Азы
Мне бы хотелось начать с основы - с Маккиавелли. В своём легендарном трактате "Государь" он предложил следующую классификацию государств:
"Все государства, все державы, обладавшие или обладающие властью над людьми, были и суть либо республики, либо государства, управляемые единовластно... Все единовластно управляемые государства, сколько их было на памяти людей, разделяются на те, где государь правит в окружении слуг, которые милостью и соизволением его поставлены на высшие должности и помогают ему управлять государством, и те, где государь правит в окружении баронов, властвующих не милостью государя, но в силу древности рода. Бароны эти имеют наследные государства и подданных, каковые признают над собой их власть и питают к ним естественную привязанность. Там, где государь правит посредством слуг, он обладает большей властью, так как по всей стране подданные знают лишь одного властелина; если же повинуются его слугам, то лишь как чиновникам и должностным лицам, не питая к ним никакой особой привязанности".
Итак, государства являются либо республиками, либо единовластными державами с сильной и независимой от правителя элитой, либо единовластными державами, в которых нет другой элиты, кроме назначенных правителем управленцев. Позже о подобном писал Гегель - в государстве либо свободен один (деспот), либо свободны некоторые (аристократическая элита), либо свободы все (народ).
"Примеры разного образа правления являют в наше время турецкий султан и французский король. Турецкая монархия повинуется одному властелину; все прочие в государстве - его слуги; страна поделена на округи - санджаки, куда султан назначает наместников, которых меняет и переставляет, как ему вздумается. Король Франции напротив, окружён многочисленной родовой знатью, привязанной и любимой своими подданными и, сверх того, наделённой привилегиями, на которые король не может безнаказанно посягнуть.
Если мы сравним эти государства, то увидим, что монархию султана трудно завоевать, но по завоевании легко удержать; и напротив, такое государство как Франция, в известном смысле проще завоевать, но зато удержать куда сложнее. Державой султана нелегко овладеть потому, что завоеватель не может рассчитывать на то, что его призовёт какой-либо местный властитель, или на то, что мятеж среди приближенных султана облегчит ему захват власти. Как сказано выше, приближенные султана - его рабы, и так как они всем обязаны его милостям, то подкупить их труднее, но и от подкупленных от них было бы мало толку, ибо по указанной причине они не могут увлечь за собой народ. Следовательно, тот, кто нападёт на султана, должен быть готов к тому, что встретит единодушный отпор, и рассчитывать более на свои силы, чем на чужие раздоры. Но если победа над султаном одержана, и войско его наголову разбито в открытом бою, завоевателю некого более опасаться, кроме разве кровной родни султана. Если же и эта истреблена, то можно никого не бояться, так как никто другой не может увлечь за собой подданных; и как до победы не следовало надеяться на поддержку народа, так после победы не следует его опасаться.
Иначе обстоит дело в государствах, подобных Франции: туда нетрудно проникнуть, вступив в сговор с кем-нибудь из баронов, среди которых всегда найдутся недовольные и охотники до перемен. По указанным причинам они могут открыть завоевателю доступ в страну и облегчить победу. Но удержать такую страну трудно, ибо опасность угрожает как со стороны тех, кто тебе помог, так и со стороны тех, кого ты покорил силой. И тут уж недостаточно искоренить род государя, ибо всегда останутся бароны, готовые возглавить новую смуту; а так как ни удовлетворить их притязания, ни истребить их самих ты не сможешь, то они при первой же возможности лишат тебя власти.
Если мы теперь обратимся к государству Дария, то увидим, что оно сродни державе султана, почему Александр и должен был сокрушить его одним ударом, наголову разбив войско Дария в открытом бою. Но после такой победы и гибели Дария он, по указанной причине, мог не опасаться за прочность своей власти. И преемники его могли бы править, не зная забот, если бы жили во взаимном согласии: никогда в их государстве не возникало других смут, кроме тех, что сеяли они сами.
Тогда как в государствах, устроенных наподобие Франции, государь не может править столь беззаботно...
Если, как сказано, завоеванное государство с незапамятных времен живет свободно и имеет свои законы, то есть три способа его удержать. Первый - разрушить; второй - переселиться туда на жительство; третий - предоставить гражданам право жить по своим законам, при этом обложив их данью и вверив правление небольшому числу лиц, которые ручались бы за дружественность государю. Эти доверенные лица будут всячески поддерживать государя, зная, что им поставлены у власти и сильны только его дружбой и мощью. Кроме того, если не хочешь подвергать разрушению город, привыкший жить свободно, то легче всего удержать его при посредстве его же граждан, чем каким-либо другим способом...
Ибо в действительности нет способа надежно овладеть городом иначе, как подвергнув его разрушению. Кто захватит город, с давних пор пользующийся свободой, и пощадит его, того город не пощадит. Там всегда отыщется повод для мятежа во имя свободы и старых порядков, которых не заставят забыть ни время, ни благодеяния новой власти. Что ни делай, как ни старайся, но если не разъединить и не рассеять жителей города, они никогда не забудут ни прежней свободы, ни прежних порядков и при первом удобном случае попытаются их возродить, как сделала Пиза через сто лет после того, как попала под владычество флорентийцев.
Но если город или страна привыкли стоять под властью государя, а род его истребили, то жители города не так-то легко возьмутся за оружие, ибо, с одной стороны, привыкнув повиноваться, с другой - не имея старого государя, они не сумеют ни договориться об избрании нового, ни жить свободно. Так что у завоевателя будет достаточно времени, чтобы расположить их к себе и тем обеспечить себе безопасность. Тогда как в республиках больше жизни, больше ненависти, больше жажды мести; в них никогда не умирает и не может умереть память о былой свободе. Поэтому самое верное средство удержать их в своей власти - разрушить их или же в них поселиться".
Последний пункт стал отправной точкой для современной западной цивилизации. Республика - это самая старшая карта в колоде; "в республиках больше жизни, больше ненависти, больше жажды мести; в них никогда не умирает и не может умереть память о былой свободе". Свободные люди могут подчиниться грубой силе, но при первой же возможности восстанут. "Если хочешь покорить республику, надо сделать из республики Империю" (*) - и лукасовскому Палпатину даже это не помогло.
Эту нужно иметь в виду, когда мы говорим каким-нибудь американцам, что "русскому человеку не нужна свобода", "мы презираем демократию и считаем её слабой" (см. также " фюрер-принцип"). На языке, который они используют, это звучит очень смешно.
[Очевидно, что схема Маккиавелли допускает существование четырёх типов людей - раб, свободный, влиятельный лорд, правитель. При этом, лордом можно только быть, потому что самостоятельно стать лордом, не будучи им изначально, крайне трудно. Если же ты был вознесён к вершинам власти самим султаном, значит, ты не более чем раб султана, ибо всем ему обязан. Когда люди, агитирующие за деспотию, сами не являются деспотами и не имеют возможности единолично возглавить государство, то они мечтают о рабстве.]
У нас, с этой точки зрения, всё забавно.
Большевики, очевидным образом, ставили на то, что Россия - это деспотия со слабой аристократией, и вели себя соответствующим образом.
"Монархию султана трудно завоевать, но по завоевании легко удержать... если победа над султаном одержана, и войско его наголову разбито в открытом бою, завоевателю некого более опасаться, кроме разве кровной родни султана. Если же и эта истреблена, то можно никого не бояться".
Убиваешь семью предыдущего властителя - сам становишься властителем. И получаешь ровно те же бонусы на оборону:
"Державой султана нелегко овладеть потому, что завоеватель не может рассчитывать на то, что его призовёт какой-либо местный властитель, или на то, что мятеж среди приближенных султана облегчит ему захват власти. Как сказано выше, приближенные султана - его рабы, и так как они всем обязаны его милостям, то подкупить их труднее, но и от подкупленных от них было бы мало толку, ибо по указанной причине они не могут увлечь за собой народ. Следовательно, тот, кто нападёт на султана, должен быть готов к тому, что встретит единодушный отпор, и рассчитывать более на свои силы, чем на чужие раздоры".
Приближённые Сталина - его рабы, и т.д. Чтобы завоевать такое государство, его надо сокрушить физически, а оно само по себе очень крепкое.
И если большевики были правы в своих расчётах, то им оставалось только почивать на лаврах и пожинать плоды своих побед. Русские по своей природе рабы, и раз они однажды покорились, то больше не восстанут:
"Но если город или страна привыкли стоять под властью государя, а род его истребили, то жители города не так-то легко возьмутся за оружие, ибо, с одной стороны, привыкнув повиноваться, с другой - не имея старого государя, они не сумеют ни договориться об избрании нового, ни жить свободно. Так что у завоевателя будет достаточно времени, чтобы расположить их к себе и тем обеспечить себе безопасность".
Естественно, у русских на сей счёт было другое мнение, отличное от советского. Русские непобедимы не потому, что нас нельзя завоевать, а потому что мы свободный народ. Мы даже царей своих выбирали, пускай единственный раз за всю историю. Династия Романовых была призвана на царство русскими людьми, и никак иначе. И значит, пока жив народ, память об этом нельзя уничтожить.
"Всегда отыщется повод для мятежа во имя свободы и старых порядков, которых не заставят забыть ни время, ни благодеяния новой власти. Что ни делай, как ни старайся... они никогда не забудут ни прежней свободы, ни прежних порядков и при первом удобном случае попытаются их возродить, как сделала Пиза через сто лет после того, как попала под владычество флорентийцев".
Рано или поздно любая диктатура слабеет, добреет и впадает в маразм. И тогда народ снова поднимается. Через семьдесят лет после того, как русские попали под власть большевиков, они вышли на улицы под русскими флагами, сорвали красную тряпку и прогнали коммунистов из Кремля. Так?
[В девяностые годы, когда я был школьником, я думал, что если уж мы делаем ставку на демократию, нам нужно особенно внимательно рассматривать два исторических эпизода, события 1612-13 и 1991 годов, как те случаи, когда народ очевидным образом оказался сильнее власти и сам создал власть. С тех пор мы даже начали отмечать день изгнания поляков, а толку.]
Или не так. Заметьте, что мы обсуждаем мифы, политические мифы, если угодно. Какой политический миф насчёт 91 года нам ненавязчиво навязывают сверху, и открыто - со стороны "красной" оппозиции? Во-во. "Ничего не было". Русских продали другим владельцам, купили, использовали в своих целях, всё решили наверху, это была разводка, провокация американских спецслужб и пятой колонны имени Андропова. Ну не мог русский народ победить своих хозяев, никак и никогда! (Но у "красных" всё равно вторым слоем прослеживается обида - как же так? Мы же убили ваших прежних властителей, всю семью, как по учебнику! Как вы посмели восстать?)
В этом смысле, да, я считаю, что отстаивая своё право на ненависть и жажду мести по отношению к коммунистам, русский народ отстаивал своё право на свободу, и никак иначе.
"Все государства, все державы, обладавшие или обладающие властью над людьми, были и суть либо республики, либо государства, управляемые единовластно... Все единовластно управляемые государства, сколько их было на памяти людей, разделяются на те, где государь правит в окружении слуг, которые милостью и соизволением его поставлены на высшие должности и помогают ему управлять государством, и те, где государь правит в окружении баронов, властвующих не милостью государя, но в силу древности рода. Бароны эти имеют наследные государства и подданных, каковые признают над собой их власть и питают к ним естественную привязанность. Там, где государь правит посредством слуг, он обладает большей властью, так как по всей стране подданные знают лишь одного властелина; если же повинуются его слугам, то лишь как чиновникам и должностным лицам, не питая к ним никакой особой привязанности".
Итак, государства являются либо республиками, либо единовластными державами с сильной и независимой от правителя элитой, либо единовластными державами, в которых нет другой элиты, кроме назначенных правителем управленцев. Позже о подобном писал Гегель - в государстве либо свободен один (деспот), либо свободны некоторые (аристократическая элита), либо свободы все (народ).
"Примеры разного образа правления являют в наше время турецкий султан и французский король. Турецкая монархия повинуется одному властелину; все прочие в государстве - его слуги; страна поделена на округи - санджаки, куда султан назначает наместников, которых меняет и переставляет, как ему вздумается. Король Франции напротив, окружён многочисленной родовой знатью, привязанной и любимой своими подданными и, сверх того, наделённой привилегиями, на которые король не может безнаказанно посягнуть.
Если мы сравним эти государства, то увидим, что монархию султана трудно завоевать, но по завоевании легко удержать; и напротив, такое государство как Франция, в известном смысле проще завоевать, но зато удержать куда сложнее. Державой султана нелегко овладеть потому, что завоеватель не может рассчитывать на то, что его призовёт какой-либо местный властитель, или на то, что мятеж среди приближенных султана облегчит ему захват власти. Как сказано выше, приближенные султана - его рабы, и так как они всем обязаны его милостям, то подкупить их труднее, но и от подкупленных от них было бы мало толку, ибо по указанной причине они не могут увлечь за собой народ. Следовательно, тот, кто нападёт на султана, должен быть готов к тому, что встретит единодушный отпор, и рассчитывать более на свои силы, чем на чужие раздоры. Но если победа над султаном одержана, и войско его наголову разбито в открытом бою, завоевателю некого более опасаться, кроме разве кровной родни султана. Если же и эта истреблена, то можно никого не бояться, так как никто другой не может увлечь за собой подданных; и как до победы не следовало надеяться на поддержку народа, так после победы не следует его опасаться.
Иначе обстоит дело в государствах, подобных Франции: туда нетрудно проникнуть, вступив в сговор с кем-нибудь из баронов, среди которых всегда найдутся недовольные и охотники до перемен. По указанным причинам они могут открыть завоевателю доступ в страну и облегчить победу. Но удержать такую страну трудно, ибо опасность угрожает как со стороны тех, кто тебе помог, так и со стороны тех, кого ты покорил силой. И тут уж недостаточно искоренить род государя, ибо всегда останутся бароны, готовые возглавить новую смуту; а так как ни удовлетворить их притязания, ни истребить их самих ты не сможешь, то они при первой же возможности лишат тебя власти.
Если мы теперь обратимся к государству Дария, то увидим, что оно сродни державе султана, почему Александр и должен был сокрушить его одним ударом, наголову разбив войско Дария в открытом бою. Но после такой победы и гибели Дария он, по указанной причине, мог не опасаться за прочность своей власти. И преемники его могли бы править, не зная забот, если бы жили во взаимном согласии: никогда в их государстве не возникало других смут, кроме тех, что сеяли они сами.
Тогда как в государствах, устроенных наподобие Франции, государь не может править столь беззаботно...
Если, как сказано, завоеванное государство с незапамятных времен живет свободно и имеет свои законы, то есть три способа его удержать. Первый - разрушить; второй - переселиться туда на жительство; третий - предоставить гражданам право жить по своим законам, при этом обложив их данью и вверив правление небольшому числу лиц, которые ручались бы за дружественность государю. Эти доверенные лица будут всячески поддерживать государя, зная, что им поставлены у власти и сильны только его дружбой и мощью. Кроме того, если не хочешь подвергать разрушению город, привыкший жить свободно, то легче всего удержать его при посредстве его же граждан, чем каким-либо другим способом...
Ибо в действительности нет способа надежно овладеть городом иначе, как подвергнув его разрушению. Кто захватит город, с давних пор пользующийся свободой, и пощадит его, того город не пощадит. Там всегда отыщется повод для мятежа во имя свободы и старых порядков, которых не заставят забыть ни время, ни благодеяния новой власти. Что ни делай, как ни старайся, но если не разъединить и не рассеять жителей города, они никогда не забудут ни прежней свободы, ни прежних порядков и при первом удобном случае попытаются их возродить, как сделала Пиза через сто лет после того, как попала под владычество флорентийцев.
Но если город или страна привыкли стоять под властью государя, а род его истребили, то жители города не так-то легко возьмутся за оружие, ибо, с одной стороны, привыкнув повиноваться, с другой - не имея старого государя, они не сумеют ни договориться об избрании нового, ни жить свободно. Так что у завоевателя будет достаточно времени, чтобы расположить их к себе и тем обеспечить себе безопасность. Тогда как в республиках больше жизни, больше ненависти, больше жажды мести; в них никогда не умирает и не может умереть память о былой свободе. Поэтому самое верное средство удержать их в своей власти - разрушить их или же в них поселиться".
Последний пункт стал отправной точкой для современной западной цивилизации. Республика - это самая старшая карта в колоде; "в республиках больше жизни, больше ненависти, больше жажды мести; в них никогда не умирает и не может умереть память о былой свободе". Свободные люди могут подчиниться грубой силе, но при первой же возможности восстанут. "Если хочешь покорить республику, надо сделать из республики Империю" (*) - и лукасовскому Палпатину даже это не помогло.
Эту нужно иметь в виду, когда мы говорим каким-нибудь американцам, что "русскому человеку не нужна свобода", "мы презираем демократию и считаем её слабой" (см. также " фюрер-принцип"). На языке, который они используют, это звучит очень смешно.
[Очевидно, что схема Маккиавелли допускает существование четырёх типов людей - раб, свободный, влиятельный лорд, правитель. При этом, лордом можно только быть, потому что самостоятельно стать лордом, не будучи им изначально, крайне трудно. Если же ты был вознесён к вершинам власти самим султаном, значит, ты не более чем раб султана, ибо всем ему обязан. Когда люди, агитирующие за деспотию, сами не являются деспотами и не имеют возможности единолично возглавить государство, то они мечтают о рабстве.]
У нас, с этой точки зрения, всё забавно.
Большевики, очевидным образом, ставили на то, что Россия - это деспотия со слабой аристократией, и вели себя соответствующим образом.
"Монархию султана трудно завоевать, но по завоевании легко удержать... если победа над султаном одержана, и войско его наголову разбито в открытом бою, завоевателю некого более опасаться, кроме разве кровной родни султана. Если же и эта истреблена, то можно никого не бояться".
Убиваешь семью предыдущего властителя - сам становишься властителем. И получаешь ровно те же бонусы на оборону:
"Державой султана нелегко овладеть потому, что завоеватель не может рассчитывать на то, что его призовёт какой-либо местный властитель, или на то, что мятеж среди приближенных султана облегчит ему захват власти. Как сказано выше, приближенные султана - его рабы, и так как они всем обязаны его милостям, то подкупить их труднее, но и от подкупленных от них было бы мало толку, ибо по указанной причине они не могут увлечь за собой народ. Следовательно, тот, кто нападёт на султана, должен быть готов к тому, что встретит единодушный отпор, и рассчитывать более на свои силы, чем на чужие раздоры".
Приближённые Сталина - его рабы, и т.д. Чтобы завоевать такое государство, его надо сокрушить физически, а оно само по себе очень крепкое.
И если большевики были правы в своих расчётах, то им оставалось только почивать на лаврах и пожинать плоды своих побед. Русские по своей природе рабы, и раз они однажды покорились, то больше не восстанут:
"Но если город или страна привыкли стоять под властью государя, а род его истребили, то жители города не так-то легко возьмутся за оружие, ибо, с одной стороны, привыкнув повиноваться, с другой - не имея старого государя, они не сумеют ни договориться об избрании нового, ни жить свободно. Так что у завоевателя будет достаточно времени, чтобы расположить их к себе и тем обеспечить себе безопасность".
Естественно, у русских на сей счёт было другое мнение, отличное от советского. Русские непобедимы не потому, что нас нельзя завоевать, а потому что мы свободный народ. Мы даже царей своих выбирали, пускай единственный раз за всю историю. Династия Романовых была призвана на царство русскими людьми, и никак иначе. И значит, пока жив народ, память об этом нельзя уничтожить.
"Всегда отыщется повод для мятежа во имя свободы и старых порядков, которых не заставят забыть ни время, ни благодеяния новой власти. Что ни делай, как ни старайся... они никогда не забудут ни прежней свободы, ни прежних порядков и при первом удобном случае попытаются их возродить, как сделала Пиза через сто лет после того, как попала под владычество флорентийцев".
Рано или поздно любая диктатура слабеет, добреет и впадает в маразм. И тогда народ снова поднимается. Через семьдесят лет после того, как русские попали под власть большевиков, они вышли на улицы под русскими флагами, сорвали красную тряпку и прогнали коммунистов из Кремля. Так?
[В девяностые годы, когда я был школьником, я думал, что если уж мы делаем ставку на демократию, нам нужно особенно внимательно рассматривать два исторических эпизода, события 1612-13 и 1991 годов, как те случаи, когда народ очевидным образом оказался сильнее власти и сам создал власть. С тех пор мы даже начали отмечать день изгнания поляков, а толку.]
Или не так. Заметьте, что мы обсуждаем мифы, политические мифы, если угодно. Какой политический миф насчёт 91 года нам ненавязчиво навязывают сверху, и открыто - со стороны "красной" оппозиции? Во-во. "Ничего не было". Русских продали другим владельцам, купили, использовали в своих целях, всё решили наверху, это была разводка, провокация американских спецслужб и пятой колонны имени Андропова. Ну не мог русский народ победить своих хозяев, никак и никогда! (Но у "красных" всё равно вторым слоем прослеживается обида - как же так? Мы же убили ваших прежних властителей, всю семью, как по учебнику! Как вы посмели восстать?)
В этом смысле, да, я считаю, что отстаивая своё право на ненависть и жажду мести по отношению к коммунистам, русский народ отстаивал своё право на свободу, и никак иначе.