Безумство в разумных пропорциях
Безумство в разумных пропорциях
Универсальный растворитель и правила его использования
Ольга Балла
"НГ-Ex Libris". - 20.11.2008. = http://exlibris.ng.ru/koncep/2008-11-20/6_vino.html
Франсуа Лиссарраг. Вино в потоке образов: Эстетика древнегреческого пира/ Пер. с франц. Е.Решетниковой. - М.: Новое литературное обозрение, 2008. - 176 с.
Главное качество вина в «пространстве древнегреческого симпосия», пишет саратовский культуролог Вадим Михайлин в предисловии к книге своего французского коллеги, - «его способность смешиваться и смешивать». Оно - «своеобразный универсальный культурный растворитель», который и сам возникает в результате смешения (с водой - иначе как разбавленным в установленной пропорции греки вино и не пили), и заведен специально для того, чтобы растворять границы, которые тщательно проводит всякая культура. Вино на симпосии пили не просто так, а затем, чтобы способствовать «смешению реальностей и смыслов, культурных практик и поведенческих стратегий». То есть да, разумеется, для удовольствия от эдакого нарушения границ в заданных рамках, от этой строго регламентированной свободы, которое получали увенчанные Дионисовыми венками симпосиасты. Но еще и затем, чтобы взглянуть на рамки и правила немного извне.
Франсуа Лиссарраг вычитывает смыслы древнегреческих пиров-симпосиев и отношений греков с вином на поверхностях праздничной посуды и пересказывает их современному читателю - переводит «особый симпосиастический язык» эллинской вазописи на неминуемо плоское наречие сегодняшних европейских будней. Рисунки на посуде существовали не просто затем, чтобы ее украшать. Они передавали - и создавали, и направляли - особенное отношение к жизни, которое существовало только на симпосиях. Сам Дионис в сохранившемся отрывке из утраченной комедии поэта Эвбула наставлял своих почитателей:
«Три чаши я дарую
благомыслящим
В моем застолье: первой чашей
чествуем
Здоровье, а второю - наши
радости
Любовные, а третьей -
благодатный сон.
Домой уходит умный после
этого».
Все, казалось бы, чинно-благородно. Но умный - даже если он древний цивилизованный грек - не был бы по-настоящему умным, если бы не оставался и после третьей чаши и не продолжал пить, даже прекрасно зная, чем это ему грозит. Дионис ведь предупреждал:
«В сосуде малом скрыта мощь
великая,
Что с легкостью подножки
ставит пьяницам».
Да, рамки и заданы были жестко, и осознавались четко. Но это, само собой, не означает, что греки их не нарушали. Нарушали - еще как. Свидетельства тому - и множество изображений на той же керамике (а уж изображали греки все, в подробностях вполне натуралистических), и не меньшее число упоминаний в литературе. Дионис у Эвбула и тот от души иронизирует, считая чаши, выпиваемые в его честь его усердными почитателями:
«…Четвертая нахальству
посвящается,
Истошным воплям - пятая,
шестая же -
Разгулу пьяному, седьмая -
синякам,
Восьмая чаша - прибежавшим
стражникам,
Девятая - разлитью желчи
мрачному,
Десятая - безумью, с ног
валящему».
Эстетика древнегреческого пира была, как и положено всякой эстетике, чувственным воплощением, телесным переживанием этики: не только пира - отношения к миру. Сам кратер - чаша, которой греки отмеряли вино для смешивания, - был, пишет Лиссарраг, «материальным знаком меры» и именно поэтому - инструментом для создания особенного симпосиастического пространства-времени. Им не только дозировалось количество выпиваемого вина и его крепость. Он помещался в центре пиршественного пространства, передаваясь из рук в руки, уравнивая пирующих, соединяя их друг с другом и отделяя их - на время пира - от повседневной жизни.
Говорить о мере, переживать меру (в том числе и нарушая ее) без занудства и морализаторства - не в этом ли был особенный счастливый дар греческой цивилизации, которого так недоставало - и до сих пор недостает - всем последующим? Они жили со своей мерой - играючи. Они ее постигали - радуясь.
«Смешение вина и воды сопровождается смешением всевозможных удовольствий, приятных для зрения, обоняния, слуха. Симпосию свойственны разнообразие и общая атмосфера игры - игры на ловкость и умение держать равновесие, игры на смекалку и на память, словесные шутки…» Вино перестает быть только напитком - оно становится поводом к игре и партнером по игре. Сосуды перестают быть утилитарными предметами - они становятся «игрушками или телами, которыми манипулируют и которые, в свою очередь, могут манипулировать пирующими».
На пиршественной посуде греков изображено и это. Было, например, в обычае прыгать на бурдюк, наполненный вином и смазанный жиром, - кто сможет дольше всех удержаться на этой скользкой, круглой кожаной штуковине? Еще было принято пытаться удержать сосуды в равновесии с помощью любых мыслимых частей тела: главное, чтобы было неудобно (а если ты при этом еще и пьян - то можете себе представить, насколько осложнялось дело), - на вытянутой левой руке, на локте, на стопе, на плече, на голове... «Привычные жесты и позы забыты, а тело начинает вести себя совершенно новым, неожиданным способом; и снова норма предана забвению». Изрядно, должно быть, побили пиршественной посуды - глиняная ведь! - на радость позднейшим археологам и толкователям вазописи. Дионис, кстати, заведовал не только вином и опьянением (он вообще много чем заведовал) - но еще «и равновесием, и устойчивостью, и падением». Надо было ему, лукавому, чтобы его почитатели не удерживались - и падали. Чтобы роняли - и разбивали. Чтобы не могли остановиться на предписанной третьей чаше - и напивались вдрызг.
Только вот в том, что норма в такой ситуации «предана забвению», - тут Лиссарраг, кажется, не прав. Напротив: именно так она острее всего и помнится. Именно так полнее всего и постигается. Ведь если правила - хоть бы оно исходило из уст самого Диониса - не нарушишь, разве прочувствуешь его как правило? Вот то-то и оно.
Универсальный растворитель и правила его использования
Ольга Балла
"НГ-Ex Libris". - 20.11.2008. = http://exlibris.ng.ru/koncep/2008-11-20/6_vino.html
Франсуа Лиссарраг. Вино в потоке образов: Эстетика древнегреческого пира/ Пер. с франц. Е.Решетниковой. - М.: Новое литературное обозрение, 2008. - 176 с.
Главное качество вина в «пространстве древнегреческого симпосия», пишет саратовский культуролог Вадим Михайлин в предисловии к книге своего французского коллеги, - «его способность смешиваться и смешивать». Оно - «своеобразный универсальный культурный растворитель», который и сам возникает в результате смешения (с водой - иначе как разбавленным в установленной пропорции греки вино и не пили), и заведен специально для того, чтобы растворять границы, которые тщательно проводит всякая культура. Вино на симпосии пили не просто так, а затем, чтобы способствовать «смешению реальностей и смыслов, культурных практик и поведенческих стратегий». То есть да, разумеется, для удовольствия от эдакого нарушения границ в заданных рамках, от этой строго регламентированной свободы, которое получали увенчанные Дионисовыми венками симпосиасты. Но еще и затем, чтобы взглянуть на рамки и правила немного извне.
Франсуа Лиссарраг вычитывает смыслы древнегреческих пиров-симпосиев и отношений греков с вином на поверхностях праздничной посуды и пересказывает их современному читателю - переводит «особый симпосиастический язык» эллинской вазописи на неминуемо плоское наречие сегодняшних европейских будней. Рисунки на посуде существовали не просто затем, чтобы ее украшать. Они передавали - и создавали, и направляли - особенное отношение к жизни, которое существовало только на симпосиях. Сам Дионис в сохранившемся отрывке из утраченной комедии поэта Эвбула наставлял своих почитателей:
«Три чаши я дарую
благомыслящим
В моем застолье: первой чашей
чествуем
Здоровье, а второю - наши
радости
Любовные, а третьей -
благодатный сон.
Домой уходит умный после
этого».
Все, казалось бы, чинно-благородно. Но умный - даже если он древний цивилизованный грек - не был бы по-настоящему умным, если бы не оставался и после третьей чаши и не продолжал пить, даже прекрасно зная, чем это ему грозит. Дионис ведь предупреждал:
«В сосуде малом скрыта мощь
великая,
Что с легкостью подножки
ставит пьяницам».
Да, рамки и заданы были жестко, и осознавались четко. Но это, само собой, не означает, что греки их не нарушали. Нарушали - еще как. Свидетельства тому - и множество изображений на той же керамике (а уж изображали греки все, в подробностях вполне натуралистических), и не меньшее число упоминаний в литературе. Дионис у Эвбула и тот от души иронизирует, считая чаши, выпиваемые в его честь его усердными почитателями:
«…Четвертая нахальству
посвящается,
Истошным воплям - пятая,
шестая же -
Разгулу пьяному, седьмая -
синякам,
Восьмая чаша - прибежавшим
стражникам,
Девятая - разлитью желчи
мрачному,
Десятая - безумью, с ног
валящему».
Эстетика древнегреческого пира была, как и положено всякой эстетике, чувственным воплощением, телесным переживанием этики: не только пира - отношения к миру. Сам кратер - чаша, которой греки отмеряли вино для смешивания, - был, пишет Лиссарраг, «материальным знаком меры» и именно поэтому - инструментом для создания особенного симпосиастического пространства-времени. Им не только дозировалось количество выпиваемого вина и его крепость. Он помещался в центре пиршественного пространства, передаваясь из рук в руки, уравнивая пирующих, соединяя их друг с другом и отделяя их - на время пира - от повседневной жизни.
Говорить о мере, переживать меру (в том числе и нарушая ее) без занудства и морализаторства - не в этом ли был особенный счастливый дар греческой цивилизации, которого так недоставало - и до сих пор недостает - всем последующим? Они жили со своей мерой - играючи. Они ее постигали - радуясь.
«Смешение вина и воды сопровождается смешением всевозможных удовольствий, приятных для зрения, обоняния, слуха. Симпосию свойственны разнообразие и общая атмосфера игры - игры на ловкость и умение держать равновесие, игры на смекалку и на память, словесные шутки…» Вино перестает быть только напитком - оно становится поводом к игре и партнером по игре. Сосуды перестают быть утилитарными предметами - они становятся «игрушками или телами, которыми манипулируют и которые, в свою очередь, могут манипулировать пирующими».
На пиршественной посуде греков изображено и это. Было, например, в обычае прыгать на бурдюк, наполненный вином и смазанный жиром, - кто сможет дольше всех удержаться на этой скользкой, круглой кожаной штуковине? Еще было принято пытаться удержать сосуды в равновесии с помощью любых мыслимых частей тела: главное, чтобы было неудобно (а если ты при этом еще и пьян - то можете себе представить, насколько осложнялось дело), - на вытянутой левой руке, на локте, на стопе, на плече, на голове... «Привычные жесты и позы забыты, а тело начинает вести себя совершенно новым, неожиданным способом; и снова норма предана забвению». Изрядно, должно быть, побили пиршественной посуды - глиняная ведь! - на радость позднейшим археологам и толкователям вазописи. Дионис, кстати, заведовал не только вином и опьянением (он вообще много чем заведовал) - но еще «и равновесием, и устойчивостью, и падением». Надо было ему, лукавому, чтобы его почитатели не удерживались - и падали. Чтобы роняли - и разбивали. Чтобы не могли остановиться на предписанной третьей чаше - и напивались вдрызг.
Только вот в том, что норма в такой ситуации «предана забвению», - тут Лиссарраг, кажется, не прав. Напротив: именно так она острее всего и помнится. Именно так полнее всего и постигается. Ведь если правила - хоть бы оно исходило из уст самого Диониса - не нарушишь, разве прочувствуешь его как правило? Вот то-то и оно.