Распахнувший двери
Распахнувший двери
1 апреля исполнилось бы 102 года Абрахаму Харольду Маслоу
Частный Корреспондент. - четверг, 1 апреля 2010 года, 09.59 = http://www.chaskor.ru/article/raspahnuvshij_dveri_16388
[Здесь выкладываю полный вариант]
Абрахама Харольда Маслоу (1908-1970) числят, и с полным правом, одним из основателей гуманистической психологии. Однако сам основатель ограничивающих определений не жаловал. «Нет необходимости, - настаивал он незадолго до смерти, - говорить о "гуманистической" психологии, прилагательное не нужно. Не думайте, что я - антибихевиорист. Я антидоктринер... Я против всего, что закрывает двери и отрезает возможности». Правда в этом была: Маслоу надеялся быть не изобретателем очередного «-изма», но создателем новой психологии вообще - включающей в себя возможности всех предыдущих да избегающей притом их ограничений. И, пожалуй, не только психологии - а, скажем, нового мировоззрения. По крайней мере - новой модели человека.
Забегая вперёд, скажем, что в отношении человека западных культур это ему удалось: он в самом деле стал одним из создателей новой антропологической оптики и одним из инициаторов того большого, многообразного, неравномерного события в истории западной мысли, которое хочется назвать гуманитарной революцией. Забегая вперёд ещё дальше, добавим, что к степени научной строгости его построений это не имеет ни малейшего отношения - поскольку перевороты подобного масштаба происходят обыкновенно, как ни удивительно, на других уровнях.
Да, учёная чёткость, похоже, сильной стороной Маслоу никогда не была. Достаточно сказать, что, говоря о центральном концепте своей теории мотивации - о «природе» человека, - он пользуется весьма разнообразным набором вроде бы синонимичных друг другу и не очень отдифференцированных понятий: «глубинная природа», «(бессознательная) самость», «внутренний (психический) мир», «psyche» (греческое имя души)... Даже «самоактуализация» - коренное, знаковое его понятие, пожалуй, главное его терминологическое достижение, которое, оторвавшись от имени разработчика (Маслоу этого термина, строго говоря, не изобретал, но именно он тщательнее предшественников его разработал - понятийную же заготовку получил от Курта Гольдштейна в самом начале 1950-х, а вообще слово встречается уже у К.-Г. Юнга), пошло гулять по свету, насыщаясь самыми разнообразными значениями - и то претерпело по меньшей мере пять различных интерпретаций, претерпело бы, наверное, и ещё, не оборвись жизнь Маслоу так внезапно и рано. Да, он прошёл основательную научную школу и всю жизнь успешно работал в академической среде. Однако обладал он темпераментом скорее не исследователя, а проповедника, властителя дум и, как только представилась возможность - и случилась необходимость - постарался занять соответствующую нишу.
Маслоу прошёл путь, так и хочется сказать, типичный для больших психологов ХХ века - начиная с Фрейда: от исследователя (естественнонаучного толка, ибо естественные дисциплины были тогда образцом научности) - к мудрецу и учителю жизни. Начиная говорить о душе и её устройстве, наиболее крупные из них практически неминуемо приходили к суждениям о сущности, судьбе и смысле человека. И неудивительно: мнения на сей счёт традиционных религий к первой половине ХХ века уже мало кого всерьёз волновали, а вопросы и потребность в ответах на них оставались. Антропологическая, знаете ли, константа.
Предыдущих психологий, с которыми Маслоу намеревался спорить, чьи достижения собирался синтезировать, а ограничения - преодолеть, было, по большому счёту, две: бихевиоризм и психоанализ. Именно они властвовали на американском интеллектуальном поле 1930-х, когда начиналась научная биография Маслоу, практически безраздельно. И обе они были у Маслоу-психолога, можно сказать, в крови.
Он и сам начинал как бихевиорист - что естественно, поскольку бихевиористы были его учителями. В университете Висконсина, где Маслоу в начале 1930-х изучал психологию - он учился у бихевиориста Гарри Харлоу и написал под его руководством диссертацию по сексуальному поведению и доминированию у обезьян, был, по собственному признанию, очарован Дж.Б. Уотсоном и «предан бихевиоризму», ставшему для него, как вспоминал Маслоу позже, «источником воодушевления».
Прошёл он и через психоанализ - не только как исследователь (после Висконсина Маслоу, в духе другой доминанты тогдашнего американского интеллектуального поля, занялся исследованиями сексуального поведения человека, совершенно разделяя фрейдистские взгляды на этот предмет), но и как как анализируемый: это было для него не просто способом решения собственных душевных проблем - их, кстати, у выросшего в чрезвычайно трудной, конфликтной семье Маслоу более чем хватало - но и составной частью психологического образования. На его мировосприятии и мышлении этот опыт не смог не оставить глубокого отпечатка. Основным выводом пациента из пережитого стало представление об огромной разнице между умственным, «головным» знанием и реальным переживанием собственного внутреннего мира.
Уже издав свою «Мотивацию и личность» (1954), Маслоу продолжал считать психоанализ лучшей системой для анализа психопатологии и наилучшей из возможных психотерапий вообще. Вместе с тем претензии фрейдизма на роль общепсихологической теории всего человеческого мышления и поведения он находил совершенно безосновательными. «Фрейд снабдил нас, - объяснял Маслоу свои позиции позже, нарочито упрощая для понятности, - больной половиной психологии, и мы должны теперь дополнить ее здоровой половиной».
Психоаналитики, считал он, делают выводы о природе человека, наблюдая не лучшие, а худшие её проявления. Бихевиористы же строят свои предположения о ней, изучая животных и не видя специфики человеческого. Кроме того, они отождествляют «среднее» с «нормальным»: изучая то, что есть, упускают из виду то, что может быть и особенно - то, что должно быть. Выяснение этого Маслоу и поставил себе задачей.
Необходимость же занять нишу властителя дум случилась в декабре 1941 года - после Перл-Харбора, когда США вступили во Вторую мировую войну.
Маслоу, надо сказать, вообще был из тех, чей личный опыт и теоретические построения принципиально не отделимы друг от друга, практически - две стороны одного и того же. В своём мышлении он был программно субъективен, пристрастен и биографичен и более того, считал это неотъемлемой частью и питательным источником научности (в недостатке которой его и при жизни и по смерти многократно - да и не безосновательно - упрекали критики и оппоненты). В связи с ним приходят на ум слова его ровесника и современника, одинокого мыслителя Якова Друскина, говорившего, что он «жизнь свою продумал, а мысли пережил». С Маслоу - хотя как будто совсем иначе - произошло точно то же самое.
Потрясённый разразившейся катастрофой, Маслоу, бывший уже в непризывном возрасте (33!), в первые же дни войны почувствовал, что занятий одними академическими исследованиями недостаточно: лабораторная, кабинетная психология слишком мало, если вообще, может помочь решению мировых проблем. Он «принял решение посвятить оставшуюся часть своей жизни поиску такой достаточно полной теории человеческого поведения, которая могла бы быть полезна для утверждения мира на Земле, основываясь при этом на фактических данных, которые могли бы быть приняты всем человечеством» . Тут-то он и «поставил своей задачей синтезировать многие изученные им взгляды» - а это были, как мы помним, прежде всего психоанализ и бихевиоризм. Предложить если и не в противовес, то в дополнение этим двум «силам» западной психологии - третью.
Создать такую психологию, которая давала бы возможность ответа на вопросы столь же наивные, сколь и, по собственным его словам, «извечные»: «“Что такое хорошая жизнь? Что такое хороший человек? Как можно научить людей отдавать предпочтение хорошей жизни? Как надо воспитывать детей, чтобы они выросли хорошими людьми?”…» «То есть, - признавался Маслоу в книге «К психологии Бытия» (1968), - мы верим в возможность научной нравственности и в нашу способность ее сконструировать».
Безоблачное доверие к «науке», в нашем воображении ассоциирующееся скорее уж с XIX веком, нашло неожиданно массовый отклик в середине ХХ-го… а впрочем, что же тут неожиданного: ведь достаточно надёжных ответов западному человеку ко второй половине ХХ столетия так никто и не предложил, но и убедить его в том, что без таких вопросов можно прекрасно обойтись, тоже ещё никому не удалось. При всех накопившихся к тому времени разочарованиях в якобы безусловных истинах науки и разума авторитетнее их, тем не менее, ничего не нашлось.
Маслоу вообще, при всей его чуткости к запросам времени, отваживался быть обескураживающе анахроничным (тем большее, надо полагать, произвёл впечатление): от имени науки он решился заговорить со своей скептичной, прагматичной, мало склонной очаровываться американской аудиторией о Миссии, Призвании и Судьбе. И даже - вы не поверите - о спасении души, хотя всё связанное с религией было ему по меньшей мере глубоко чуждо. Такие громкие слова в западном мире - по крайней мере, не с церковной кафедры - не звучали к тому времени уже давно.
Маслоу, впрочем, разумел под ними вещи совершенно земные и вполне доступные, причём каждому. В качестве миссии, призвания и спасения души он предложил «самоактуализацию» и «личностный рост». Чуткость к собственной природе, как можно большее соответствие ей и раскрытие как можно большего числа вложенных в тебя способностей и возможностей. Максимальной «самоактуализованности», правда, удаётся достичь чрезвычайно немногим - во всём человечестве Маслоу, не очень ясно на основе какой статистики, насчитывал их не более одного процента, - но, по крайней мере, к этому, утверждал он, можно стремиться. Более того, к этому-то как раз стремиться и должно: только «самоактуализованных», достигших полноты самораскрытия можно назвать не просто здоровыми (в отличие от нас, бытовых невротиков), но - настоящими людьми в полном смысле этого слова. По сравнению с ними основная масса живущих - лишь более-менее, и чаще всего менее - выделанные заготовки. Но сами и виноваты.
«Абсолютно здоровый, нормальный, счастливый человек, - обещал Маслоу, - не имеет сексуальных потребностей или потребностей в пище, или в безопасности, или в любви, или в престиже, или в самоуважении, за исключением редких эпизодов быстро проходящей опасности». Место всего этого у такого человека занимает стремление к самоактуализации, «определяемой как непрерывная актуализация потенций, способностей и талантов, как осуществление миссии (или призвания, судьбы, предначертания, предназначения), как более полное знание и принятие собственной сокровенной сущности, как непрестанное стремление к единству, интеграции или синергии личности».
Именно поэтому «человек, - настаивал Маслоу, - должен быть тем, кем он может быть.» В противном случае он, по существу, предаёт самого себя. Человек ответствен за себя; он (разделял Маслоу представления своего современника-Сартра) - то, что он выбирает и что он из себя делает. «Если вы намеренно собираетесь стать менее значительной личностью, чем позволяют вам ваши способности, - грозил он своей аудитории, - я предупреждаю, что вы будете глубоко несчастливы всю жизнь.» Счастье здесь упомянуто не просто так, не в качестве сладкой приманки: как и ещё один его ровесник и коллега, психолог и мыслитель Эрих Фромм, Маслоу был уверен, что оно - «побочный продукт» правильно выбранного пути и тем самым - показатель правильности и праведности.
Вот он, смысл жизни, вот они, её цель и оправдание. Вот она, возможность жить в мире с самим собой, истерзанным конфликтами, конечную неразрешимость которых фрейдизм обещал нам со всей уверенностью.
В этом было нечто очень заманчивое: очень соответствующее глубинным ожиданиям его собратьев по времени и культуре - и издавна укоренившимся привычкам западного ума. В этом было что узнавать.
Werde der Du bist! - это европейцы слышали ещё от Гёте. В старую романтическую идеологему Маслоу вдохнул новую, сообразную времени жизнь, вменив это становление, заботу об этом становлении в обязанность всякому человеку.
Ведущей интуицией западных обществ по меньшей мере со времён средневековья было то, что человек такой, как он есть, каким спонтанно складывается - не годится. С ним надо что-то делать: направленно и в соответствии с некоторой моделью. В конце концов, психотерапии ХХ века стали защищать человека от этих доведённых до крайности представлений (даже суровый, требовательный Фрейд писал о «неудовлетворённости культурой»!) - стали учить человека самопринятию.
Маслоу был на этой линии развития одним из первых. Да, он тоже требовал от человека самопреодоления, но - во имя него же самого. Преодолеть своё несовершенное состояние - и обрести совершенное.
Поэтому-то книги Маслоу стали расходиться (расходятся, между прочим, до сих пор) стотысячными тиражами: он стал предметом массового чтения, вышел за пределы профессионального внимания и стал достоянием заинтересованных - и проецирующих на него свои смыслы - непрофессионалов. То есть - вошёл в состав культуры и стал - руками этих непрофессионалов - воздействовать на разные её стороны.
Даже если Маслоу и не выстраивал знаменитой пирамиды, прилежно зазубриваемой студентами к экзамену по психологии (а выстроили её популяризаторы для наглядности - впервые, как сообщает нам Википедия, она встречается в немецкоязычной популярной литературе уже после смерти Маслоу, в 1970-х - например, в первом издании учебника У. Стоппа 1975 года ), даже если никогда не утверждал, как случалось с теми же популяризаторами, что порядок образующих её потребностей жёстко фиксирован и у всех людей при всякой погоде одинаков, - он был мудрым и гибким человеком и понимал, что это не так, - тем не менее в его построениях есть чему вызвать скепсис. Ну, например, то, что под именем «природы человека» он на самом деле смоделировал в своей теории мотивации - на общечеловечности которой настаивал - всего лишь порядок ценностей западной культуры, притом в американском её варианте. Или то, что все эти ценности он считал врождёнными и имеющими биологическую природу - по сути, инстинктивными («инстинктоидными», как он осторожно выражался). И потребность в красоте, да. И потребность в познании. И потребность в любви - нет, не в сексуальном взаимодействии и не в размножении, а именно в любви: в восхищении, служении, самоотдаче; в том, чтобы быть принятым, понятым, чтобы обмениваться с другим радостью и нежностью. Ну ведь сложная же культурная практика. А вот поди ж ты!
Или то, что отношения человека с культурой у Маслоу вообще как-то не слишком продуманы. С одной стороны, конечно, без культуры человеком, тем более «самоактуализирующимся», не стать. С другой - в важном деле «самоактуализации» культура вообще скорее мешает, чем помогает. Ей приходится сопротивляться; к её условностям - так и быть, принимаемым, чтобы никого не травмировать - «самоактуализирующийся» человек просто обязан относиться скептически и с дистанцией. (Ох, как я понимаю, за что Маслоу любили студенты-бунтари шестидесятых!)
Или что описание «самоактуализирующихся» личностей - смоделированных Маслоу откровенно на основе личных симпатий и ценностей (первыми их образцами, под влиянием которых Маслоу на эту тему вообще задумался, стали встреченные им в молодости в Нью-Йорке Макс Вертхаймер и Рут Бенедикт) - столь же пристрастно и утопично, сколь и нечётко. Откуда он взял 24 характеризующих их признака? Почему их не 25, не 68? Где он вообще наблюдал эту утопию во плоти и как в принципе мог что-то наблюдать, если не проводил никаких связанных с этим экспериментов, а выборка, на основе наблюдений за которой он формулировал свои умозаключения, была заведомо нерепрезентативной?
Спекулятивные, в сущности, построения. Миф, по большому счёту.
Да, разумеется, масловская «самоактуализация» даже по не самому большому счёту - миф. Но этим она и ценна: только мифу - неоднозначному, не до конца конкретизируемому смысловому образованию - удаётся быть настолько плодотворным, - позволять себя домысливать, дразнить, обнадёживать, провоцировать своей неоднозначностью. То есть - врастать в реальность и становиться реальностью.
Он вообще очень вписался в атмосферу, задачи, ожидания западных шестидесятых годов (по обилию надежд, утопий и проектов очень родственных, думается - даже однокоренных нашим шестидесятым), когда было написано основное число его книг и когда они были интенсивнее всего прочитаны. (Действительно интенсивнее всего: после смерти Маслоу, в 70-х, никаких существенных, неожиданных разработок его концепции последователями - столь же радикальных, распахивающих двери, как она сама - не случилось . В последнее десятилетие жизни Маслоу в 60-х с его идеями произошло всё самое живое и интересное. Именно это, как известно - признак настоящего, интенсивного чтения.) Шестидесятые вообще активно интересовались возможностями человека, их максимальным освоением и расширением, растягиваемостью и проницаемостью человеческих границ. Отсюда - и исследовательский интерес к изменённым состояниям сознания, к отличным от европейских видам знания и способам познания, к эзотерике и мистике, экспериментирование с психоделиками в рамках вполне академической науки, появление и влияние немыслимых прежде культурных фигур типа Станислава Грофа, Грегори Бейтсона, Карлоса Кастанеды. Маслоу, чьи интересы лежали вроде бы в другой плоскости (а уж мистику с эзотерикой он вообще на дух не переносил!), был таким же типичным шестидесятником, как и они, - человеком одного с ними контекста. Кстати, не зря он в конце жизни поддерживал возникший тогда в Калифорнии Институт Эсален и другие группы, занятые изучением возможностей человека.
Очень похоже на то‚ что Маслоу был в числе участников и творцов состоявшейся в западных науках в середине века гуманитарной революции: пересмотра традиционной иерархии наук, вершину которой по меньшей мере с XIX века занимала физика, высвобождения гуманитарных дисциплин из-под диктующего авторитета естественных и обретения ими своей методологической специфики. Маслоу был из тех, кто проделал значительную часть этой работы в психологии.
Кстати, миф мифом, а моделью для формирования «нового человека» предложенная Маслоу теория личности стала: именно её сделали главной теоретической основой реформирования системы образования в Штатах во второй половине ХХ века. Это - по крайней мере, в идеале - бережное отношение к личности ученика, учёт индивидуальных особенностей его психики, культивирование у него ответственности, склонности к творчеству, готовности к личностному росту и той самой, обильной смыслами до отсутствия границ, «самоактуализации». Миф или нет, а по Маслоу воспитывается уже не первое поколение.
Его идеи стали частью идеологии и практики самовосприятия западного человека второй половины ХХ века - и, надо думать, начала нашего столетия тоже, ибо радикальных переворотов в этом смысле, кажется, пока ещё не было.
И разве не провоцирует на то, чтобы задуматься, не соблазняет снова поверить в любимую утопию человека Запада - самопревосхождение - хотя бы вот эта знаменитая, среди многих знаменитых, цитата: «Прав был тот биолог, который заявил, что он обнаружил недостающее эволюционное звено между человекообразными обезьянами и цивилизованным человеком: это мы!»?
1 апреля исполнилось бы 102 года Абрахаму Харольду Маслоу
Частный Корреспондент. - четверг, 1 апреля 2010 года, 09.59 = http://www.chaskor.ru/article/raspahnuvshij_dveri_16388
[Здесь выкладываю полный вариант]
Абрахама Харольда Маслоу (1908-1970) числят, и с полным правом, одним из основателей гуманистической психологии. Однако сам основатель ограничивающих определений не жаловал. «Нет необходимости, - настаивал он незадолго до смерти, - говорить о "гуманистической" психологии, прилагательное не нужно. Не думайте, что я - антибихевиорист. Я антидоктринер... Я против всего, что закрывает двери и отрезает возможности». Правда в этом была: Маслоу надеялся быть не изобретателем очередного «-изма», но создателем новой психологии вообще - включающей в себя возможности всех предыдущих да избегающей притом их ограничений. И, пожалуй, не только психологии - а, скажем, нового мировоззрения. По крайней мере - новой модели человека.
Забегая вперёд, скажем, что в отношении человека западных культур это ему удалось: он в самом деле стал одним из создателей новой антропологической оптики и одним из инициаторов того большого, многообразного, неравномерного события в истории западной мысли, которое хочется назвать гуманитарной революцией. Забегая вперёд ещё дальше, добавим, что к степени научной строгости его построений это не имеет ни малейшего отношения - поскольку перевороты подобного масштаба происходят обыкновенно, как ни удивительно, на других уровнях.
Да, учёная чёткость, похоже, сильной стороной Маслоу никогда не была. Достаточно сказать, что, говоря о центральном концепте своей теории мотивации - о «природе» человека, - он пользуется весьма разнообразным набором вроде бы синонимичных друг другу и не очень отдифференцированных понятий: «глубинная природа», «(бессознательная) самость», «внутренний (психический) мир», «psyche» (греческое имя души)... Даже «самоактуализация» - коренное, знаковое его понятие, пожалуй, главное его терминологическое достижение, которое, оторвавшись от имени разработчика (Маслоу этого термина, строго говоря, не изобретал, но именно он тщательнее предшественников его разработал - понятийную же заготовку получил от Курта Гольдштейна в самом начале 1950-х, а вообще слово встречается уже у К.-Г. Юнга), пошло гулять по свету, насыщаясь самыми разнообразными значениями - и то претерпело по меньшей мере пять различных интерпретаций, претерпело бы, наверное, и ещё, не оборвись жизнь Маслоу так внезапно и рано. Да, он прошёл основательную научную школу и всю жизнь успешно работал в академической среде. Однако обладал он темпераментом скорее не исследователя, а проповедника, властителя дум и, как только представилась возможность - и случилась необходимость - постарался занять соответствующую нишу.
Маслоу прошёл путь, так и хочется сказать, типичный для больших психологов ХХ века - начиная с Фрейда: от исследователя (естественнонаучного толка, ибо естественные дисциплины были тогда образцом научности) - к мудрецу и учителю жизни. Начиная говорить о душе и её устройстве, наиболее крупные из них практически неминуемо приходили к суждениям о сущности, судьбе и смысле человека. И неудивительно: мнения на сей счёт традиционных религий к первой половине ХХ века уже мало кого всерьёз волновали, а вопросы и потребность в ответах на них оставались. Антропологическая, знаете ли, константа.
Предыдущих психологий, с которыми Маслоу намеревался спорить, чьи достижения собирался синтезировать, а ограничения - преодолеть, было, по большому счёту, две: бихевиоризм и психоанализ. Именно они властвовали на американском интеллектуальном поле 1930-х, когда начиналась научная биография Маслоу, практически безраздельно. И обе они были у Маслоу-психолога, можно сказать, в крови.
Он и сам начинал как бихевиорист - что естественно, поскольку бихевиористы были его учителями. В университете Висконсина, где Маслоу в начале 1930-х изучал психологию - он учился у бихевиориста Гарри Харлоу и написал под его руководством диссертацию по сексуальному поведению и доминированию у обезьян, был, по собственному признанию, очарован Дж.Б. Уотсоном и «предан бихевиоризму», ставшему для него, как вспоминал Маслоу позже, «источником воодушевления».
Прошёл он и через психоанализ - не только как исследователь (после Висконсина Маслоу, в духе другой доминанты тогдашнего американского интеллектуального поля, занялся исследованиями сексуального поведения человека, совершенно разделяя фрейдистские взгляды на этот предмет), но и как как анализируемый: это было для него не просто способом решения собственных душевных проблем - их, кстати, у выросшего в чрезвычайно трудной, конфликтной семье Маслоу более чем хватало - но и составной частью психологического образования. На его мировосприятии и мышлении этот опыт не смог не оставить глубокого отпечатка. Основным выводом пациента из пережитого стало представление об огромной разнице между умственным, «головным» знанием и реальным переживанием собственного внутреннего мира.
Уже издав свою «Мотивацию и личность» (1954), Маслоу продолжал считать психоанализ лучшей системой для анализа психопатологии и наилучшей из возможных психотерапий вообще. Вместе с тем претензии фрейдизма на роль общепсихологической теории всего человеческого мышления и поведения он находил совершенно безосновательными. «Фрейд снабдил нас, - объяснял Маслоу свои позиции позже, нарочито упрощая для понятности, - больной половиной психологии, и мы должны теперь дополнить ее здоровой половиной».
Психоаналитики, считал он, делают выводы о природе человека, наблюдая не лучшие, а худшие её проявления. Бихевиористы же строят свои предположения о ней, изучая животных и не видя специфики человеческого. Кроме того, они отождествляют «среднее» с «нормальным»: изучая то, что есть, упускают из виду то, что может быть и особенно - то, что должно быть. Выяснение этого Маслоу и поставил себе задачей.
Необходимость же занять нишу властителя дум случилась в декабре 1941 года - после Перл-Харбора, когда США вступили во Вторую мировую войну.
Маслоу, надо сказать, вообще был из тех, чей личный опыт и теоретические построения принципиально не отделимы друг от друга, практически - две стороны одного и того же. В своём мышлении он был программно субъективен, пристрастен и биографичен и более того, считал это неотъемлемой частью и питательным источником научности (в недостатке которой его и при жизни и по смерти многократно - да и не безосновательно - упрекали критики и оппоненты). В связи с ним приходят на ум слова его ровесника и современника, одинокого мыслителя Якова Друскина, говорившего, что он «жизнь свою продумал, а мысли пережил». С Маслоу - хотя как будто совсем иначе - произошло точно то же самое.
Потрясённый разразившейся катастрофой, Маслоу, бывший уже в непризывном возрасте (33!), в первые же дни войны почувствовал, что занятий одними академическими исследованиями недостаточно: лабораторная, кабинетная психология слишком мало, если вообще, может помочь решению мировых проблем. Он «принял решение посвятить оставшуюся часть своей жизни поиску такой достаточно полной теории человеческого поведения, которая могла бы быть полезна для утверждения мира на Земле, основываясь при этом на фактических данных, которые могли бы быть приняты всем человечеством» . Тут-то он и «поставил своей задачей синтезировать многие изученные им взгляды» - а это были, как мы помним, прежде всего психоанализ и бихевиоризм. Предложить если и не в противовес, то в дополнение этим двум «силам» западной психологии - третью.
Создать такую психологию, которая давала бы возможность ответа на вопросы столь же наивные, сколь и, по собственным его словам, «извечные»: «“Что такое хорошая жизнь? Что такое хороший человек? Как можно научить людей отдавать предпочтение хорошей жизни? Как надо воспитывать детей, чтобы они выросли хорошими людьми?”…» «То есть, - признавался Маслоу в книге «К психологии Бытия» (1968), - мы верим в возможность научной нравственности и в нашу способность ее сконструировать».
Безоблачное доверие к «науке», в нашем воображении ассоциирующееся скорее уж с XIX веком, нашло неожиданно массовый отклик в середине ХХ-го… а впрочем, что же тут неожиданного: ведь достаточно надёжных ответов западному человеку ко второй половине ХХ столетия так никто и не предложил, но и убедить его в том, что без таких вопросов можно прекрасно обойтись, тоже ещё никому не удалось. При всех накопившихся к тому времени разочарованиях в якобы безусловных истинах науки и разума авторитетнее их, тем не менее, ничего не нашлось.
Маслоу вообще, при всей его чуткости к запросам времени, отваживался быть обескураживающе анахроничным (тем большее, надо полагать, произвёл впечатление): от имени науки он решился заговорить со своей скептичной, прагматичной, мало склонной очаровываться американской аудиторией о Миссии, Призвании и Судьбе. И даже - вы не поверите - о спасении души, хотя всё связанное с религией было ему по меньшей мере глубоко чуждо. Такие громкие слова в западном мире - по крайней мере, не с церковной кафедры - не звучали к тому времени уже давно.
Маслоу, впрочем, разумел под ними вещи совершенно земные и вполне доступные, причём каждому. В качестве миссии, призвания и спасения души он предложил «самоактуализацию» и «личностный рост». Чуткость к собственной природе, как можно большее соответствие ей и раскрытие как можно большего числа вложенных в тебя способностей и возможностей. Максимальной «самоактуализованности», правда, удаётся достичь чрезвычайно немногим - во всём человечестве Маслоу, не очень ясно на основе какой статистики, насчитывал их не более одного процента, - но, по крайней мере, к этому, утверждал он, можно стремиться. Более того, к этому-то как раз стремиться и должно: только «самоактуализованных», достигших полноты самораскрытия можно назвать не просто здоровыми (в отличие от нас, бытовых невротиков), но - настоящими людьми в полном смысле этого слова. По сравнению с ними основная масса живущих - лишь более-менее, и чаще всего менее - выделанные заготовки. Но сами и виноваты.
«Абсолютно здоровый, нормальный, счастливый человек, - обещал Маслоу, - не имеет сексуальных потребностей или потребностей в пище, или в безопасности, или в любви, или в престиже, или в самоуважении, за исключением редких эпизодов быстро проходящей опасности». Место всего этого у такого человека занимает стремление к самоактуализации, «определяемой как непрерывная актуализация потенций, способностей и талантов, как осуществление миссии (или призвания, судьбы, предначертания, предназначения), как более полное знание и принятие собственной сокровенной сущности, как непрестанное стремление к единству, интеграции или синергии личности».
Именно поэтому «человек, - настаивал Маслоу, - должен быть тем, кем он может быть.» В противном случае он, по существу, предаёт самого себя. Человек ответствен за себя; он (разделял Маслоу представления своего современника-Сартра) - то, что он выбирает и что он из себя делает. «Если вы намеренно собираетесь стать менее значительной личностью, чем позволяют вам ваши способности, - грозил он своей аудитории, - я предупреждаю, что вы будете глубоко несчастливы всю жизнь.» Счастье здесь упомянуто не просто так, не в качестве сладкой приманки: как и ещё один его ровесник и коллега, психолог и мыслитель Эрих Фромм, Маслоу был уверен, что оно - «побочный продукт» правильно выбранного пути и тем самым - показатель правильности и праведности.
Вот он, смысл жизни, вот они, её цель и оправдание. Вот она, возможность жить в мире с самим собой, истерзанным конфликтами, конечную неразрешимость которых фрейдизм обещал нам со всей уверенностью.
В этом было нечто очень заманчивое: очень соответствующее глубинным ожиданиям его собратьев по времени и культуре - и издавна укоренившимся привычкам западного ума. В этом было что узнавать.
Werde der Du bist! - это европейцы слышали ещё от Гёте. В старую романтическую идеологему Маслоу вдохнул новую, сообразную времени жизнь, вменив это становление, заботу об этом становлении в обязанность всякому человеку.
Ведущей интуицией западных обществ по меньшей мере со времён средневековья было то, что человек такой, как он есть, каким спонтанно складывается - не годится. С ним надо что-то делать: направленно и в соответствии с некоторой моделью. В конце концов, психотерапии ХХ века стали защищать человека от этих доведённых до крайности представлений (даже суровый, требовательный Фрейд писал о «неудовлетворённости культурой»!) - стали учить человека самопринятию.
Маслоу был на этой линии развития одним из первых. Да, он тоже требовал от человека самопреодоления, но - во имя него же самого. Преодолеть своё несовершенное состояние - и обрести совершенное.
Поэтому-то книги Маслоу стали расходиться (расходятся, между прочим, до сих пор) стотысячными тиражами: он стал предметом массового чтения, вышел за пределы профессионального внимания и стал достоянием заинтересованных - и проецирующих на него свои смыслы - непрофессионалов. То есть - вошёл в состав культуры и стал - руками этих непрофессионалов - воздействовать на разные её стороны.
Даже если Маслоу и не выстраивал знаменитой пирамиды, прилежно зазубриваемой студентами к экзамену по психологии (а выстроили её популяризаторы для наглядности - впервые, как сообщает нам Википедия, она встречается в немецкоязычной популярной литературе уже после смерти Маслоу, в 1970-х - например, в первом издании учебника У. Стоппа 1975 года ), даже если никогда не утверждал, как случалось с теми же популяризаторами, что порядок образующих её потребностей жёстко фиксирован и у всех людей при всякой погоде одинаков, - он был мудрым и гибким человеком и понимал, что это не так, - тем не менее в его построениях есть чему вызвать скепсис. Ну, например, то, что под именем «природы человека» он на самом деле смоделировал в своей теории мотивации - на общечеловечности которой настаивал - всего лишь порядок ценностей западной культуры, притом в американском её варианте. Или то, что все эти ценности он считал врождёнными и имеющими биологическую природу - по сути, инстинктивными («инстинктоидными», как он осторожно выражался). И потребность в красоте, да. И потребность в познании. И потребность в любви - нет, не в сексуальном взаимодействии и не в размножении, а именно в любви: в восхищении, служении, самоотдаче; в том, чтобы быть принятым, понятым, чтобы обмениваться с другим радостью и нежностью. Ну ведь сложная же культурная практика. А вот поди ж ты!
Или то, что отношения человека с культурой у Маслоу вообще как-то не слишком продуманы. С одной стороны, конечно, без культуры человеком, тем более «самоактуализирующимся», не стать. С другой - в важном деле «самоактуализации» культура вообще скорее мешает, чем помогает. Ей приходится сопротивляться; к её условностям - так и быть, принимаемым, чтобы никого не травмировать - «самоактуализирующийся» человек просто обязан относиться скептически и с дистанцией. (Ох, как я понимаю, за что Маслоу любили студенты-бунтари шестидесятых!)
Или что описание «самоактуализирующихся» личностей - смоделированных Маслоу откровенно на основе личных симпатий и ценностей (первыми их образцами, под влиянием которых Маслоу на эту тему вообще задумался, стали встреченные им в молодости в Нью-Йорке Макс Вертхаймер и Рут Бенедикт) - столь же пристрастно и утопично, сколь и нечётко. Откуда он взял 24 характеризующих их признака? Почему их не 25, не 68? Где он вообще наблюдал эту утопию во плоти и как в принципе мог что-то наблюдать, если не проводил никаких связанных с этим экспериментов, а выборка, на основе наблюдений за которой он формулировал свои умозаключения, была заведомо нерепрезентативной?
Спекулятивные, в сущности, построения. Миф, по большому счёту.
Да, разумеется, масловская «самоактуализация» даже по не самому большому счёту - миф. Но этим она и ценна: только мифу - неоднозначному, не до конца конкретизируемому смысловому образованию - удаётся быть настолько плодотворным, - позволять себя домысливать, дразнить, обнадёживать, провоцировать своей неоднозначностью. То есть - врастать в реальность и становиться реальностью.
Он вообще очень вписался в атмосферу, задачи, ожидания западных шестидесятых годов (по обилию надежд, утопий и проектов очень родственных, думается - даже однокоренных нашим шестидесятым), когда было написано основное число его книг и когда они были интенсивнее всего прочитаны. (Действительно интенсивнее всего: после смерти Маслоу, в 70-х, никаких существенных, неожиданных разработок его концепции последователями - столь же радикальных, распахивающих двери, как она сама - не случилось . В последнее десятилетие жизни Маслоу в 60-х с его идеями произошло всё самое живое и интересное. Именно это, как известно - признак настоящего, интенсивного чтения.) Шестидесятые вообще активно интересовались возможностями человека, их максимальным освоением и расширением, растягиваемостью и проницаемостью человеческих границ. Отсюда - и исследовательский интерес к изменённым состояниям сознания, к отличным от европейских видам знания и способам познания, к эзотерике и мистике, экспериментирование с психоделиками в рамках вполне академической науки, появление и влияние немыслимых прежде культурных фигур типа Станислава Грофа, Грегори Бейтсона, Карлоса Кастанеды. Маслоу, чьи интересы лежали вроде бы в другой плоскости (а уж мистику с эзотерикой он вообще на дух не переносил!), был таким же типичным шестидесятником, как и они, - человеком одного с ними контекста. Кстати, не зря он в конце жизни поддерживал возникший тогда в Калифорнии Институт Эсален и другие группы, занятые изучением возможностей человека.
Очень похоже на то‚ что Маслоу был в числе участников и творцов состоявшейся в западных науках в середине века гуманитарной революции: пересмотра традиционной иерархии наук, вершину которой по меньшей мере с XIX века занимала физика, высвобождения гуманитарных дисциплин из-под диктующего авторитета естественных и обретения ими своей методологической специфики. Маслоу был из тех, кто проделал значительную часть этой работы в психологии.
Кстати, миф мифом, а моделью для формирования «нового человека» предложенная Маслоу теория личности стала: именно её сделали главной теоретической основой реформирования системы образования в Штатах во второй половине ХХ века. Это - по крайней мере, в идеале - бережное отношение к личности ученика, учёт индивидуальных особенностей его психики, культивирование у него ответственности, склонности к творчеству, готовности к личностному росту и той самой, обильной смыслами до отсутствия границ, «самоактуализации». Миф или нет, а по Маслоу воспитывается уже не первое поколение.
Его идеи стали частью идеологии и практики самовосприятия западного человека второй половины ХХ века - и, надо думать, начала нашего столетия тоже, ибо радикальных переворотов в этом смысле, кажется, пока ещё не было.
И разве не провоцирует на то, чтобы задуматься, не соблазняет снова поверить в любимую утопию человека Запада - самопревосхождение - хотя бы вот эта знаменитая, среди многих знаменитых, цитата: «Прав был тот биолог, который заявил, что он обнаружил недостающее эволюционное звено между человекообразными обезьянами и цивилизованным человеком: это мы!»?