Никто никому зла не хотел
Ольга Балла-Гертман
Никто никому зла не хотел
13.12.2024
https://pechorin.net/articles/view/nikto-nikomu-zla-nie-khotiel
Рецензия Ольги Балла - критика, литературоведа, книжного обозревателя, заведующей отделом философии и культурологии журнала «Знание - сила» и отделом критики журнала «Знамя», литературного критика «Печорин.нет» - на рассказы Екатерины Какуриной.
Рассказы Екатерины Какуриной - сильные, страшные и совершенно непредсказуемые в своём развитии. Читателю страшно за юных героев до самой последней строчки - и это при том, что перед нами никакой не хоррор, а честный реализм, который страшнее всякого хоррора.
У двух представленных на рассмотрение текстов очень много общего - настолько, что оба они - при том, что каждый из рассказов несомненно закончен и самодостаточен - кажутся частями некоторой (может быть, даже сливающейся в цельное повествование) серии рассказов из жизни детей и подростков девяностых годов. Действие в обоих случаях происходит в (явно глухой, далёкой от всяких центров) русской провинции и, по множеству примет, именно в девяностые. Об этом свидетельствует не только и не в первую очередь современная героям техника: игра «тетрис», «Пентиум четыре» в статусе продвинутого компьютера, банковских карт ещё нет - отец героев «Орешков в йогурте» держит деньги закатанными в стеклянные банки в погребе, телефоны - «проводные» и трубки, эпоха мобильных, очевидно, ещё не наступила, даже само слово ещё не появилось (в рассказе «В одном и том же» можно даже с точностью до года вычислить, когда это происходит: после выхода фильма «Титаник», после 1997-го - на одной из героинь «любимый» топик с «Титаником», уже слегка выцветший, значит, какое-то время после выхода фильма уже прошло - самый конец девяностых). Прежде всего, свидетельствует об этом сам воздух времени, сам тип человеческих отношений, который его создаёт.
Этот воздух автор передаёт с беспощадной точностью - тем ещё более, что не посвящает обстоятельствам эпохи подробных описаний или, тем более, развёрнутых рассуждений, которых нет вообще (и которые неминуемо повлекли бы за собой оценку происходящего - а к принципиальным чертам авторской позиции относится то, что она не выносит оценочных суждений, не оценивает своих героев - при том, что добро и зло разделяет и показывает очень отчётливо): эти обстоятельства показываются самим характером плотно сбитого действия. В каком-то смысле можно сказать, что главные герои в обоих рассказах - именно действие да ещё страшный, почти смертный воздух времени - и тем сильнее бросается в глаза возможность жизни в нём, упорство этой жизни.
Что касается «человеческих» героев, то они у Какуриной, пожалуй, всё-таки несколько безлики, им недостаёт запоминающихся индивидуальных черт, особенно в первом, многонаселённом рассказе, где маленькие героини - кроме разве Маринки, жизненные обстоятельства которой показаны подробнее прочих, - почти сливаются друг с другом, - сложно сориентироваться, кто тут Ксюша, кто Даша, кто Ира и чем каждая из них отличается от других. Впрочем, вполне возможно, что в данном случае это и не имеет значения, потому что важны не личные особенности каждой из героинь, но ситуация, переживаемая ими всеми, и отношения между ними. Собственно, то же относится ко второму рассказу: старший брат героини-повествовательницы, Артём, виден куда подробнее, объёмнее, чем она сама.
При этом автор - хороший психолог в том смысле, что она точно подмечает душевные движения героев и их внешние реакции (в том числе в их парадоксальности - как, например, «впервые счастливая боль» от драки снежками у Маринки, до тех пор знавшей боль только от побоев. (Кстати, она точно и достоверно моделирует детское видение мира в рассказе «Орешки в йогурте», повествование в котором ведётся от лица восьмилетней девочки.) Но по общему смыслу её рассказы не психологичны; в центре её внимания - не подробности душевного устройства героев, но человеческие типы, к которым они принадлежат, и ситуации, которые они проживают, в их симптоматичности для общества в целом.
Оба рассказа - художественное исследование человека в ситуации очень трудной и очень интересной, если наблюдать её с большой дистанции (такую дистанцию автор в значительной мере создаёт нарочитой нейтральностью интонаций своего повествования): социализацию ребёнка в ситуации беззащитности перед жестоким миром взрослых (в котором ребёнок к тому же ещё и не очень ориентируется, вынужден действовать почти вслепую) и, более того, в обществе, находящемся почти в состоянии аномии, в котором - как особенно выразительно показано в рассказе «Орешки в йогурте» - человек человеку страшнее медведя; в котором даже дети чувствуют жестокость условием выживания («Юлька всегда работала на опережение: била, унижала, будто чтобы успеть раньше, чем кто-то скажет…»). Мир делится на «чужих» и «своих», причём вторые легко могут оказаться в числе первых («С Ирой дралась её главный враг - Юлька. Девочка, с которой Маринка перестала дружить, и та приняла это как предательство») - как, впрочем, и наоборот (в «Орешках в йогурте» так и происходит - местные ребята, вначале отчётливо чужие и даже враждебные для «городских» Лизы и Артёма, перестают быть таковыми: «Разобрались, что никто никому зла не хотел». То, что началось как почти неминуемое смертоубийство с ножом и топором в руках - что для этих детей, кстати, совершенно нормальное обстоятельство, в рутинном порядке вещей, - продолжилось как взаимодействие и сотрудничество), но граница между этими сообществами всегда проводится совершенно чётко (новообретённые друзья говорят Лизе и Артёму: «Вы только с нами дружите, а от полтинника держитесь подальше. Они дурные». Ага, понимает читатель, этот «полтинник» - жители «пятиэтажного дома напротив рынка» - примерно то же, что «микрорайоновские» для героинь первого рассказа. Это тотально чужие, они могут - и в каком-то смысле даже должны - только бить, ничто другое с ними невозможно). Жестокость тут практически первобытная, и девочки в этом ничуть не отличаются от мальчиков, мальчики нисколько не щадят девочек («Ксюшка побежала вперед и получила удар в грудь ногой от охранявшего круг паренька»), а зверские неписанные законы этого социума даже дети принимают стоически, едва ли не как должное: так, избитая ногами (!) Ира «не плакала, сплевывала кровь». Растущему человеку здесь практически не на что опереться, кроме собственных сил и ума (так восьмилетняя Лиза оказывается и сильнее, и умнее двенадцатилетнего Артёма), да разве что ещё эмоциональных связей в узком кругу «своих». Героев обоих рассказов спасает только это - почти чудом.
К чести автора, эти рассказы совершенно лишены и морализаторства, и сентиментальности, и благородного гнева. Вообще - никаких обобщений (тем сильнее действует!), тем более - никаких проповедей: факты всё говорят сами. Какуриной равно чужды как идеализация человека (особенно - ребёнка, что, казалось бы, напрашивается), так и его демонизация (что, в случае взрослых, напрашивается уж совсем настойчиво). Она видит человека во всей его сложности, неоднозначности и многообразии возможностей: оказаться на стороне (ни единым словом не названных тут напрямую) зла или добра способен каждый. Автор не поддаётся соблазну нагнетать ужасы, она, собственно, не пугает - с другой стороны, и не утешает (однако ненавязчиво указывает, на что - в ситуации аномии - можно ориентироваться и надеяться). Всё необходимое она сообщает как бы между делом, позволяя читателю самому достроить внутри себя картину происходящего (например, по единственному слову «медвежатник», почти случайно выхваченному юной героиней из взрослого разговора и не понятому ею, - догадаться, чем на самом деле занимается отец Лизы и Артёма - который в глазах любящей дочери «очень хороший»). Она максимально сдержана в изобразительных средствах - до некоторой даже, пожалуй, их скуповатости, что только увеличивает напряжение в тексте, - и при этом - пожалуй, даже благодаря этому - очень точна.
Ольга Балла: личная страница.
Екатерина Какурина окончила Высшие курсы Литературного института имени Горького. Выпускница магистратуры филологического факультета НИУ ВШЭ по программе «Литературное мастерство». Финалист литературной премии «Дебют» (2010), лауреат премии «Лицей» (2020).
Автор статьи: Балла-Гертман Ольга.
Критик, литературовед, книжный обозреватель. Родилась в 1965 году в Москве. Окончила исторический факультет Московского педагогического университета. Редактор отдела философии и культурологии журнала «Знание - сила», редактор отдела критики и библиографии журнала «Знамя». Автор книг «Примечания к ненаписанному» (Т. 1-3, 2010), «Упражнения в бытии» (2016), «Время сновидений» (2018), «Дикоросль: Две тысячи девятнадцатый» (2020), «Сквозной июль» (2020), «Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия» (2020), «Дикоросль-2: Две тысячи двадцатый» (2021), «Библионавтика: Выписки из бортового журнала библиофага» (2021), «Дышащий чертёж: сны о поэтах и поэзии» (т. 1-2, 2021)., «Дикоросль-3: Две тысячи двадцать первый» (2022). Публиковалась в журналах «Новый мир», «Новое литературное обозрение», «Воздух», «Homo Legens», «Вопросы философии», «Дружба народов», «Неприкосновенный запас», «Октябрь» и др., на сайтах и в сетевых журналах: «Лиterraтура», «Гефтер», «Двоеточие», «Культурная инициатива», «Русский Журнал», «Частный корреспондент», «Textura» и др. Лауреат премии журнала «Новый мир» в номинации «Критика» (2010), конкурса «Автор года» сетевого портала «Заметки по еврейской истории» и журнала «Семь искусств» (2018), всероссийской литературно-критической премии «Неистовый Виссарион» (2019), премии журнала «Дружба народов» в номинации «Критика» (2021). Живёт в Москве.
Никто никому зла не хотел
13.12.2024
https://pechorin.net/articles/view/nikto-nikomu-zla-nie-khotiel
Рецензия Ольги Балла - критика, литературоведа, книжного обозревателя, заведующей отделом философии и культурологии журнала «Знание - сила» и отделом критики журнала «Знамя», литературного критика «Печорин.нет» - на рассказы Екатерины Какуриной.
Рассказы Екатерины Какуриной - сильные, страшные и совершенно непредсказуемые в своём развитии. Читателю страшно за юных героев до самой последней строчки - и это при том, что перед нами никакой не хоррор, а честный реализм, который страшнее всякого хоррора.
У двух представленных на рассмотрение текстов очень много общего - настолько, что оба они - при том, что каждый из рассказов несомненно закончен и самодостаточен - кажутся частями некоторой (может быть, даже сливающейся в цельное повествование) серии рассказов из жизни детей и подростков девяностых годов. Действие в обоих случаях происходит в (явно глухой, далёкой от всяких центров) русской провинции и, по множеству примет, именно в девяностые. Об этом свидетельствует не только и не в первую очередь современная героям техника: игра «тетрис», «Пентиум четыре» в статусе продвинутого компьютера, банковских карт ещё нет - отец героев «Орешков в йогурте» держит деньги закатанными в стеклянные банки в погребе, телефоны - «проводные» и трубки, эпоха мобильных, очевидно, ещё не наступила, даже само слово ещё не появилось (в рассказе «В одном и том же» можно даже с точностью до года вычислить, когда это происходит: после выхода фильма «Титаник», после 1997-го - на одной из героинь «любимый» топик с «Титаником», уже слегка выцветший, значит, какое-то время после выхода фильма уже прошло - самый конец девяностых). Прежде всего, свидетельствует об этом сам воздух времени, сам тип человеческих отношений, который его создаёт.
Этот воздух автор передаёт с беспощадной точностью - тем ещё более, что не посвящает обстоятельствам эпохи подробных описаний или, тем более, развёрнутых рассуждений, которых нет вообще (и которые неминуемо повлекли бы за собой оценку происходящего - а к принципиальным чертам авторской позиции относится то, что она не выносит оценочных суждений, не оценивает своих героев - при том, что добро и зло разделяет и показывает очень отчётливо): эти обстоятельства показываются самим характером плотно сбитого действия. В каком-то смысле можно сказать, что главные герои в обоих рассказах - именно действие да ещё страшный, почти смертный воздух времени - и тем сильнее бросается в глаза возможность жизни в нём, упорство этой жизни.
Что касается «человеческих» героев, то они у Какуриной, пожалуй, всё-таки несколько безлики, им недостаёт запоминающихся индивидуальных черт, особенно в первом, многонаселённом рассказе, где маленькие героини - кроме разве Маринки, жизненные обстоятельства которой показаны подробнее прочих, - почти сливаются друг с другом, - сложно сориентироваться, кто тут Ксюша, кто Даша, кто Ира и чем каждая из них отличается от других. Впрочем, вполне возможно, что в данном случае это и не имеет значения, потому что важны не личные особенности каждой из героинь, но ситуация, переживаемая ими всеми, и отношения между ними. Собственно, то же относится ко второму рассказу: старший брат героини-повествовательницы, Артём, виден куда подробнее, объёмнее, чем она сама.
При этом автор - хороший психолог в том смысле, что она точно подмечает душевные движения героев и их внешние реакции (в том числе в их парадоксальности - как, например, «впервые счастливая боль» от драки снежками у Маринки, до тех пор знавшей боль только от побоев. (Кстати, она точно и достоверно моделирует детское видение мира в рассказе «Орешки в йогурте», повествование в котором ведётся от лица восьмилетней девочки.) Но по общему смыслу её рассказы не психологичны; в центре её внимания - не подробности душевного устройства героев, но человеческие типы, к которым они принадлежат, и ситуации, которые они проживают, в их симптоматичности для общества в целом.
Оба рассказа - художественное исследование человека в ситуации очень трудной и очень интересной, если наблюдать её с большой дистанции (такую дистанцию автор в значительной мере создаёт нарочитой нейтральностью интонаций своего повествования): социализацию ребёнка в ситуации беззащитности перед жестоким миром взрослых (в котором ребёнок к тому же ещё и не очень ориентируется, вынужден действовать почти вслепую) и, более того, в обществе, находящемся почти в состоянии аномии, в котором - как особенно выразительно показано в рассказе «Орешки в йогурте» - человек человеку страшнее медведя; в котором даже дети чувствуют жестокость условием выживания («Юлька всегда работала на опережение: била, унижала, будто чтобы успеть раньше, чем кто-то скажет…»). Мир делится на «чужих» и «своих», причём вторые легко могут оказаться в числе первых («С Ирой дралась её главный враг - Юлька. Девочка, с которой Маринка перестала дружить, и та приняла это как предательство») - как, впрочем, и наоборот (в «Орешках в йогурте» так и происходит - местные ребята, вначале отчётливо чужие и даже враждебные для «городских» Лизы и Артёма, перестают быть таковыми: «Разобрались, что никто никому зла не хотел». То, что началось как почти неминуемое смертоубийство с ножом и топором в руках - что для этих детей, кстати, совершенно нормальное обстоятельство, в рутинном порядке вещей, - продолжилось как взаимодействие и сотрудничество), но граница между этими сообществами всегда проводится совершенно чётко (новообретённые друзья говорят Лизе и Артёму: «Вы только с нами дружите, а от полтинника держитесь подальше. Они дурные». Ага, понимает читатель, этот «полтинник» - жители «пятиэтажного дома напротив рынка» - примерно то же, что «микрорайоновские» для героинь первого рассказа. Это тотально чужие, они могут - и в каком-то смысле даже должны - только бить, ничто другое с ними невозможно). Жестокость тут практически первобытная, и девочки в этом ничуть не отличаются от мальчиков, мальчики нисколько не щадят девочек («Ксюшка побежала вперед и получила удар в грудь ногой от охранявшего круг паренька»), а зверские неписанные законы этого социума даже дети принимают стоически, едва ли не как должное: так, избитая ногами (!) Ира «не плакала, сплевывала кровь». Растущему человеку здесь практически не на что опереться, кроме собственных сил и ума (так восьмилетняя Лиза оказывается и сильнее, и умнее двенадцатилетнего Артёма), да разве что ещё эмоциональных связей в узком кругу «своих». Героев обоих рассказов спасает только это - почти чудом.
К чести автора, эти рассказы совершенно лишены и морализаторства, и сентиментальности, и благородного гнева. Вообще - никаких обобщений (тем сильнее действует!), тем более - никаких проповедей: факты всё говорят сами. Какуриной равно чужды как идеализация человека (особенно - ребёнка, что, казалось бы, напрашивается), так и его демонизация (что, в случае взрослых, напрашивается уж совсем настойчиво). Она видит человека во всей его сложности, неоднозначности и многообразии возможностей: оказаться на стороне (ни единым словом не названных тут напрямую) зла или добра способен каждый. Автор не поддаётся соблазну нагнетать ужасы, она, собственно, не пугает - с другой стороны, и не утешает (однако ненавязчиво указывает, на что - в ситуации аномии - можно ориентироваться и надеяться). Всё необходимое она сообщает как бы между делом, позволяя читателю самому достроить внутри себя картину происходящего (например, по единственному слову «медвежатник», почти случайно выхваченному юной героиней из взрослого разговора и не понятому ею, - догадаться, чем на самом деле занимается отец Лизы и Артёма - который в глазах любящей дочери «очень хороший»). Она максимально сдержана в изобразительных средствах - до некоторой даже, пожалуй, их скуповатости, что только увеличивает напряжение в тексте, - и при этом - пожалуй, даже благодаря этому - очень точна.
Ольга Балла: личная страница.
Екатерина Какурина окончила Высшие курсы Литературного института имени Горького. Выпускница магистратуры филологического факультета НИУ ВШЭ по программе «Литературное мастерство». Финалист литературной премии «Дебют» (2010), лауреат премии «Лицей» (2020).
Автор статьи: Балла-Гертман Ольга.
Критик, литературовед, книжный обозреватель. Родилась в 1965 году в Москве. Окончила исторический факультет Московского педагогического университета. Редактор отдела философии и культурологии журнала «Знание - сила», редактор отдела критики и библиографии журнала «Знамя». Автор книг «Примечания к ненаписанному» (Т. 1-3, 2010), «Упражнения в бытии» (2016), «Время сновидений» (2018), «Дикоросль: Две тысячи девятнадцатый» (2020), «Сквозной июль» (2020), «Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия» (2020), «Дикоросль-2: Две тысячи двадцатый» (2021), «Библионавтика: Выписки из бортового журнала библиофага» (2021), «Дышащий чертёж: сны о поэтах и поэзии» (т. 1-2, 2021)., «Дикоросль-3: Две тысячи двадцать первый» (2022). Публиковалась в журналах «Новый мир», «Новое литературное обозрение», «Воздух», «Homo Legens», «Вопросы философии», «Дружба народов», «Неприкосновенный запас», «Октябрь» и др., на сайтах и в сетевых журналах: «Лиterraтура», «Гефтер», «Двоеточие», «Культурная инициатива», «Русский Журнал», «Частный корреспондент», «Textura» и др. Лауреат премии журнала «Новый мир» в номинации «Критика» (2010), конкурса «Автор года» сетевого портала «Заметки по еврейской истории» и журнала «Семь искусств» (2018), всероссийской литературно-критической премии «Неистовый Виссарион» (2019), премии журнала «Дружба народов» в номинации «Критика» (2021). Живёт в Москве.