А вот и глория мунди
(то, что наболтано мною в ослепленьи тщеславья, решила я тоже выкладывать сюда, а то, как надо, так ничего не найдёшь, ничего, ничего...)
«Литература - это форма мышления с особенными возможностями…»
Яна Любарская. Беседа с Ольгой Балла-Гертман
Еврейская панорама. - № 2(116). - Февраль 2024. = https://evrejskaja-panorama.de/article.2024-02.literatura-eto-forma-myslenia-s-osobennymi-vozmoznostami.html
Ольга Балла-Гертман - российский литературный критик, эссеист, редактор отдела философии и культурологии журнала «Знание - сила», редактор в журнале «Знамя», автор нескольких книг о культуре и литературе, член Союза литераторов России. Многие читатели, в том числе и читатели «ЕП», знакомятся с новыми книгами через призму ее личного неординарного взгляда на них. Она родилась в Москве, окончила исторический факультет Московского педагогического университета, защитила диплом по психологии на тему «Почерк как источник психологической информации» и стала успешным автором более полутора тысяч статей, эссе, интервью о литературе в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Октябрь», « Знание - сила», «Знамя», «Лиterraтура». Ольга - постоянный автор газеты «Еврейская панорама» и ганноверского издания «Семь искусств», участница проекта «Словарь культуры XXI века». Так получилось, что еврейская история и культура, еврейская литература, книги о евреях и для евреев оказались неразрывно связанными с личной жизнью и с профессиональной деятельностью моей собеседницы.
= Дорогая Ольга, расскажите, пожалуйста, из какой вы происходите семьи? Всегда ли любили читать? Какую роль играли книги в Вашем детстве, в юности?
= Как один любимый собеседник начала моей жизни говорил по собственному поводу, а я с тех пор всё цитирую, «формальных признаков семьи не было». Вот у нас они тоже не очень были. Я родилась в семье, которая оказалась разбита довольно скоро после моего рождения, и у этого были как очевидные недостатки, насоздававшие много и поныне не разрешившихся сложностей, так и неочевидные, но очень плодотворные преимущества. Мои родители стали первыми в истории своих семей, получившими высшее образование (на самом деле не совсем так. Как выяснилось недавно, мой прадед с материнской стороны не только окончил университет в Петербурге, но даже защитил диссертацию на степень доктора медицины. Тогда узнать об этом не было никакой возможности). Мама - журналист, папа - музыкант, они расстались ещё до того, как я отправилась в школу. Так что я могу смело называть себя интеллигентом во втором поколении. И как-то я унаследовала это интеллигентское, книжническое неофитство, - думаю, от мамы, которая собственное неофитство в отношениях с высокой культурой чувствовала ещё острее меня и очень хотела принадлежать на равних к интеллигентской, интеллектуальской среде. Все её связанные с этим беспокойства и усилия (и присутствие в её жизни человека, с которым это всё было связано, моего первого отчима - он тоже оказал на меня в начале дней моих одно из самых решающих влияний) как раз пришлось на моё первое детство: дошкольное и первые годы школы - и произвело сильнейшее воздействие, определив и мои первозаботы, первотревоги, первоценности. Всё изначальное априорно и - увы? - сохраняет над человеком власть чуть ли не до конца его дней. Сколько себя помню, я знала и чувствовала, что очень-очень важно быть умной и много знать, а для этого надо много читать (вопросом «зачем?» я тогда, конечно, не задавалась, но если задаться и попробовать теперь, сегодняшним языком - но с позиций тогдашней меня - на это ответить, вышло бы, думаю, что-нибудь вроде «чтобы быть человеком вполне, чтобы быть настоящим человеком, чтобы жизнь была настоящей и полной». В молодости, в свои «двадцатые» годы, я примерно так и думала и была уверена, что не(до)образованный, мало или совсем не читавший как бы не дорос до самого себя как человека, остановился на полпути, а то и в самом его начале. Что он только замысел человека, не вполне осуществлённый. Разумеется. теперь я так не думаю, но жила с этой мыслью, она же и чувство, очень долго.)
Мне тоже всегда страстно хотелось принадлежать к интеллигентам и интеллектуалам и всегда же чувствовалось, что в моём случае это берётся усилием и преодолением, «пóтом и опытом» (хочется и до сих пор, и по сию минуту не чувствую, что вполне удалось, но теперь-то уж что). В начале жизни я на этих путях явно переусердствовала. В детском саду и в первом классе (ко второму уже одумалась и многому научилась) я говорила таким книжным языком, каким изъяснялся далеко не каждый взрослый, - а ровесники помирали со смеху.
В детстве со мною в основном была бабушка, совершенно прекрасный человек, но образования не получившая (как она говорила, «четыре класса прошла, пятый коридор пробежала», - и мне всякий раз удивительно и трогательно было воображать себе бабушку девочкой, бегущей по коридору. Почему-то представлялось, что у неё в косичке был красный бант). Читать я любила сколько себя помню (помню даже, как узнала первую букву! То была буква «Л» в названии «Литературная газета». Освоения остальных букв, правда, не запомнила.)
Книги с самого, наверное, начала играли - да и продолжают играть - роль (на самом деле, далеко не только источника знаний - и даже не в первую очередь, но) важнейшего интенсификатора жизни, расширения внутренних пространств. И, конечно, альтернативы актуально проживаемому, окаянному «здесь-и-сейчас» (которое вечно мне не удавалось), поскольку они делали другие жизни - моими. Они доращивали жизнь до полноты, восполняли её неминуемую ограниченность и конечность. (Несопоставимо сильнее, чем, скажем, кино, потому что кино видишь извне, а то, что читаешь, - проживаешь изнутри.) В школьные годы я таскала с собой книги в качестве персонального кислородного баллона и читала на переменах (иногда и под партой, но это было рискованно, училка могла книгу и отобрать), соученики опять же всласть потешались, но зато у меня были необходимые глотки собственного воздуха. Собственно, я и теперь делаю в точности то же самое. Книги и по сию минуту очень действенно помогают наращивать вокруг себя такую воздушную подушку, отстраняться с её помощью от (неминуемо ослепляющей) злобы дня, выстраивать дистанцию между собой и всем воспринимаемым и создают тем самым свободу, свободу, свободу.
Конечно, при этом много разного из книг и узнаёшь, но я бы дерзнула сказать, что это, скорее, побочный продукт.
=- Как Вы пришли в журналистику, в редакторскую работу?
= Если не считать того, что все школьные годы я делала классную газету, а для ответа на дежурные взрослые вопросы, «кем ты хочешь быть», у меня была надёжная заготовка - «журналистом, как мама» (на самом-то деле Большие Проекты были другие, их было три: вначале, ещё до школы, у меня была мечта быть волшебником, затем - писателем, затем - философом), то во взрослой жизни - в очень-очень взрослой, я была уверена, что начинаю слишком поздно, постыдно поздно и ничего хорошего поэтому не получится, - это произошло волею счастливого случая (после того, как я некоторое количество лет отработала в архиве московского музея Льва Толстого и затем аж целых семь лет и девять месяцев - в почерковедческой лаборатории Российского федерального центра судебных экспертиз, - отдельная большая история).
Поскольку у меня был некоторый интеллектуальный роман с почерками (с «почерковой графикой», как я говорила внутри себя), я написала в журнал «Знание - сила» какой-то текст о том, почему возможно психологическое толкование почерков, какая у этого была история, чем это отличается от судебного почерковедения… Редактор мой Ирина Владимировна Прусс сочла, что я, пожалуй, вообще-то неплохо умею писать, и предложила мне сделать для них что-нибудь ещё. Тогдашний мой муж был знаком с Азой Алибековной Тахо-Годи, и я придумала сделать с нею интервью о том, как в разные эпохи воспринималась античность, что она значила для разных культур. Сделала, - с этого всё и началось, и вот с 1997 года, в безнадёжно преклонном возрасте тридцати двух лет я стала в «Знание - Силе» постоянным автором, а потом штатным сотрудником (и тут-то оказалась в статусе ещё и редактора), которым остаюсь и поныне, просто основной объём деятельности сместился в сторону литературной критики). Кстати, научная журналистика была, по моему чувству, лучшим, чем я вообще занималась в жизни.
С писанием о книгах (я долго отбрыкивалась от звания литературного критика, но теперь уже, по всей вероятности, не удастся) всё вышло тоже случайно. Друг моего, опять же, первого мужа работал в книжном приложении к «Независимой газете» и просил меня написать об одной книжке (не забуду никогда: Курт Хюбнер. Истина мифа. М.: Республика, 1996). Вот, это была моя первая в жизни книжная рецензия вообще. Время от времени я им что-то пописывала, а потом девушка, ведшая у них полосу о философии и всяческой гуманитарной теории - «Концепции» - отправилась в декрет, эту полосу предложили вести мне. И я вела её несколько лет, и с тех пор писание о книгах стало практически непрерывным.
?= Поведайте нам, немного, пожалуйста, о вашем сотрудничестве с издательством Евгения Берковича, с газетой «Еврейская панорама» Германии. Как пришли к изучению еврейской культуры, к чтению книг, связанных с еврейской темой? Еврейская тема и Ольга Балла. Когда эта связь началась, как она развивается и продолжается сегодня??
= Вообще мне кажется, что, отвечая на все эти вопросы, я имею сильный соблазн на каждом шагу восклицать слова «страстно», «жгуче» и «люблю» во всех их вариантах. Отношения с культурами, народами и странами - это тоже Эрос, и не менее властный, чем тот, что знаком нам в усечённом телесном варианте. Впрочем, любовь к культурам, народам и странам телесна иичуть не менее.
Всё началось именно с Эроса в его традиционнейшем варианте: с огромной, рещающей (безответной - что, в общем, тоже можно назвать решающим) любви, случившейся со мной на восемнадцатом году. Человек, ставший против собственной воли её адресатом, был не просто евреем, а страстным евреем, увлечённым всем связанным с еврейской и израильской культурой (в Израиль он и уехал) - и (против собственной же воли) зажёг меня всем этим. Понятно, что когда любишь человека, хочется войти в его мир и стать частью этого мира, разделить его с ним, почувствовать то, что чувствует он; можно сказать и так: элементами его мира восполняешь нехватку и невозможность в твоей жизни самого человека. Так оно и началось - и оказалось размером во всю жизнь.
В случае с «Семью искусствами» и «Еврейской панорамой» всё было существенно прозаичнее (смайл). С Евгением Берковичем мы познакомились как с автором «Знамени», где я работаю редактором отдела критики и библиографии, - он предложил мне прислать материал для его журнала. Сейчас уже не помню - дело было шесть лет назад - именно ли «Дикоросль», которую я публикую у них с ноября 2017 года, - но, во всяком случае, наше взаимодействие началось тогда. А в «Еврейскую панораму» я попала благодаря своему автору в «Знание - Силе» Геннадию Евграфову. Как-то случайно он упомянул, что он пишет для этой газеты, а я возьми да и спроси, не пригодится ли им вдруг книжный обозреватель. Оказалось, что пригодится, - и вот уж восьмой год пригождаюсь.
= Какие знаменитые евреи сыграли особую роль в вашей жизни? Ваш писатель-еврей, друг-еврей, режиссер-еврей, журналист-еврей и прочее.
= Я сначала о незнаменитых скажу (смайл). Тот человек, который в мои три года показал мне ту самую букву «Л», был мамин друг детства и наш сосед по дому Александр Яковлевич Пескин, теоретик архитектуры и городской среды, - это он - тот самый собеседник начала моей жизни, которого я процитировала сразу же, отвечая на первый вопрос. Разговоры с ним мне очень-очень много дали в смысле даже не образования только, но, я бы сказала, общего чувства жизни. К печали моей, он очень рано умер, неполных пятидесяти четырёх лет, в 1995-м.
Второй безусловно решающей фигурой был мой школьный друг Лёня, - он был чуть младше меня (на полтора месяца), но (почему-то) занимал позицию моего воспитателя, иной раз очень жёсткого, осуждал меня за наивность, легкомыслие и нежелание думать, за отказ (по мягкотелости, неуверенности, по страху конфликтов) занимать жёсткую позицию в разного рода конфликтных и проблемных ситуациях. Среди прочего он брался руководить и моим чтением: очень осуждал меня за чтение пустяков (а заодно и за писание их: я сочиняла на потребу публике фантастические романы, и приходилось это от него скрывать, получалось плохо), случайного, легковесного, а также связанного с советским официозом (он стал главным источником диссидентских настроений моей юности). Он был мальчик из очень интеллигентной, очень книжной еврейской семьи, и, попав к ним в дом впервые, я немедленно поняла, что «вот как надо жить», «я хочу так же» (книги - с пола до потолка. Сейчас у меня дома то же самое).
Уже после школы на меня сильно повлияла - именно в смысле общего восприятия жизни и, на втором шаге, в смысле общего кругозора, - моя подруга Наташа, художник, уехавшая в Израиль в 1992 году.
Кстати, ведь наставниками моими в начале журналистской и критической эры моей жизни тоже - волею таинственного случая - оказались евреи: Ирина Владимировна Прусс в «Знание - Силе», Ян Шенкман в «НГ-Экс Либрисе». Кстати, и в «Новый мир» - для которого я долго писала - меня привела Ирина Бенционовна Роднянская.
Это уже шаг в сторону знаменитых. Теперь можно перейти к самым знаменитым: среди заочных моих учителей первейшие - Лидия Гинзбург (а в старших классах школы чем-то очаровал меня и пристально читался Виктор Шкловский) и Михаил Эпштейн. (Кстати, если уж начинать с самого-самого начала, с детского чтения, надо вспомнить и Александру Бруштейн с книгой «Дорога уходит вдаль».) Список любимых поэтов безусловно начинается с Мандельштама (в знаменитой ахматовской оппозиции «кофе-кошки-Мандельштам» vs «чай-собаки-Пастернак» я скорее тяготею к первому полюсу, но Бориса Леонидовича в этот список тоже невозможно не включить), а ещё надо назвать менее известного однофамильца Осипа Эмильевича - Роальда Мандельштама. Из уже умерших современников - Леонида Аронзона, Елену Шварц (вряд ли она позиционировала себя как еврейку, но во всяком случае наполовину ею была). Очарованность Бродским в молодости меня не миновала (потом отношение делалось более сложным, но упомянуть надобно и его. Я его - как несколько ранее того Мандельштама - ещё от руки переписывала, в восьмидесятых). Из ныне живущих необходимо назвать Владимира Гандельсмана, Сергея Гандлевского, Михаила Айзенберга, Гали-Дану Зингер - но тогда уж в этом ряду поэтов не чуждым будет и муж её, прозаик Некод Зингер. Из ровесников - Геннадия Каневского и Валерия Шубинского (точные мои ровесники, одногодки). Это если ограничиваться русским культурным кругом. Из иноязычных авторов сразу же идут на ум Франц Кафка, Герман Брох, Бруно Шульц. Понятно, что список далеко не полный.
= Вы - литературный критик. Как стали им, как к этому пришли, боятся ли Вас писатели, как лит.критика?
= Ну, о начале начал я уже рассказала, а вот что касается страха писателей передо мной, то всеми силами надеюсь, что нет, и не потому, что я не пишу отрицательных рецензий (иногда пишу, хотя редко), но потому, что вообще предпочитаю ругани многосторонний взвешенный анализ - конструктивный разговор куда полезнее: и для автора, и для критика, и для культуры в целом.
= Расскажите про Вашего мужа, кто он по профессии, чему научились, за какие качества характера его больше всего уважаете?
= Дима - один из самых необыкновенных людей, которых я встречала в жизни (только из скромности не говорю «самый»). По изначальному образованию и роду занятий он химик и много лет занимался очисткой воды (но всегда интересовался языками), а тридцати семи лет влюбился в итальянский язык и выучил его (уже зная к тому времени немецкий, французский и отчасти английский). Теперь - непарадоксальным образом соединяя в себе технаря и гуманитария - он занимается техническими переводами в основном с трёх языков: немецкого, французского и итальянского, а если очень надо, то и с английского. Научилась я от него так многому, что всего и не перечислить. Из знаний стоит назвать прежде всего итальянский язык - который до знакомства с ним мне не нравился (с языками и культурами ведь в точности как с людьми - одни волнуют и влекут, другие отталкивают, третьи раздражают, четвёртые безразличны. Итальянский был почему-то скорее между второй и четвёртой группами - без всяких на то оснований, кроме чисто фонетических, он мнился мне «поверхностным»). Но надо же было услышать его ушами любимого человека! Чтобы иметь с Д. ещё один общий язык, я итальянский немного освоила - не вправе сказать, что я его знаю, но в общем понимаю и могу объясниться, в Италии объяснялась - благодаря больше дерзости и интенсивной жестикуляции, чем умению.
Из прекрасных его черт характера я бы назвала прежде всего огромную честность, порядочность и ответственность (он страшно правильный), а кроме того, например, совершенное отсутствие снобизма при громадной внутренней сложности и соответствующих объёмах знаний (меня, изрядно и безосновательно снобствовавшую в молодости, он избавил от снобствования одной фразой - когда я что-то фыркала по поводу мещанства, он сказал: «На мещанах мир держится»).
= Бывали ли в Израиле? Что Вам там больше всего понравилось, не думали ли о переезде в Израиль? Любите ли израильскую кухню? Возможно ли когда-то урегулировать арабо-израильский конфликт, как думаете??/p>
= В Израиле я была - и список всего, что мне там понравилось, грозит оказаться бесконечным, но наугад назову: одновременное, без противоречий между ними, сосуществование там глубочайшей древности (физическое чувство вечности в Иерусалиме) и яркой сиюминутной витальности; огромной сложности жизни - даже многих жизней - и человекосоразмерного уюта. Было такое чувство непрерывной значительности и крупности происходящего, каждая вещь, как стрелка таинственного компаса, указывала вглубь. Думать над всем этим бесконечно интересно. Израильская кухня - как одна из важнейших форм любви к жизни - совершенно прекрасна. Но переезжать надо было, конечно, в молодости. Человек моих лет (если только он не наделён счастливым даром открытости, восприимчивости, пластичности - я эти качества в себе всю жизнь культивирую, но увы, обладаю ими в очень небольшой степени) обречён быть в другой стране чужаком.
Что касается конфликта… Вообще я страстно верю в то, что при наличии доброй воли всех вовлечённых в него сторон урегулировать его возможно и должно.
= Расскажите, пожалуйста, про Ваше сотрудничество с журналами «Знамя» и «Знание - Сила». Вы ведете там книжные рубрики. Как пришли туда, за что любите эти журналы, за что любите свою работу? За что уважаете Чупринина (немного о его личности). Какой он в жизни?
= Историю со «Знание - Силой» я уже выше рассказала (кстати, я там веду не одну только книжную рубрику, но прямо целый отдел философии и культурологии), а со «Знаменем» получилось так: когда моя предшественница, работавшая там много лет, Анна Кузнецова, собралась увольняться, ей стали искать замену, предложили мне - и я подумала, что надо решаться, поскольку это, во-первых, расширение опыта, а во-вторых, жить одну только на знание-сильскую зарплату почти невозможно, надо было уже с чем-то совмещать - и тут небеса как раз послали возможность. Так я там и оказалась уже шесть с небольшим лет назад. Люблю я это занятие прежде всего за то, что это страшно интересно - и да, опыт очень расширило и продолжает расширять. В современную, ныне возникающую русскую литературу я стала всерьёз вчитываться только в «знаменские» годы; в знание-сильские времена я читала в основном нон-фикшн, а современное художественное - разве что отдельные тексты. Так что последние шесть с лишним лет - сплошные открытия.
Сергея Ивановича в жизни я практически не знаю; знаю его только как строгого, но милосердного начальника и уважаю за знания, профессионализм, опыт и масштаб личности (и отдельным пунктом благодарна ему за громадное трёхкнижие об Оттепели. Третьего тома, вышедшего совсем недавно, у меня ещё нет, первые же два - «События» и «Действующие лица» - дают подробнейшую картину времени и очень способствуют выработке его понимания). К сожалению, человечески мы с С.И. почти не общаемся, сомасштабности нет, дистанция велика.
= В этих журналах также печатается немало евреев и авторов с еврейскими темами. Как так получилось?
= Я думаю, это получилось в значительной мере случайно, - кроме разве того, что евреям вообще очень свойственна интеллектуальная активность вообще и литературная в частности; они традиционным образом выше среднего мотивированы в этом отношении.
= Как и когда Вы успеваете прочитать такое большое число книг, чтобы сделать на них рецензии? Где Вы их берете? Откуда черпаете вдохновение? Как боретесь с плохим настроением, если оно случается? Как отдыхаете от работы? Боятся ли Вас авторы, что Вы можете написать критический отзыв на их издания?
= Ну, знаю я людей, которые и куда больше читают (вот Александр Чанцев, например). У меня выходит в среднем книг по десять-пятнадцать в месяц (именно книг как таковых, не считая периодику, электронные рукописи, редактируемые статьи…) - вообще всё это сильно зависит от объёма книг, от степени их сложности и «медленности». Деньги я, конечно, на них трачу - куда менее разумно, чем стоило бы, но многое присылают на рецензию (и приходится отрабатывать усилиями и временем). - Одни книги сами создают вдохновение в читающем (я их про себя называю «животворящими», «тонизирующими») - если они хорошо написаны и / или мысль в них яркая и нетривиальная. Работать с другими книгами гонит вечное внутреннее беспокойство и страх не выполнить обязательства (действует не хуже вдохновения, а часто и гораздо сильнее). От плохих внутренних состояний средства лучше работы человечество ещё не создало: прекрасно приводит в порядок внутреннее пространство, - ничто с нею в этом не сравнится. И уж если хочется куда-то деться от работы, то очень помогает ходьба по городу - по своему или по чужим, - а также кулинарные практики - занимающие руки, освобождающие голову. Хорошо ещё, конечно, читать необязательное - но обычно это приводит к тому, что придумываешь себе в связи с этим какую-то работу.
Про страх авторов передо мною мы уже сказали - к счастью, я никого не пугаю (смайл).
= Самое яркое впечатление этого лета - 2023 - для Вас. Где побывали, что интересного увидели?
= Из самых сильных впечатлений надо назвать бывшую казахскую столицу Алматы - только не лета, а осени, мы были там в сентябре, - к сожалению, совсем немного. Очень интересный, сложный (и очень неисчерпанный - надо бы туда ещё) город, многоголосый, многоликий, со взаимоналожением нескольких реальностей, которые на каждом шагу просвечивают друг сквозь друга: старый русский город Верный, столичный город советского времени Алма-Ата и нынешняя «южная столица», как они это называют, - Алматы. Из русских городов открытием лета стал для меня Оренбург - давно хотелось на него посмотреть, он оказался неожиданным, сильным, красивым, с ярким, индивидуальным архитектурным обликом. И очень хороша была Сызрань с изумительной красоты старыми купеческими особняками.
= Есть ли у Вас какая-то обратная связь с читателями? Получаете ли от них письма (Еврейская панорама, проекты Евгения Берковича)?
= Практически нет (кто-то когда-то оставлял комментарии к «Дикоросли», ничего существенного).
= Ваш любимый автор
- Любимый-любимый - Осип Эмильевич Мандельштам. На самом деле любимых авторов много, в основном это поэты - от больших и вечных, как, скажем, Тютчев и Боратынский, - до современников: помимо уже названных выше - Ольга Седакова, Сергей Шестаков, Василий Бородин, Богдан Агрис (тоже список неполный, кто вспомнился, того и называю). Из прозаиков неминуемо должны быть названы Дмитрий Бавильский и Александр Чанцев.
Какую книгу сейчас читаете?
Обычно я читаю несколько книг одновременно: в рабочем порядке - одну, в транспорте и очередях - в качестве, так сказать, «путевой» книги - другую, ночью перед сном / вместо сна - третью.
В рабочем порядке читаю книгу Аниты Шапира «История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века». Только что прочитала - в качестве «путевой» книги - выпущенный Издательством Ивана Лимбаха сборник Александра Гельмана к 90-летию автора «Со всеми наедине», в статусе «путевой» её сменила книга воспоминаний Гершома Шолема «От Берлина до Иерусалима». В качестве «предсонной» опять же только что прочитала готовящуюся к публикации в «Новом литературном обозрении» книгу Владислава Дегтярёва «Память и забвение руин», в этом качестве её сменил роман Амоса Оза «Повесть о любви и тьме». На самом деле это всё без исключения имеет отношение к работе, говорю же - к чему ни прикоснёшься, всё становится ею.
Над чем сейчас работаете, выпустите ли свои новые книги в ближайшее время (вашего авторства), о чем они будут?
= Прямо сейчас дорабатываю книжечку для одного петербургского издательства о взаимоотношениях с пространствами (надо ещё два текста дописать, вот дописываю) да хочу ещё собрать под одну обложку тексты о книгах и литературе за минувшие два года - если их так и оставить рассеянными в интернете, они неминуемо потеряются, я и сама их забываю.
= Что для Вас значит само понятие - «литература»? Сегодня иногда можно услышать мнение, что наше время больше не нуждается в литературе, что оно снова требует действий, а не описаний, что герой нашего времени - это именно человек действия. Что Вы об этом думаете?
= По-моему, литература, особенно поэзия - это форма мышления со своими особенными возможностями, не свойственными никакой иной его форме. Она - мышление, не отделимое от чувственности и образности. Может быть, она - единственный его вид, отделимый от мыслящего, «объективируемый», то есть такой, который могут разделить, сделать своим и другие, - и при этом такой, при котором человек мыслит не головой только, но всем собой: всей своей биографией, всем своим опытом, включая и телесную свою память, и интуицией, и подсознанием, всем, что ни есть в нём, - потому что не только при написании художественных текстов, но и при их чтении человек вовлекается в создание / восприятие текста именно что весь, целиком, и всё это в нём работает на, учёным языком говоря, смыслообразование.
Литература делает человека глубоким, сложным и самокритичным (если это в нём уже есть - она это развивает): уже одним тем фактом, что она - о других жизнях. Она позволяет их прожить как свои. Притом в гораздо большей степени, чем, скажем, кино или театр, потому что там человек наблюдает другие жизни извне, а прочитанное проживает изнутри, как своё, - оно разворачивается в его внутренних пространствах.
На самом деле, утрата восприимчивости к литературе свидетельствует не о самой литературе, не о недостаточности её (она уж скорее - избыточна: очень многое даёт, умей только взять), а всего лишь о нынешних её реципиентах. И то, к великому счастью, не обо всех.
«Человек действия», взявшийся действовать без (качественного, глубокого, сложного, самокритичного) мышления, ничего хорошего не надействует. Так что я бы не обольщалась.
= Ваши планы и цели на ближайшее время.
= Самое жгуче-актуальное - доделать материалы для декабрьского номера «Знамени», написать туда свою рубрику «Скоропись» (на сей раз она будет о внутреннем Петербурге), а кроме того, подготовить в мартовский номер «Знание - Силы» тему номера «Языки мира» и написать туда свой текст об искусственных языках.