Географическое и человеческое
Географическое и человеческое
Любовная мифология столицы от Кучковичей до кинематографа
http://www.chaskor.ru/p.php?id=12382
Частный корреспондент. = пятница, 13 ноября 2009 года, 12.15
Рустам Рахматуллин. Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа. М.: Олимп: Астрель, 2009.
«Облюбованием Москвы» журналист, писатель, краевед и метафизик пространства, прошлогодний лауреат премии «Большая книга» Рустам Рахматуллин продолжает главное дело своей жизни - (ре)конструкцию мифологии нашего города. Эту работу он начал ещё в предыдущей своей книге «Две Москвы, или Метафизика столицы» (2008), из которой, по сути, выросло и нынешнее исследование. Впрочем, исследованием это, пожалуй, не назовёшь: Рахматуллин не аналитичен, скорее синтетичен, и предпочитает наблюдать за жизнью локальных смыслов, их повадками и экологией, не особенно доискиваясь до их устройства. Он склонен скорее выращивать миф и доверять ему, чем препарировать его.
Рахматуллин заботится о памяти пространства. Он терпеливо собирает любовный опыт москвичей всех доступных обозрению времён, начиная ещё с предмосковья: с Улиты Кучковны, дочери того самого Степана Кучки, которого убил Долгорукий, облюбовав его усадьбу как место будущего города, а Улиту отправил к себе во Владимир, замуж за своего сына князя Андрея Боголюбского. Кучковна, «душа Москвы - земли, которой овладела пришлая власть», и стала жертвой, которая легла в основание города. Для автора же важно прежде всего, что строительная жертва тут одновременно и любовная.
И далее он прослеживает (с точностью до дома! - «нет дома без любви, как нет приходской церкви без венчаний»), как - коренной, получается, для Москвы - любовный миф с течением истории вышел за стены Кремля и завоёвывал себе всё новые обиталища, «вмещающие ландшафты»: Занеглименье, Арбат, Замоскворечье, Немецкую слободу… Как он подчинял всё новые социальные слои - от князей и царей до стихотворцев и бедных студентов: мифу потребна всеядность. Рахматуллин высматривает, как любовную мифологию города выращивали летописи и хроники, предания и слухи, беллетристика, поэзия и кинематограф (пожалуй, самое мифогенное из искусств!), не говоря уж о частном опыте горожан, для которого местные мифы - непременная питательная среда.
Рахматуллин умудряется сочетать почти конспективную, сдержанно-перечисляющую суховатость в изложении (которая неудивительна: материала так много, что разверни его как следует, во всех аспектах, - хватило бы на энциклопедию) с почти неожиданными взмывами в весьма индивидуальный топометафизический дискурс, с собственной лексикой и своеобразным смысловым устройством: «…как всякая вода, Успенский вражек образует собственный бассейн, маленький мир между большими. Из встречи этого мира с двусторонней экспансией Арбата и Тверской; сказать иначе, из встречи двух больших миров на исчезающей и наконец исчезнувшей меже ручья рождается причудливая карта и картина местного облюбования».
Самое интересное в книге - не столько даже коллекция связанных с любовью московских легенд, сказаний и баек, а организующая всё мысль автора о том, что насыщенность мифами - неотъемлемое свойство обитаемого людьми пространства, и понято оно должно быть едва ли не прежде всего через это. Пространство, собственно, только тогда и приобретает историческую правду, когда насыщается вот таким смысловым избытком, домыслами и «примыслами»: оно перестаёт быть просто географическим и становится человеческим.
Любовная мифология столицы от Кучковичей до кинематографа
http://www.chaskor.ru/p.php?id=12382
Частный корреспондент. = пятница, 13 ноября 2009 года, 12.15
Рустам Рахматуллин. Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа. М.: Олимп: Астрель, 2009.
«Облюбованием Москвы» журналист, писатель, краевед и метафизик пространства, прошлогодний лауреат премии «Большая книга» Рустам Рахматуллин продолжает главное дело своей жизни - (ре)конструкцию мифологии нашего города. Эту работу он начал ещё в предыдущей своей книге «Две Москвы, или Метафизика столицы» (2008), из которой, по сути, выросло и нынешнее исследование. Впрочем, исследованием это, пожалуй, не назовёшь: Рахматуллин не аналитичен, скорее синтетичен, и предпочитает наблюдать за жизнью локальных смыслов, их повадками и экологией, не особенно доискиваясь до их устройства. Он склонен скорее выращивать миф и доверять ему, чем препарировать его.
Рахматуллин заботится о памяти пространства. Он терпеливо собирает любовный опыт москвичей всех доступных обозрению времён, начиная ещё с предмосковья: с Улиты Кучковны, дочери того самого Степана Кучки, которого убил Долгорукий, облюбовав его усадьбу как место будущего города, а Улиту отправил к себе во Владимир, замуж за своего сына князя Андрея Боголюбского. Кучковна, «душа Москвы - земли, которой овладела пришлая власть», и стала жертвой, которая легла в основание города. Для автора же важно прежде всего, что строительная жертва тут одновременно и любовная.
И далее он прослеживает (с точностью до дома! - «нет дома без любви, как нет приходской церкви без венчаний»), как - коренной, получается, для Москвы - любовный миф с течением истории вышел за стены Кремля и завоёвывал себе всё новые обиталища, «вмещающие ландшафты»: Занеглименье, Арбат, Замоскворечье, Немецкую слободу… Как он подчинял всё новые социальные слои - от князей и царей до стихотворцев и бедных студентов: мифу потребна всеядность. Рахматуллин высматривает, как любовную мифологию города выращивали летописи и хроники, предания и слухи, беллетристика, поэзия и кинематограф (пожалуй, самое мифогенное из искусств!), не говоря уж о частном опыте горожан, для которого местные мифы - непременная питательная среда.
Рахматуллин умудряется сочетать почти конспективную, сдержанно-перечисляющую суховатость в изложении (которая неудивительна: материала так много, что разверни его как следует, во всех аспектах, - хватило бы на энциклопедию) с почти неожиданными взмывами в весьма индивидуальный топометафизический дискурс, с собственной лексикой и своеобразным смысловым устройством: «…как всякая вода, Успенский вражек образует собственный бассейн, маленький мир между большими. Из встречи этого мира с двусторонней экспансией Арбата и Тверской; сказать иначе, из встречи двух больших миров на исчезающей и наконец исчезнувшей меже ручья рождается причудливая карта и картина местного облюбования».
Самое интересное в книге - не столько даже коллекция связанных с любовью московских легенд, сказаний и баек, а организующая всё мысль автора о том, что насыщенность мифами - неотъемлемое свойство обитаемого людьми пространства, и понято оно должно быть едва ли не прежде всего через это. Пространство, собственно, только тогда и приобретает историческую правду, когда насыщается вот таким смысловым избытком, домыслами и «примыслами»: оно перестаёт быть просто географическим и становится человеческим.