммовый тяжелоатлет никогда не станет рейнджером. Его хватит удар на первом же марше. Дело совсем не в том, чтобы иметь накачанные мышцы, стрижку ежиком и тяжелую челюсть. Все наши “волки” - субтильные на вид субъекты с длинными роскошными гривами. Длинные волосы - это традиция, но тоже не с потолка взятая - такая шевелюра здорово помогает в жару, когда в вашем шлеме после сто первого попадания выходит из строя термосистема. А полудистрофическое телосложение необходимо для того, чтобы легко мчаться многие часы по джунглям или скакать по деревьям. Рейнджеру нет необходимости сбивать слона с ног ударом кулака. В джунглях крепкие бицепсы ему не помогут. Он должен в совершенстве, на акробатическом уровне, владеть тем, что у него есть. Здоровущий дядя вряд ли сможет бегать по вертикальным стенкам. А уж если он попадет в мир с 2 g или температурой в 50 градусов по Цельсию, то ему сразу конец - он пройдет от силы с десяток километров или помрет от жажды, изойдя потом».
«Из разъехавшихся дверей появился Детеринг в сопровождении очень мощного мужчины средних лет в полицейском мундире. Рядом с ним Танк казался дистрофиком. Впрочем, я не помню, чтоб его когда-либо смущали такие подробности - мышечная система полковника была оптимизирована в предел, сильнее хомо просто быть не может; в нашем деле важна именно максимально высокая мощность при минимально возможном весе. Оптимизация энергетики начинается с детства и длится долгие годы. В результате хиловатый с виду рейнджер пробивает боксера-тяжеловеса ударом пальца. Система подготовки человека - универсального воина разрабатывалась столетиями… при сохранении железного запрета на любые генные модификации. В итоге раса пришла к сложнейшему комплексу тренировок, которые должны начинаться в возрасте пяти-шести лет, и только каждый стотысячный хомо способен воспринять их в полном объеме. Детеринг же ушел от обычного рейнджера настолько, насколько рейнджер ушел от, скажем, хорошо подготовленного телохранителя».
Заметим, что Ивил у нас тоже скорее худой, искусный и очень быстрый, чем здоровый и накаченный.
Правда, бог войны любит воплощаться в дылд за два метра, но он это делает с целью оказания психологического давления на тех, кому приходиться смотреть на него снизу вверх. И потом, его любимый менталитет - базовый аристократ+варвар. У него и любовь к большим и тяжёлым вещам прослеживается…
Ох 8-). Но вернёмся к Хунте.
Хунта затрачивает определённые усилия на поддержание внешней безупречности - под дождём он стоит в идеально чистом плаще. Хунта нередко ходит с тростью, а зимой носит шубу из норки. Хунта курит кубинские сигары (впрочем, в СССР их было достать не так сложно, мы с Кубой дружили). Хунта носит усы - он подкручивает ус в одной из сцен. Учитывая его старые связи с Испанией, вполне вероятно, что усы он сочетает с бородкой-эспаньолкой.
«-- А, К-кристо! -- воскликнул он. -- П-полюбуйся, Камноедов этот,
д-дурак, засадил м-молодого п-парня дежурить н-на Новый год. Д-давай
отпустим его, вдвоем останемся, в-вспомним старину, в-выпьем, а? Ч-что
он тут будет мучиться? Ему п-плясать надо, с д-девушками...
Хунта положил на стол ключи и сказал небрежно:
-- Общение с девушками доставляет удовольствие лишь в тех случаях,
когда достигается через преодоление препятствий...
-- Н-ну еще бы! -- загремел Федор Симеонович. -- М-много крови,
много п-песен за п-прелестных льется дам... К-как это там у вас? Только
тот достигнет цели, кто не знает с-слова "страх"...
-- Именно, -- сказал Хунта. -- И потом -- я не терплю
благотворительности».
У Хунты две реплики и обе в точку. «Я не терплю благотворительности».
Напомнило сцену из «Собачьего сердца», на которую ссылаются pikitan и schloenski:
-- Вы не сочувствуете детям Германии?
-- Сочувствую.
-- Жалеете по полтиннику?
-- Нет.
-- Так почему же вы отказываетесь купить журнал?
-- Не хочу.
Как там было у профессора Преображенского? «Я не люблю пролетариат»? Уверен, Кристобаль Хозевич подписался бы под этими словами.
Хунта разбирается в геометрической магии:
«Они пошли к двери. Хунта пропустил Федора Симеоновича вперед и,
прежде чем выйти, косо глянул на меня и стремительно вывел пальцем на
стене соломонову звезду. Звезда вспыхнула и стала медленно тускнеть, как
след пучка электронов на экране осциллографа. Я трижды плюнул через
левое плечо».
Правда, в примечании сказано, что геометрическая магия давно не работает. Честно скажу, меня с детства очень расстраивал этот комментарий. Будем считать, что это у Привалова она не работает. А у Кристобаля Хунты всё работает.
Кстати, Фёдор Симеонович Киврин - идеализированный высокоморальный интель-гуманист (не все интели гуманисты, и это важно иметь в виду).
«В четырнадцать часов тридцать одну минуту в приемную, шумно отдуваясь и треща паркетом, ввалился знаменитый Федор Симеонович Киврин, великий маг и кудесник, заведующий отделом Линейного Счастья. Федор Симеонович славился неисправимым оптимизмом и верой в прекрасное будущее. У него было очень бурное прошлое. При Иване Васильевиче, царе Грозном, опричники тогдашнего министра государственной безопасности Малюты Скуратова с шутками и прибаутками сожгли его по доносу соседа-дьяка в деревянной бане как колдуна; при Алексее Михайловиче, царе Тишайшем, его били батогами нещадно и спалили у него на голой спине полное рукописное собрание его сочинений; при Петре Алексеевиче, царе Великом, он сначала возвысился было как знаток химии и рудного дела, но не потрафил чем-то князь-кесарю Ромодановскому, попал в каторгу на тульский оружейный завод, бежал оттуда в Индию, долго путешествовал, кусан был ядовитыми змеями и крокодилами, нечувствительно превзошел йогу, вновь вернулся в Россию в разгар пугачевщины, был обвинен как врачеватель бунтовщиков, обезноздрен и сослан в Соловец навечно. В Соловце опять имел массу неприятностей, пока не прибился к НИИЧАВО, где быстро занял пост заведующего отделом».
Заметим, что Хунта, в свой черёд, предпочитал не гореть, а отправлять на костёр всех этих колдунов и еретиков.
«Кристобаль Хозевич Хунта, заведующий отделом смысла жизни, был
человек замечательный, но, по-видимому, совершенно бессердечный».
Золотые слова. Именно так интель-гуманист воспринимает прокаченного аристократа.
«Некогда, в ранней молодости, он долго был Великим Инквизитором и по сию
пору сохранил тогдашние замашки. Почти все свои неудобопонятные
эксперименты он производил либо над собой, либо над своими сотрудниками,
и об этом уже при мне говорили на общем профсоюзном собрании».
Думаю, профсоюзы Кристобаль Хунта тоже не любил. А замашки у него совершенно феодальные - отметим, он полагает допустимым рисковать собой и своими сотрудниками. Потому что они - его люди, и обязаны беспрекословно выполнять его приказы.
«Занимался он изучением смысла жизни, но продвинулся пока не очень далеко,
хотя и получил интересные результаты, доказав, например, теоретически, что
смерть отнюдь не является непременным атрибутом жизни. По поводу этого
последнего открытия тоже возмущались -- на философском семинаре. В
кабинет к себе он почти никого не пускал, и по институту ходили смутные
слухи, что там масса интересных вещей. Рассказывали, что в углу кабинета
стоит великолепно выполненное чучело одного старинного знакомого
Кристобаля Хозевича, штандартенфюрера СС в полной парадной форме, с
моноклем, кортиком, железным крестом, дубовыми листьями и прочими
причиндалами. Хунта был великолепным таксидермистом. Штандартенфюрер, по
словам Кристобаля Хозевича, -- тоже. Но Кристобаль Хозевич успел раньше.
Он любил успевать раньше -- всегда и во всем. Не чужд ему был и
некоторый скептицизм. В одной из его лабораторий висел огромный плакат:
"Нужны ли мы нам?" Очень незаурядный человек».
А образ чучела в парадной форме поразил меня в самое сердце, я даже процитировал его в тексте про орков Огасавары. [Вот, кстати - первый круг - варвары, второй - буржуа, центр - аристократы. Интели в основном во втором, поближе к производству и относительно нормальной (по нашим меркам) цивилизации, отдельные индивиды и аристократо-интели - в центре.]
Дело в том, что чучело врага - это настолько выпукло и характерно… Здесь всё. И аморальность, и преклонение перед статусом. Варвар мог бы коллекционировать головы врагов, просто чтобы вести счёт и иметь возможность похвастаться. Но вот выставлять выпотрошенного и набитого опилками врага в парадной форме... тут надо быть аристократом. И ещё немного чокнутым.
Да, хоть убейте, но тот, кто лично знал штандартенфюрера, должен был вместе с ним работать; впрочем, я уверен, что у Стругацких было иное мнение на этот счёт. А Хунта, в принципе, вполне сойдёт за бывшего сотрудника «Аненербе». К тому же, это подходящая площадка для перехода в советский НИИ 8-).
Хунта умеет напрямую подсоединяться к компьютерам.
«Кристобаль Хунта, любивший во всем быть первым, взял за правило подключать по ночам машину к своей центральной нервной системе, так что на другой день у него в
голове все время что-то явственно жужжало и щелкало, а сбитый с толку "Алдан", вместо того чтобы считать в двоичной системе, непонятным мне образом переходил на древнюю шестидесятиричную, да еще менял логику, начисто отрицая принципы исключенного третьего….
Вчера в одиннадцать часов вечера в электронный зал пришел Кристобаль Хозевич и, как всегда, подсоединился к "Алдану", чтобы вместе с ним разрешить очередную проблему смысла жизни, и через пять минут "Алдан" загорелся».
Возможно, авторы хотели ещё раз подчеркнуть разницу между бессердечным Хунтой и сердечным Киврином:
«Федор же Симеонович Киврин забавлялся с машиною, как ребенок с игрушкой. Он мог часами играть с нею в чет-нечет, обучил ее японским шахматам, а чтобы было
интереснее, вселил в машину чью-то бессмертную душу -- впрочем, довольно
жизнерадостную и работящую».
Подобно Иеромонаху, Фёдор Симеонович пытается увидеть в машине живое существо, оживить её (подчёркиваю, это верно не для всех интелей). Для Хунты "Алдан" - инструмент, продолжение руки, вернее, сознания хозяина; очередной низкоорганизованный элемент, который Кристобаль Хозевич преобразует своей высокоорганизованной личностью. Вполне возможно, что своих вассалов-сотрудников Хунта тоже, в каком-то смысле, считал частью себя. Или, по крайней мере, частью организованной и завязанной на него системы.
Заметили, что по вышеприведённому отрывку получается, что Хунта про себя считает в шестидесятиричной системе, а в мышлении использует троичную логику? Не «да» или «нет», не Свет или Тьма, но и то, и то - или нечто третье. Впрочем, он же инквизитор, вспоминаем Лукьяненко 8-).
Ещё одна милая деталь:
«Почерк у Кристобаля Хозевича был действительно неудобочитаем; Хунта писал по-русски готическими буквами».
Теперь большая цитата, чтобы прочувствовать характер:
«-- Начнем с того, -- с холодным презрением говорил Кристобаль
Хозевич, -- что ваш, простите, "Родильный Дом" находится в точности под
моими лабораториями. Вы уже устроили один взрыв, и в результате я в
течение десяти минут был вынужден ждать, пока в моем кабинете вставят
вылетевшие стекла. Я сильно подозреваю, что аргументы более общего
характера вы во внимание не примете, и потому исхожу из чисто
эгоистических соображений...
…
-- Нельзя! -- воскликнул Выбегалло. -- Правильно, товарищ Киврин,
нельзя! Мы имеем эксперимент международно-научного звучания! Исполин
духа должен появиться здесь, в стенах нашего института! Это символично!
Товарищ Ойра-Ойра с его прагматическим уклоном делячески, товарищи,
относится к проблеме! И товарищ Хунта тоже смотрит узколобо! Не смотрите
на меня, товарищ Хунта; царские жандармы меня не запугали, и вы меня
тоже не запугаете! Разве в нашем, товарищи, духе бояться эксперимента?
Конечно, товарищу Хунте, как бывшему иностранцу и работнику церкви,
позволительно временами заблуждаться, но вы-то, товарищ Ойра-Ойра, и вы,
Федор Симеонович, вы же простые русские люди!
-- П-прекратите д-демагогию! -- взорвался, наконец, и Федор
Симеонович. -- К-как вам не с-совестно нести такую чушь? К-какой я вам
п-простой человек? И что это за слово такое -- п-простой? Это д-дубли у
нас простые!..
-- Я могу сказать только одно, -- равнодушно сообщил Кристобаль
Хозевич. -- Я простой бывший Великий Инквизитор, и я закрою доступ к
вашему автоклаву до тех пор, пока не получу гарантии, что эксперимент
будет производиться на полигоне.
…
Снова воцарилось молчание, и было слышно, как грозно сопит Федор
Симеонович, потерявший дар слова.
-- Лет триста назад, -- холодно произнес Хунта, -- за такие слова я
пригласил бы вас на прогулку за город, где отряхнул бы вам пыль с ушей и
проткнул насквозь».
Заметьте, что на простого русского человека обиделся даже гуманист Киврин, у интелей собственная гордость. А Хунта, как, всегда, великолепен. Если с датами он не ошибся, в 17 веке Кристобаль Хозевич был завзятым дуэлянтом, и, видимо, больше не принадлежал к числу Божьих слуг. ogasawara, правда, предположил, что Хунта мог совмещать. Безусловно, Хунта мог совмещать что угодно с чем угодно, он, в конце концов, умеет дубли штамповать. Но, с таким же успехом, личины Великого инквизитора и гранда-фехтовальщика могли быть разведены по времени. Допустим, Хунта-дворянин - это 16 век, а Хунта-инквизитор жил лет на сто раньше («Для рубрики "Наши ветераны" была статья Кристобаля Хунты "От Севильи до Гренады. 1547 г."»).
«Выбегалло попятился, заслоняясь рукавом зипуна. К нему подошел
Кристобаль Хозевич, молча, меряя его взглядом, швырнул ему под ноги
испачканные перчатки и удалился».
А здесь построение фразы заставляет задуматься, что для Хунты испорченные перчатки были не последним поводом для вызова, помимо всех прочих веских поводов, естественно.
Ещё одна большая цитата:
«Я много раз обращался к этой задаче и снова ее откладывал, а вот сегодня
добил-таки. Получилось очень изящно. Как раз когда я кончил и, блаженствуя,
откинулся на спинку стула, оглядывая решение издали, пришел темный от злости
Хунта. Глядя мне в ноги, голосом сухим и неприятным он осведомился, с каких это
пор я перестал разбирать его почерк. Это чрезвычайно напоминает ему саботаж,
сообщил он.
Я с умилением смотрел на него.
-- Кристобаль Хозевич, -- сказал я. -- Я ее все-таки решил. Вы были
совершенно правы. Пространство заклинаний действительно можно свернуть
по любым четырем переменным.
Он поднял, наконец, глаза и посмотрел на меня. Наверное, у меня был
очень счастливый вид, потому что он смягчился и проворчал:
-- Позвольте посмотреть.
Я отдал ему листки, он сел рядом со мною, и мы вместе разобрали
задачу с начала и до конца и с наслаждением просмаковали два изящнейших
преобразования, одно из которых подсказал мне он, а другое нашел я сам.
-- У нас с вами неплохие головы, Алехандро, -- сказал, наконец,
Хунта. -- В нас есть артистичность мышления. Как вы находите?
-- По-моему, мы молодцы, -- сказал я искренне.
-- Я тоже так думаю, -- сказал он. -- Это мы опубликуем. Это никому
не стыдно опубликовать. Это не галоши-автостопы и не брюки-невидимки».
Кстати, «Понедельник начинается в субботу» - интельская утопия, и я надеюсь об этом ещё написать. Переслегин довольно метко заметил, что «к аристократу интель относится с примесью некой зависти, граничащей с уважением». В интельской утопии, соответственно, крутые аристократы тусуются с интелями и принимают их за равных - и не только монстров, вроде Киврина, но и простых честных ребят-программистов.
«Мы пришли в отличное настроение и начали разбирать новую задачу
Хунты, и очень скоро он сказал, что и раньше иногда считал себя
побрекито, а в том, что я математически невежествен, убедился при первой
же встрече. Я с ним горячо согласился и высказал предположение, что ему,
пожалуй, пора уже на пенсию, а меня надо в три шеи гнать из института
грузить лес, потому что ни на что другое я не годен. Он возразил мне. Он
сказал, что ни о какой пенсии не может быть и речи, что его надлежит
пустить на удобрения, а меня на километр не подпускать к лесоразработке,
где определенный интеллектуальный уровень все-таки необходим, а
назначить учеником младшего черпальщика в ассенизационном обозе при
холерных бараках. Мы сидели, подперев головы, и предавались
самоуничижению, когда в зал заглянул Федор Симеонович. Насколько я
понял, ему не терпелось узнать мое мнение о составленной им программе.
-- Программа! -- желчно усмехнувшись, произнес Хунта. -- Я не видел
твоей программы, Теодор, но я уверен, что она гениальна по сравнению с
этим... -- Он с отвращением подал двумя пальцами Федору Симеоновичу
листок со своей задачей. -- Полюбуйся, вот образец убожества и
ничтожества.
-- Г-голубчики, -- сказал Федор Симеонович озадаченно, разобравшись
в почерках. -- Это же п-проблема Бен Б-бецалеля. К-калиостро же доказал,
что она н-не имеет р-решения.
-- Мы сами знаем, что она не имеет решения, -- сказал Хунта,
немедленно ощетиниваясь. -- Мы хотим знать, как ее решать.
-- К-как-то ты странно рассуждаешь, К-кристо... К-как же искать
решение, к-когда его нет? Б-бессмыслица какая-то...
-- Извини, Теодор, но это ты очень странно рассуждаешь. Бессмыслица
-- искать решение, если оно и так есть. Речь идет о том, как поступать с
задачей, которая решения не имеет. Это глубоко принципиальный вопрос,
который, как я вижу, тебе, прикладнику, к сожалению, не доступен.
По-видимому, я напрасно начал с тобой беседовать на эту тему».
Аристократ! «Бессмыслица - искать решение, если оно и так есть». Благородный человек лёгких путей не ищет, его влекут неприступные вершины. (Янки: «Так в чём же рыцарское счастье, сэр Лансерлот?» Ланселот: «Видишь горизонт? Идёшь к нему, он близок. Идёшь ещё, он всё далёк. Твори добро и верь, что ты достигнешь горизонта».
Эх, всё-таки, «Новые приключения янки при дворе короля Артура» - это невероятный фильм.)
«Тон Кристобаля Хозевича был необычайно оскорбителен, и Федор
Симеонович рассердился.
-- В-вот что, г-голубчик, -- сказал он. -- Я не-не могу
дискутировать с т-тобой в этом тоне п-при молодом человеке. Т-ты меня
удивляешь. Это н-неп-педагогично. Если тебе угодно п-продолжать, изволь
выйти со мной в к-коридор.
-- Изволь, -- отвечал Хунта, распрямляясь как пружина и судорожно
хватая у бедра несуществующий эфес.
Они церемонно вышли, гордо задрав головы и не глядя друг на друга.
Девочки захихикали. Я тоже не особенно испугался. Я сел, обхватив руками
голову, над оставленным листком и некоторое время краем уха слушал, как
в коридоре могуче рокочет бас Федора Симеоновича, прорезаемый сухими
гневными вскриками Кристобаля Хозевича. Потом Федор Симеонович взревел:
"Извольте пройти в мой кабинет!" -- "Извольте!" -- проскрежетал Хунта.
Они уже были на "вы". И голоса удалились. "Дуэль! Дуэль!" -- защебетали
девочки. О Хунте ходила лихая слава бретера и забияки. Говорили, что он
приводит противника в свою лабораторию, предлагает на выбор рапиры,
шпаги или алебарды, а затем принимается а-ля Жан Маре скакать по столам
и опрокидывать шкафы. Но за Федора Симеоновича можно было быть
спокойным. Было ясно, что в кабинете они в течение получаса будут мрачно
молчать через стол, потом Федор Симеонович тяжело вздохнет, откроет
погребец и наполнит две рюмки эликсиром Блаженства. Хунта пошевелит
ноздрями, закрутит ус и выпьет. Федор Симеонович незамедлительно
наполнит рюмки вновь и крикнет в лабораторию: "Свежих огурчиков!"»
…Хунта тяжело посмотрел на Фёдора Симеоновича. Тот улыбнулся.
«Проклятье, - подумал Хунта, - это же интель, их на дуэль вызывать бесполезно».
«Ага», - сказал Фёдор Симеонович и поставил на стол бутылку и две рюмки.
«Чёрт… это же русский интель», - Хунта мысленно застонал. Отказываться было нельзя.
Хунта, как следует из приведённого отрывка, мастер боя не только на шпагах, но и на алебардах. Это весьма интересно, так как намекает на его солдатскую карьеру. ogasawara, опять же, предположил, что в Испании Хунта одно время состоял в королевской дворцовой страже, которая как раз была вооружена алебардами. Почему бы и нет, кстати?
И, как мы узнали из «Сказки о тройке», с проекцией государственного голема в лице советской бюрократии Кристобаль Хунта общался редко и метко.
«На пороге стояли Федор Симеонович и Кристобаль Хозевич. Они были в неописуемом гневе. Они были ужасны. Там куда падал их взор, дымились стены и плавились стекла. Вспыхнул и обвалился плакат про народ и сенсации. Дом дрожал и вибрировал, дыбом поднялся паркет, стулья присели на ослабевших ножках. Этого невозможно было вынести, и тройка этого не вынесла.
…
Сквозь слезы, застилавшие глаза, я увидел, как Кристобаль Хозевич, зловеще играя тростью, приблизился к Лавру Федотовичу и приказал ему сквозь зубы:
- Пшел вон.
Лавр Федотович медленно удивился.
- Общественность... - произнес он.
- Вон!!! - взревел Хунта.
Секунду они смотрели друг другу в глаза. Затем в лице Лавра Федотовича зашевелилось что-то человеческое - не то стыд, не то страх, не то злоба. Он неторопливо сложил в портфель свое председательское оборудование и проговорил: "есть предложение, ввиду особых обстоятельств, прервать заседание тройки на неопределенный срок'.
- Навсегда, - сказал Кристобаль Хозевич, кладя трость поперек стола.
- Грррм... - проговорил Лавр Федотович с сомнением. Он величественно обогнул стол, ни на кого не глядя, сообщил:
- Есть мнение, что мы еще встретимся в другое время и в другом месте.
- Вряд ли, - презрительно сказал Хунта, скусывая кончик сигары».
Как бы то ни было, попробуем прочитать «Понедельник» с серьёзной миной на лице.
Что мы знаем о Кристобале Хунте, кроме того, что его отца, предположительно, звали Хозе? 8-).
Во-первых, по мнению Привалова, автора послесловия, Кристобаль Хунта - один из двух наиболее близких к реальности персонажей.
«Авторы вообще склонны к нивелировке героев, и потому более или менее правдоподобен у них разве что Выбегалло и в какой-то степени Кристобаль Хозевич Хунта».
То есть сотрудники НИИЧАВО знали именно того Хунту, о котором писали Стругацкие. Примем это к сведению, отбросим скепсис и пустимся вплавь.
Хунта - ученик ученика самого Саваофа Бааловича Одина, когда-то величайшего мага Земли, которого древние евреи почитали, как бога. И не только они.
«Историю Саваофа Бааловича я узнал сравнительно недавно. В
незапамятные времена С. Б. Один был ведущим магом земного шара.
Кристобаль Хунта и Жиан Жиакомо были учениками его учеников. Его именем
заклинали нечисть. Его именем опечатывали сосуды с джиннами. Царь
Соломон писал ему восторженные письма и возводил в его честь храмы. Он
казался всемогущим. И вот где-то в середине шестнадцатого века он
воистину стал всемогущим. Проведя численное решение
интегро-дифференциального уравнения Высшего Совершенства, выведенного
каким-то титаном еще до ледникового периода, он обрел возможность
творить любое чудо… И С. Б. Один навсегда оставил магию и
стал заведующим отделом Технического Обслуживания НИИЧАВО...
Был он очень стар, но крепок и жилист, загорелый, с блестящей
лысиной, с гладко выбритыми щеками, в ослепительно белом чесучовом
костюме. К этому человеку все относились с большим пиететом. Я сам
однажды видел, как он выговаривал за что-то Модесту Матвеевичу, а
грозный Модест стоял, льстиво склонясь перед ним, и приговаривал:
"Слушаюсь... Виноват. Больше не повторится..." От Саваофа Бааловича
исходила чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы
начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искривленные
магнитным полем. И в то же время он не был магом. Во всяком случае,
практикующим магом. Он не ходил сквозь стены, никогда никого не
трансгрессировал и никогда не создавал своих дублей, хотя работал
необычайно много. Он был главой отдела Технического Обслуживания, знал
до тонкостей всю технику института и числился консультантом
Китежградского завода маготехники. Кроме того, он занимался самыми
неожиданными и далекими от его профессии делами».
(Так, наша история не про Одина, наша история про Хунту!)
Скорее всего, магическая карьера Кристобаля Хунты началась во времена Карла Великого, при котором он состоял в качестве боевого мага и заклинателя драконов:
«Молодой Кристобаль Хунта привел в дружину Карлу Великому китайского, натасканного на мавров дракона, но, узнав, что император собирается воевать не с маврами, а с соплеменными басками, рассвирепел и дезертировал».
Если это прочесть, как «соплеменными Хунте», то он баск. В любом случае, он начал на Пиренейском полуострове и регулярно туда возвращался.
И да, касательно боевой магии. «Все наши старики, за исключением, может быть, Федора Симеоновича, в свое время отдали дань увлечению этим разделом магии» - но Хунта с неё начал. Если, конечно, под молодостью Хунты имелась в виду его человеческая молодость, а не первые сто-двести лет жизни 8-).
Так какой же он, Кристобаль Хунта?
«Смутная тень на мгновение заслонила свет лампочки, громко
скрипнули половицы. Потом вдруг запахло аптекой, и в лицо мне пахнуло
холодом. Я попятился. И тотчас же кто-то резко и отчетливо постучал в
наружную дверь. Шумы мгновенно утихли. Оглядываясь на то место, где
раньше был диван, я вновь вышел в сени и открыл дверь. Передо мной под
мелким дождем стоял невысокий изящный человек в коротком кремовом плаще
идеальной чистоты, с поднятым воротником. Он снял шляпу и с достоинством
произнес:
-- Прошу прощения, Александр Иванович. Не могли бы вы уделить мне
пять минут для разговора?
-- Конечно, -- сказал я растерянно. -- Заходите...
Этого человека я видел впервые в жизни, и у меня мелькнула мысль,
не связан ли он с местной милицией».
Итак, выправка Хунты вызывает ассоциации с силовыми структурами. Думаю, не будь мемуары Привалова подцензурными, он бы там не милицию вспомнил, а кое-что пострашнее - так сказать, дело неразменного пятака пошло по инстанциям.
Отметьте, что Хунта изящен. Это его устойчивая характеристика:
«-- Корифеев это, конечно, не касается. Жиан Жиакомо, Кристобаль Хунта, Джузеппе Бальзамо или, скажем, товарищ Киврин Федор Симеонович... Никаких следов
растительности! -- Он торжествующе посмотрел на меня. -- Ни-ка-ких! Гладкая кожа, изящество, стройность...»
и
«Вошел, кутаясь в норковую шубу, тонкий и изящный Кристобаль Хозевич Хунта».
Хунта невысок, тонок и изящен.
Кстати, умеренные габариты персонажей в купе с отточенными и элегантными движениями иногда используются для обозначения персонажей аристократической ментальности, я встречал это по крайней мере ещё в одной книге (а два случая - это система 8-)). Что имеется в виду? С точки зрения исторических архетипов, варвар - это здоровый, физический крепкий детина, с которым никто не может сравниться по силе и живучести. Не обязательно шкафоподобный, но по меньшей мере увесистый - в общем, представляете себе. И с большим дрыном в руках (тяга к большему дрыну прослеживается даже у во всех смыслах цивилизованного slavamakarov'а 8-)).
Аристократы ответили на силу искусством, сделав ставку на гибкость, ловкость, скорость и продуманную систему подготовки с регулярными тренировками.
Пара цитат, в тему.
Дмитрий Галковский, «Бесконечный тупик» (как всегда о своём):
«Типично европейское оружие - шпага. Тут весь характер европейца сказался: длинная упругая игла-мысль. На пороге вылез нестриженый мужик с топором, стал красную косоворотку на себе рвать: "Не замай!" - Точный, едва заметный глазу укол. Орущая гора мяса, натолкнувшись на невидимую преграду, как-то ойкнула, подпрыгнула и, перевернувшись в воздухе, грузно шмякнулась об пол… И шпагу кружевным платочком вытерли: "Не было этого". В Азии - кривые ножики, ятаганы, бердыши: летят отрубленные руки, ноги, головы, режут напополам, с хрустом вспарывают животы - идёт разделка мяса. А тут у сердца маленькое, с пятачок, пятнышко крови - его и не видно на рубахе. - Серьёзная, европейская работа!»
Алексей Бессонов, «Ветер и сталь», «Маска власти». Там он, как всегда, доводит идею культа бога войны, героев Двуликого и аристократического менталитета до полной профанации и китча (так что, когда я говорил о двух случаях, я не его имел в виду). Но, как ни странно, в своих поздних книгах он это отрефлексировал и превзошёл. Так что zinik_alexander'у рано отчаиваться 8-).
Ладно, цитаты:
«При соответствующем уровне самомобилизации возможности человеческого организма очень велики. Разумеется, не у всех они одинаковы. И суть вовсе не в колоссальной груде мяса на костях. Скорее наоборот. Стокилограммовый тяжелоатлет никогда не станет рейнджером. Его хватит удар на первом же марше. Дело совсем не в том, чтобы иметь накачанные мышцы, стрижку ежиком и тяжелую челюсть. Все наши “волки” - субтильные на вид субъекты с длинными роскошными гривами. Длинные волосы - это традиция, но тоже не с потолка взятая - такая шевелюра здорово помогает в жару, когда в вашем шлеме после сто первого попадания выходит из строя термосистема. А полудистрофическое телосложение необходимо для того, чтобы легко мчаться многие часы по джунглям или скакать по деревьям. Рейнджеру нет необходимости сбивать слона с ног ударом кулака. В джунглях крепкие бицепсы ему не помогут. Он должен в совершенстве, на акробатическом уровне, владеть тем, что у него есть. Здоровущий дядя вряд ли сможет бегать по вертикальным стенкам. А уж если он попадет в мир с 2 g или температурой в 50 градусов по Цельсию, то ему сразу конец - он пройдет от силы с десяток километров или помрет от жажды, изойдя потом».
«Из разъехавшихся дверей появился Детеринг в сопровождении очень мощного мужчины средних лет в полицейском мундире. Рядом с ним Танк казался дистрофиком. Впрочем, я не помню, чтоб его когда-либо смущали такие подробности - мышечная система полковника была оптимизирована в предел, сильнее хомо просто быть не может; в нашем деле важна именно максимально высокая мощность при минимально возможном весе. Оптимизация энергетики начинается с детства и длится долгие годы. В результате хиловатый с виду рейнджер пробивает боксера-тяжеловеса ударом пальца. Система подготовки человека - универсального воина разрабатывалась столетиями… при сохранении железного запрета на любые генные модификации. В итоге раса пришла к сложнейшему комплексу тренировок, которые должны начинаться в возрасте пяти-шести лет, и только каждый стотысячный хомо способен воспринять их в полном объеме. Детеринг же ушел от обычного рейнджера настолько, насколько рейнджер ушел от, скажем, хорошо подготовленного телохранителя».
Заметим, что Ивил у нас тоже скорее худой, искусный и очень быстрый, чем здоровый и накаченный.
Правда, бог войны любит воплощаться в дылд за два метра, но он это делает с целью оказания психологического давления на тех, кому приходиться смотреть на него снизу вверх. И потом, его любимый менталитет - базовый аристократ+варвар. У него и любовь к большим и тяжёлым вещам прослеживается…
Ох 8-). Но вернёмся к Хунте.
Хунта затрачивает определённые усилия на поддержание внешней безупречности - под дождём он стоит в идеально чистом плаще. Хунта нередко ходит с тростью, а зимой носит шубу из норки. Хунта курит кубинские сигары (впрочем, в СССР их было достать не так сложно, мы с Кубой дружили). Хунта носит усы - он подкручивает ус в одной из сцен. Учитывая его старые связи с Испанией, вполне вероятно, что усы он сочетает с бородкой-эспаньолкой.
«-- А, К-кристо! -- воскликнул он. -- П-полюбуйся, Камноедов этот,
д-дурак, засадил м-молодого п-парня дежурить н-на Новый год. Д-давай
отпустим его, вдвоем останемся, в-вспомним старину, в-выпьем, а? Ч-что
он тут будет мучиться? Ему п-плясать надо, с д-девушками...
Хунта положил на стол ключи и сказал небрежно:
-- Общение с девушками доставляет удовольствие лишь в тех случаях,
когда достигается через преодоление препятствий...
-- Н-ну еще бы! -- загремел Федор Симеонович. -- М-много крови,
много п-песен за п-прелестных льется дам... К-как это там у вас? Только
тот достигнет цели, кто не знает с-слова "страх"...
-- Именно, -- сказал Хунта. -- И потом -- я не терплю
благотворительности».
У Хунты две реплики и обе в точку. «Я не терплю благотворительности».
Напомнило сцену из «Собачьего сердца», на которую ссылаются pikitan и schloenski:
-- Вы не сочувствуете детям Германии?
-- Сочувствую.
-- Жалеете по полтиннику?
-- Нет.
-- Так почему же вы отказываетесь купить журнал?
-- Не хочу.
Как там было у профессора Преображенского? «Я не люблю пролетариат»? Уверен, Кристобаль Хозевич подписался бы под этими словами.
Хунта разбирается в геометрической магии:
«Они пошли к двери. Хунта пропустил Федора Симеоновича вперед и,
прежде чем выйти, косо глянул на меня и стремительно вывел пальцем на
стене соломонову звезду. Звезда вспыхнула и стала медленно тускнеть, как
след пучка электронов на экране осциллографа. Я трижды плюнул через
левое плечо».
Правда, в примечании сказано, что геометрическая магия давно не работает. Честно скажу, меня с детства очень расстраивал этот комментарий. Будем считать, что это у Привалова она не работает. А у Кристобаля Хунты всё работает.
Кстати, Фёдор Симеонович Киврин - идеализированный высокоморальный интель-гуманист (не все интели гуманисты, и это важно иметь в виду).
«В четырнадцать часов тридцать одну минуту в приемную, шумно отдуваясь и треща паркетом, ввалился знаменитый Федор Симеонович Киврин, великий маг и кудесник, заведующий отделом Линейного Счастья. Федор Симеонович славился неисправимым оптимизмом и верой в прекрасное будущее. У него было очень бурное прошлое. При Иване Васильевиче, царе Грозном, опричники тогдашнего министра государственной безопасности Малюты Скуратова с шутками и прибаутками сожгли его по доносу соседа-дьяка в деревянной бане как колдуна; при Алексее Михайловиче, царе Тишайшем, его били батогами нещадно и спалили у него на голой спине полное рукописное собрание его сочинений; при Петре Алексеевиче, царе Великом, он сначала возвысился было как знаток химии и рудного дела, но не потрафил чем-то князь-кесарю Ромодановскому, попал в каторгу на тульский оружейный завод, бежал оттуда в Индию, долго путешествовал, кусан был ядовитыми змеями и крокодилами, нечувствительно превзошел йогу, вновь вернулся в Россию в разгар пугачевщины, был обвинен как врачеватель бунтовщиков, обезноздрен и сослан в Соловец навечно. В Соловце опять имел массу неприятностей, пока не прибился к НИИЧАВО, где быстро занял пост заведующего отделом».
Заметим, что Хунта, в свой черёд, предпочитал не гореть, а отправлять на костёр всех этих колдунов и еретиков.
«Кристобаль Хозевич Хунта, заведующий отделом смысла жизни, был
человек замечательный, но, по-видимому, совершенно бессердечный».
Золотые слова. Именно так интель-гуманист воспринимает прокаченного аристократа.
«Некогда, в ранней молодости, он долго был Великим Инквизитором и по сию
пору сохранил тогдашние замашки. Почти все свои неудобопонятные
эксперименты он производил либо над собой, либо над своими сотрудниками,
и об этом уже при мне говорили на общем профсоюзном собрании».
Думаю, профсоюзы Кристобаль Хунта тоже не любил. А замашки у него совершенно феодальные - отметим, он полагает допустимым рисковать собой и своими сотрудниками. Потому что они - его люди, и обязаны беспрекословно выполнять его приказы.
«Занимался он изучением смысла жизни, но продвинулся пока не очень далеко,
хотя и получил интересные результаты, доказав, например, теоретически, что
смерть отнюдь не является непременным атрибутом жизни. По поводу этого
последнего открытия тоже возмущались -- на философском семинаре. В
кабинет к себе он почти никого не пускал, и по институту ходили смутные
слухи, что там масса интересных вещей. Рассказывали, что в углу кабинета
стоит великолепно выполненное чучело одного старинного знакомого
Кристобаля Хозевича, штандартенфюрера СС в полной парадной форме, с
моноклем, кортиком, железным крестом, дубовыми листьями и прочими
причиндалами. Хунта был великолепным таксидермистом. Штандартенфюрер, по
словам Кристобаля Хозевича, -- тоже. Но Кристобаль Хозевич успел раньше.
Он любил успевать раньше -- всегда и во всем. Не чужд ему был и
некоторый скептицизм. В одной из его лабораторий висел огромный плакат:
"Нужны ли мы нам?" Очень незаурядный человек».
А образ чучела в парадной форме поразил меня в самое сердце, я даже процитировал его в тексте про орков Огасавары. [Вот, кстати - первый круг - варвары, второй - буржуа, центр - аристократы. Интели в основном во втором, поближе к производству и относительно нормальной (по нашим меркам) цивилизации, отдельные индивиды и аристократо-интели - в центре.]
Дело в том, что чучело врага - это настолько выпукло и характерно… Здесь всё. И аморальность, и преклонение перед статусом. Варвар мог бы коллекционировать головы врагов, просто чтобы вести счёт и иметь возможность похвастаться. Но вот выставлять выпотрошенного и набитого опилками врага в парадной форме... тут надо быть аристократом. И ещё немного чокнутым.
Да, хоть убейте, но тот, кто лично знал штандартенфюрера, должен был вместе с ним работать; впрочем, я уверен, что у Стругацких было иное мнение на этот счёт. А Хунта, в принципе, вполне сойдёт за бывшего сотрудника «Аненербе». К тому же, это подходящая площадка для перехода в советский НИИ 8-).
Хунта умеет напрямую подсоединяться к компьютерам.
«Кристобаль Хунта, любивший во всем быть первым, взял за правило подключать по ночам машину к своей центральной нервной системе, так что на другой день у него в
голове все время что-то явственно жужжало и щелкало, а сбитый с толку "Алдан", вместо того чтобы считать в двоичной системе, непонятным мне образом переходил на древнюю шестидесятиричную, да еще менял логику, начисто отрицая принципы исключенного третьего….
Вчера в одиннадцать часов вечера в электронный зал пришел Кристобаль Хозевич и, как всегда, подсоединился к "Алдану", чтобы вместе с ним разрешить очередную проблему смысла жизни, и через пять минут "Алдан" загорелся».
Возможно, авторы хотели ещё раз подчеркнуть разницу между бессердечным Хунтой и сердечным Киврином:
«Федор же Симеонович Киврин забавлялся с машиною, как ребенок с игрушкой. Он мог часами играть с нею в чет-нечет, обучил ее японским шахматам, а чтобы было
интереснее, вселил в машину чью-то бессмертную душу -- впрочем, довольно
жизнерадостную и работящую».
Подобно Иеромонаху, Фёдор Симеонович пытается увидеть в машине живое существо, оживить её (подчёркиваю, это верно не для всех интелей). Для Хунты "Алдан" - инструмент, продолжение руки, вернее, сознания хозяина; очередной низкоорганизованный элемент, который Кристобаль Хозевич преобразует своей высокоорганизованной личностью. Вполне возможно, что своих вассалов-сотрудников Хунта тоже, в каком-то смысле, считал частью себя. Или, по крайней мере, частью организованной и завязанной на него системы.
Заметили, что по вышеприведённому отрывку получается, что Хунта про себя считает в шестидесятиричной системе, а в мышлении использует троичную логику? Не «да» или «нет», не Свет или Тьма, но и то, и то - или нечто третье. Впрочем, он же инквизитор, вспоминаем Лукьяненко 8-).
Ещё одна милая деталь:
«Почерк у Кристобаля Хозевича был действительно неудобочитаем; Хунта писал по-русски готическими буквами».
Теперь большая цитата, чтобы прочувствовать характер:
«-- Начнем с того, -- с холодным презрением говорил Кристобаль
Хозевич, -- что ваш, простите, "Родильный Дом" находится в точности под
моими лабораториями. Вы уже устроили один взрыв, и в результате я в
течение десяти минут был вынужден ждать, пока в моем кабинете вставят
вылетевшие стекла. Я сильно подозреваю, что аргументы более общего
характера вы во внимание не примете, и потому исхожу из чисто
эгоистических соображений...
…
-- Нельзя! -- воскликнул Выбегалло. -- Правильно, товарищ Киврин,
нельзя! Мы имеем эксперимент международно-научного звучания! Исполин
духа должен появиться здесь, в стенах нашего института! Это символично!
Товарищ Ойра-Ойра с его прагматическим уклоном делячески, товарищи,
относится к проблеме! И товарищ Хунта тоже смотрит узколобо! Не смотрите
на меня, товарищ Хунта; царские жандармы меня не запугали, и вы меня
тоже не запугаете! Разве в нашем, товарищи, духе бояться эксперимента?
Конечно, товарищу Хунте, как бывшему иностранцу и работнику церкви,
позволительно временами заблуждаться, но вы-то, товарищ Ойра-Ойра, и вы,
Федор Симеонович, вы же простые русские люди!
-- П-прекратите д-демагогию! -- взорвался, наконец, и Федор
Симеонович. -- К-как вам не с-совестно нести такую чушь? К-какой я вам
п-простой человек? И что это за слово такое -- п-простой? Это д-дубли у
нас простые!..
-- Я могу сказать только одно, -- равнодушно сообщил Кристобаль
Хозевич. -- Я простой бывший Великий Инквизитор, и я закрою доступ к
вашему автоклаву до тех пор, пока не получу гарантии, что эксперимент
будет производиться на полигоне.
…
Снова воцарилось молчание, и было слышно, как грозно сопит Федор
Симеонович, потерявший дар слова.
-- Лет триста назад, -- холодно произнес Хунта, -- за такие слова я
пригласил бы вас на прогулку за город, где отряхнул бы вам пыль с ушей и
проткнул насквозь».
Заметьте, что на простого русского человека обиделся даже гуманист Киврин, у интелей собственная гордость. А Хунта, как, всегда, великолепен. Если с датами он не ошибся, в 17 веке Кристобаль Хозевич был завзятым дуэлянтом, и, видимо, больше не принадлежал к числу Божьих слуг. ogasawara, правда, предположил, что Хунта мог совмещать. Безусловно, Хунта мог совмещать что угодно с чем угодно, он, в конце концов, умеет дубли штамповать. Но, с таким же успехом, личины Великого инквизитора и гранда-фехтовальщика могли быть разведены по времени. Допустим, Хунта-дворянин - это 16 век, а Хунта-инквизитор жил лет на сто раньше («Для рубрики "Наши ветераны" была статья Кристобаля Хунты "От Севильи до Гренады. 1547 г."»).
«Выбегалло попятился, заслоняясь рукавом зипуна. К нему подошел
Кристобаль Хозевич, молча, меряя его взглядом, швырнул ему под ноги
испачканные перчатки и удалился».
А здесь построение фразы заставляет задуматься, что для Хунты испорченные перчатки были не последним поводом для вызова, помимо всех прочих веских поводов, естественно.
Ещё одна большая цитата:
«Я много раз обращался к этой задаче и снова ее откладывал, а вот сегодня
добил-таки. Получилось очень изящно. Как раз когда я кончил и, блаженствуя,
откинулся на спинку стула, оглядывая решение издали, пришел темный от злости
Хунта. Глядя мне в ноги, голосом сухим и неприятным он осведомился, с каких это
пор я перестал разбирать его почерк. Это чрезвычайно напоминает ему саботаж,
сообщил он.
Я с умилением смотрел на него.
-- Кристобаль Хозевич, -- сказал я. -- Я ее все-таки решил. Вы были
совершенно правы. Пространство заклинаний действительно можно свернуть
по любым четырем переменным.
Он поднял, наконец, глаза и посмотрел на меня. Наверное, у меня был
очень счастливый вид, потому что он смягчился и проворчал:
-- Позвольте посмотреть.
Я отдал ему листки, он сел рядом со мною, и мы вместе разобрали
задачу с начала и до конца и с наслаждением просмаковали два изящнейших
преобразования, одно из которых подсказал мне он, а другое нашел я сам.
-- У нас с вами неплохие головы, Алехандро, -- сказал, наконец,
Хунта. -- В нас есть артистичность мышления. Как вы находите?
-- По-моему, мы молодцы, -- сказал я искренне.
-- Я тоже так думаю, -- сказал он. -- Это мы опубликуем. Это никому
не стыдно опубликовать. Это не галоши-автостопы и не брюки-невидимки».
Кстати, «Понедельник начинается в субботу» - интельская утопия, и я надеюсь об этом ещё написать. Переслегин довольно метко заметил, что «к аристократу интель относится с примесью некой зависти, граничащей с уважением». В интельской утопии, соответственно, крутые аристократы тусуются с интелями и принимают их за равных - и не только монстров, вроде Киврина, но и простых честных ребят-программистов.
«Мы пришли в отличное настроение и начали разбирать новую задачу
Хунты, и очень скоро он сказал, что и раньше иногда считал себя
побрекито, а в том, что я математически невежествен, убедился при первой
же встрече. Я с ним горячо согласился и высказал предположение, что ему,
пожалуй, пора уже на пенсию, а меня надо в три шеи гнать из института
грузить лес, потому что ни на что другое я не годен. Он возразил мне. Он
сказал, что ни о какой пенсии не может быть и речи, что его надлежит
пустить на удобрения, а меня на километр не подпускать к лесоразработке,
где определенный интеллектуальный уровень все-таки необходим, а
назначить учеником младшего черпальщика в ассенизационном обозе при
холерных бараках. Мы сидели, подперев головы, и предавались
самоуничижению, когда в зал заглянул Федор Симеонович. Насколько я
понял, ему не терпелось узнать мое мнение о составленной им программе.
-- Программа! -- желчно усмехнувшись, произнес Хунта. -- Я не видел
твоей программы, Теодор, но я уверен, что она гениальна по сравнению с
этим... -- Он с отвращением подал двумя пальцами Федору Симеоновичу
листок со своей задачей. -- Полюбуйся, вот образец убожества и
ничтожества.
-- Г-голубчики, -- сказал Федор Симеонович озадаченно, разобравшись
в почерках. -- Это же п-проблема Бен Б-бецалеля. К-калиостро же доказал,
что она н-не имеет р-решения.
-- Мы сами знаем, что она не имеет решения, -- сказал Хунта,
немедленно ощетиниваясь. -- Мы хотим знать, как ее решать.
-- К-как-то ты странно рассуждаешь, К-кристо... К-как же искать
решение, к-когда его нет? Б-бессмыслица какая-то...
-- Извини, Теодор, но это ты очень странно рассуждаешь. Бессмыслица
-- искать решение, если оно и так есть. Речь идет о том, как поступать с
задачей, которая решения не имеет. Это глубоко принципиальный вопрос,
который, как я вижу, тебе, прикладнику, к сожалению, не доступен.
По-видимому, я напрасно начал с тобой беседовать на эту тему».
Аристократ! «Бессмыслица - искать решение, если оно и так есть». Благородный человек лёгких путей не ищет, его влекут неприступные вершины. (Янки: «Так в чём же рыцарское счастье, сэр Лансерлот?» Ланселот: «Видишь горизонт? Идёшь к нему, он близок. Идёшь ещё, он всё далёк. Твори добро и верь, что ты достигнешь горизонта».
Эх, всё-таки, «Новые приключения янки при дворе короля Артура» - это невероятный фильм.)
«Тон Кристобаля Хозевича был необычайно оскорбителен, и Федор
Симеонович рассердился.
-- В-вот что, г-голубчик, -- сказал он. -- Я не-не могу
дискутировать с т-тобой в этом тоне п-при молодом человеке. Т-ты меня
удивляешь. Это н-неп-педагогично. Если тебе угодно п-продолжать, изволь
выйти со мной в к-коридор.
-- Изволь, -- отвечал Хунта, распрямляясь как пружина и судорожно
хватая у бедра несуществующий эфес.
Они церемонно вышли, гордо задрав головы и не глядя друг на друга.
Девочки захихикали. Я тоже не особенно испугался. Я сел, обхватив руками
голову, над оставленным листком и некоторое время краем уха слушал, как
в коридоре могуче рокочет бас Федора Симеоновича, прорезаемый сухими
гневными вскриками Кристобаля Хозевича. Потом Федор Симеонович взревел:
"Извольте пройти в мой кабинет!" -- "Извольте!" -- проскрежетал Хунта.
Они уже были на "вы". И голоса удалились. "Дуэль! Дуэль!" -- защебетали
девочки. О Хунте ходила лихая слава бретера и забияки. Говорили, что он
приводит противника в свою лабораторию, предлагает на выбор рапиры,
шпаги или алебарды, а затем принимается а-ля Жан Маре скакать по столам
и опрокидывать шкафы. Но за Федора Симеоновича можно было быть
спокойным. Было ясно, что в кабинете они в течение получаса будут мрачно
молчать через стол, потом Федор Симеонович тяжело вздохнет, откроет
погребец и наполнит две рюмки эликсиром Блаженства. Хунта пошевелит
ноздрями, закрутит ус и выпьет. Федор Симеонович незамедлительно
наполнит рюмки вновь и крикнет в лабораторию: "Свежих огурчиков!"»
…Хунта тяжело посмотрел на Фёдора Симеоновича. Тот улыбнулся.
«Проклятье, - подумал Хунта, - это же интель, их на дуэль вызывать бесполезно».
«Ага», - сказал Фёдор Симеонович и поставил на стол бутылку и две рюмки.
«Чёрт… это же русский интель», - Хунта мысленно застонал. Отказываться было нельзя.
Хунта, как следует из приведённого отрывка, мастер боя не только на шпагах, но и на алебардах. Это весьма интересно, так как намекает на его солдатскую карьеру. ogasawara, опять же, предположил, что в Испании Хунта одно время состоял в королевской дворцовой страже, которая как раз была вооружена алебардами. Почему бы и нет, кстати?
И, как мы узнали из «Сказки о тройке», с проекцией государственного голема в лице советской бюрократии Кристобаль Хунта общался редко и метко.
«На пороге стояли Федор Симеонович и Кристобаль Хозевич. Они были в неописуемом гневе. Они были ужасны. Там куда падал их взор, дымились стены и плавились стекла. Вспыхнул и обвалился плакат про народ и сенсации. Дом дрожал и вибрировал, дыбом поднялся паркет, стулья присели на ослабевших ножках. Этого невозможно было вынести, и тройка этого не вынесла.
…
Сквозь слезы, застилавшие глаза, я увидел, как Кристобаль Хозевич, зловеще играя тростью, приблизился к Лавру Федотовичу и приказал ему сквозь зубы:
- Пшел вон.
Лавр Федотович медленно удивился.
- Общественность... - произнес он.
- Вон!!! - взревел Хунта.
Секунду они смотрели друг другу в глаза. Затем в лице Лавра Федотовича зашевелилось что-то человеческое - не то стыд, не то страх, не то злоба. Он неторопливо сложил в портфель свое председательское оборудование и проговорил: "есть предложение, ввиду особых обстоятельств, прервать заседание тройки на неопределенный срок'.
- Навсегда, - сказал Кристобаль Хозевич, кладя трость поперек стола.
- Грррм... - проговорил Лавр Федотович с сомнением. Он величественно обогнул стол, ни на кого не глядя, сообщил:
- Есть мнение, что мы еще встретимся в другое время и в другом месте.
- Вряд ли, - презрительно сказал Хунта, скусывая кончик сигары».