[Скоропись 1-2020] - о книге Сергея Гандлевского
скоропись ольги балла
Знамя. - № 1. - 2020. = http://znamlit.ru/publication.php?id=7498
Книги «Скорописи» этого номера оказались рядом друг с другом на обозревательском столе, по обыкновению, с точностью, на которую способно одно лишь случайное. Стоило им сойтись - и стало ясно: все они - об одном, хотя, что самое ценное, и с разных сторон (и так складывается объемная картина общего их предмета). Во-первых - об освоении человеком пространства мира, о типах его (пространства? человека? - да обоих!) персональных карт, о способах - нет, не построения их: выращивания. Во-вторых же - что, на самом деле, еще интереснее - как человек становится, делает самого себя средством и формой такого освоения.
Сергей Гандлевский. В сторону Новой Зеландии: путевые очерки. - М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2019.
Позиция автора в этой книге, надо признать, не обходится без некоторого нарочитого самоупрощения. «Вообще-то говоря, - заявляет он прямо с порога, в аннотации, - допущение, что ремесло писателя имеет хотя бы мало-мальское касательство к расстояниям, которые автор покрывает, почти столь же нелепо, как предположение, что мастерство хирурга или плотника как-то связано с легкостью на подъем и перемещениями специалиста в пространстве».
Ну, авторам определенного масштаба лукавство - как инструмент - позволительно. Совершенно очевидно, что - в отличие от хирурга или плотника - и перемещениями в пространстве, и вообще всем, что бы он ни делал (и в этом его привилегия), писатель превращает себя, всего себя, в инструмент: уловления и изготовления смысла. Книга именно об этом - она демонстрирует это наглядно. В смирении, на котором Сергей Гандлевский строит свои травелоги, невозможно не видеть приема: при его помощи один из важнейших (простите мой пафос) поэтов нашего времени, деликатно убирая собственную сложность, заключая ее в скобки, позволяет сказаться миру, в котором представляет себя не более чем наблюдателем. Даже не интерпретатором. Так, стенографистом собственного повседневного опыта. Разве что - опыта, обретенного в других странах: Иордания, Америка, Марокко, Куба, Израиль… Страны - из тех, на которые здешнее сознание привычно лепит ярлык «экзотических», но опыт оттого ничуть не перестает быть повседневным, и важно именно это. Отсюда и жанр: походные записки-наброски, попутные беглые соображения, как будто даже необязательные; отсюда и речевые средства - ловушки для опыта.
Иногда Гандлевский бормочет наскоро языком дневника - простейшего, для памяти: «Воротились в отель. Наш берег безлюден и неосвещен, только закат отражается на скалистых вершинах. С противоположной стороны - россыпь огней, выделяются три больших зарева: Иерусалим, Рамала, Иерихон. Мы пили пиво в баре под открытым небом, а подгулявшие немцы - парень и две девушки - с визгом и плеском все валились и валились с бортика в бассейн, не обращая внимания на робкие увещевания чернокожего дежурного». Иногда - изъясняется как популярный туристский справочник-путеводитель: «Здесь выращивают аргановые деревья, из плодов которых вручную и в несколько древних приемов добывается масло - для кулинарных и косметических надобностей». И никогда не выходит за пределы обыденной разговорной речи с ее интонационным и смысловым диапазоном.
Хорошо знающий цену слову и силу его воздействия, Гандлевский не ищет способов выразиться пооригинальнее - набросить на мир пышную самоценную ткань языка, заслоняя ею наблюдаемое; не стремится выбирать яркие факты. Он неспроста довольствуется простыми подручными словами - и такими же ситуациями. Это вид вкрадчивости: не спугнуть опыт.
Перемещения его по свету - в первую (почти тайную - но автор на первых же страницах в этом признается) очередь символическая практика: заклинание невозможного. Превращение того, что было невозможно для поколения его родителей (видеть дальние страны, многие и разные) - в собственную обыденность.
Потому-то читателя и не должно смущать, что порядок стран, о которых речь, подчиняется единственно прихотливой воле случая. Он не географичен (из Иордании в Америку, с Кубы на берега Тирренского моря), укладывается разве что в простую хронологию: 1997, 2002, 2011… и так до 2018. Порядок у этих точек перемещения - в том, чтобы быть изъятым из всякого порядка.
Нехитрыми по видимости средствами автор выполняет одну из важнейших смысловых работ: расколдовывания мира, убирания гипнотизирующей и сковывающей дистанции между миром и человеком. Создания человеку возможности говорить с миром на равных.
Знамя. - № 1. - 2020. = http://znamlit.ru/publication.php?id=7498
Книги «Скорописи» этого номера оказались рядом друг с другом на обозревательском столе, по обыкновению, с точностью, на которую способно одно лишь случайное. Стоило им сойтись - и стало ясно: все они - об одном, хотя, что самое ценное, и с разных сторон (и так складывается объемная картина общего их предмета). Во-первых - об освоении человеком пространства мира, о типах его (пространства? человека? - да обоих!) персональных карт, о способах - нет, не построения их: выращивания. Во-вторых же - что, на самом деле, еще интереснее - как человек становится, делает самого себя средством и формой такого освоения.
Сергей Гандлевский. В сторону Новой Зеландии: путевые очерки. - М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2019.
Позиция автора в этой книге, надо признать, не обходится без некоторого нарочитого самоупрощения. «Вообще-то говоря, - заявляет он прямо с порога, в аннотации, - допущение, что ремесло писателя имеет хотя бы мало-мальское касательство к расстояниям, которые автор покрывает, почти столь же нелепо, как предположение, что мастерство хирурга или плотника как-то связано с легкостью на подъем и перемещениями специалиста в пространстве».
Ну, авторам определенного масштаба лукавство - как инструмент - позволительно. Совершенно очевидно, что - в отличие от хирурга или плотника - и перемещениями в пространстве, и вообще всем, что бы он ни делал (и в этом его привилегия), писатель превращает себя, всего себя, в инструмент: уловления и изготовления смысла. Книга именно об этом - она демонстрирует это наглядно. В смирении, на котором Сергей Гандлевский строит свои травелоги, невозможно не видеть приема: при его помощи один из важнейших (простите мой пафос) поэтов нашего времени, деликатно убирая собственную сложность, заключая ее в скобки, позволяет сказаться миру, в котором представляет себя не более чем наблюдателем. Даже не интерпретатором. Так, стенографистом собственного повседневного опыта. Разве что - опыта, обретенного в других странах: Иордания, Америка, Марокко, Куба, Израиль… Страны - из тех, на которые здешнее сознание привычно лепит ярлык «экзотических», но опыт оттого ничуть не перестает быть повседневным, и важно именно это. Отсюда и жанр: походные записки-наброски, попутные беглые соображения, как будто даже необязательные; отсюда и речевые средства - ловушки для опыта.
Иногда Гандлевский бормочет наскоро языком дневника - простейшего, для памяти: «Воротились в отель. Наш берег безлюден и неосвещен, только закат отражается на скалистых вершинах. С противоположной стороны - россыпь огней, выделяются три больших зарева: Иерусалим, Рамала, Иерихон. Мы пили пиво в баре под открытым небом, а подгулявшие немцы - парень и две девушки - с визгом и плеском все валились и валились с бортика в бассейн, не обращая внимания на робкие увещевания чернокожего дежурного». Иногда - изъясняется как популярный туристский справочник-путеводитель: «Здесь выращивают аргановые деревья, из плодов которых вручную и в несколько древних приемов добывается масло - для кулинарных и косметических надобностей». И никогда не выходит за пределы обыденной разговорной речи с ее интонационным и смысловым диапазоном.
Хорошо знающий цену слову и силу его воздействия, Гандлевский не ищет способов выразиться пооригинальнее - набросить на мир пышную самоценную ткань языка, заслоняя ею наблюдаемое; не стремится выбирать яркие факты. Он неспроста довольствуется простыми подручными словами - и такими же ситуациями. Это вид вкрадчивости: не спугнуть опыт.
Перемещения его по свету - в первую (почти тайную - но автор на первых же страницах в этом признается) очередь символическая практика: заклинание невозможного. Превращение того, что было невозможно для поколения его родителей (видеть дальние страны, многие и разные) - в собственную обыденность.
Потому-то читателя и не должно смущать, что порядок стран, о которых речь, подчиняется единственно прихотливой воле случая. Он не географичен (из Иордании в Америку, с Кубы на берега Тирренского моря), укладывается разве что в простую хронологию: 1997, 2002, 2011… и так до 2018. Порядок у этих точек перемещения - в том, чтобы быть изъятым из всякого порядка.
Нехитрыми по видимости средствами автор выполняет одну из важнейших смысловых работ: расколдовывания мира, убирания гипнотизирующей и сковывающей дистанции между миром и человеком. Создания человеку возможности говорить с миром на равных.