Искусство быть (с) другими
Ольга Балла
Искусство быть (с) другими
Дружба народов. - № 3. - 2016. = http://magazines.russ.ru/druzhba/2016/3/iskusstvo-byt-s-drugimi.html
Владимир Малахов. Интеграция мигрантов: Концепции и практики. - М.: Фонд «Либеральная миссия», 2015. - 272 с.
Сколь бы ни казалось это удивительным, об одной из самых жгучих сегодняшних проблем - о том, как устраивать общую жизнь в одной стране с людьми, пришедшими из других культурных миров, Владимир Малахов пишет в отечественной научной литературе первым. То есть - в формате не вольных рассуждений и пристрастных предположений, чего давно уже в изобилии, если не в избытке, но основательной и систематичной рефлексии: социологической, политологической, теоретико-культурной и даже антропологической. Вообще автор - доктор политических наук, профессор, директор Центра теоретической и прикладной политологии Института общественных наук РАНХиГС и ведущий научный сотрудник Института философии РАН - давно занимается проблемой отношения к чужакам, исследованием глубоких корней соблазнов отторжения и взаимной агрессии между разнокультурными людьми. Заинтересованный читатель вспомнит ранее выходившие книги Малахова: «Скромное обаяние расизма» (2001), «Национализм как политическая идеология» (2005), «Государство в условиях глобализации» (2007), «Понаехали тут: очерки о национализме, расизме и культурном плюрализме» (2007), «Культурные различия и политические границы в эпоху глобальных миграций» (2014).
Но все эти книги были написаны, как мы помним, в принципиально другой ситуации: еще до массового, катастрофического наплыва мигрантов в страны Запада, - наплыва, поставившего под вопрос не просто основы восприятия западным человеком мира и самого себя, но саму его повседневную жизнь. До приобретения европейцами радикально, проблематизирующе-нового опыта. Опыта, о котором разве что совсем слепой может думать, что он не имеет к нам никакого отношения.
О том, что происходящее сейчас - серьезный вызов западному мультикультурализму, той самой принципиальной диалогичности и восприимчивости к Другому, которые европейская культура справедливо числит среди самых важных своих достижений, писано уже не раз и многими. Понятно, в дом, казавшийся таким обжитым, пришли другие и чужие, притом пришли очевидным образом надолго (уж не навсегда ли?), жить стало куда более трудно, непривычно и неуютно.
Такое взрывное увеличение объемов «чужого» внутри «своего» ставит европейцев перед необходимостью и самим становиться другими. Но они не умеют. Еще не умеют - несмотря на то, что, казалось бы, не первое десятилетие, даже не первый век этому учатся.
Для нас в этой ситуации на самом деле не так уж мало узнаваемого - притом, что сам Малахов в оценке сходства нашего и западного опыта предельно сдержан.
Некоторое сходство автор вообще-то признает - по его словам, оно обеспечено уже простым фактом принадлежности нашей страны «к индустриально развитому миру». Подобно «другим странам условного Севера», она «привлекает трудовые ресурсы из стран условного Юга», и к нам, «так же, как и в европейские государства, тянутся беженцы и соискатели убежища из экономически и/или политически неблагополучных регионов». Далее Малахов вполне категоричен: «на этом <…> сходство России с ее европейскими соседями (не говоря уже о Соединенных Штатах и Канаде) заканчивается».
Оно, однако, и так, и не вполне так. Что бы ни говорили теоретики, есть еще такая вещь как непосредственное чувство, возникающее у каждого человека - к какой бы культуре тот ни принадлежал - при столкновении с другим, с иноорганизованным, с чужим. Шок чужого.
Культурная обработка этого непосредственного чувства, направление его в то или иное русло начинаются уже на втором шаге.
И вот пока она не началась - тут мы с нынешними европейцами ближайшие родственники если не по судьбе, то, по крайней мере, по ситуации. Несмотря на то что к нам мигранты в масштабах, сопоставимых с теми, в каких в прошлом году ворвались в Европу пришельцы с разоряемого войной Ближнего Востока, вроде бы не являлись. Точнее, у нас все происходило и происходит гораздо более медленно, «ползуче» - однако в нашем случае это значит только то, что «шок чужого» затянулся. Он даже, можно сказать, рутинизировался настолько, что начал казаться своего рода нормой, - отчего ею, разумеется, не стал.
Мы точно так же, по существу, не умеем жить со своими мигрантами, как европейцы, начиная с 2015-го, - со своими. Не научились. Почитайте хотя бы посты и комментарии на фейсбуке, связанные с недавним сносом в Москве «незаконных» торговых павильонов: сколько там вылезло ненависти и какого-то совершенно нефильтрованного, беззастенчивого, «пещерного», как говаривали в советские времена, расизма.
«<…> нифига не жалко! - гневно радовался, например, один такой комментатор, особенности орфографии, пунктуации и лексики которого мы сохраняем здесь нетронутыми. - Бомжатник и алкашник, блин вечером просто жесть какая то - одна алкашня тусит и эти еще, «коренные», из очень и не очень средней Азии. На Соколе бывали? Выходили ночью из метро летом? Там просто 3,14здец - пройти невозможно, там просто променад бл... задаюсь вопросом - в какой я стране оказался? В каком городе? Я в Фергане? В Бишкеке? В Шымкенте? А сейчас снесли и станет просторно и чисто» (1). «Если б от этого "коренные" домой отбыли...» (2) , - сочувственно вздыхал ему в ответ другой собеседник.
Ситуации любой степени травматичности и конфликтности (а массовый снос чего бы то ни было, хотя бы и раздражающих многих, но хорошо и издавна обжитых, вросших в естество города времянок, несомненно, и травматичен, и конфликтен), стоит им случиться, - моментально выводят травму чужого на поверхность. Они выявляют, что травма ничуть не залечена, она даже не продумана как следует - просто загнана внутрь, и что больно и обидно всем, вовлеченным в ситуацию. Что люди из той же Средней Азии, прожившие рядом с москвичами, может быть, и все двадцать лет, - так и не стали им своими.
Самое время обратиться к прежнему западному опыту интеграции чужестранцев, переосмыслить его вместе с ними, задуматься над тем, насколько этот опыт - именно в частичной, как выясняется, его применимости - способен пригодиться им и нам.
Для нас тут дело и в том, что - как признает и сам автор, - Россия - все еще «новая страна иммиграции»: мы лишь относительно недавно, в исторических масштабах, «вступили в ту колею, в которой наши соседи и конкуренты находятся уже более полувека» (если отсчитывать, уточняет он, от первых европейских программ найма иностранной рабочей силы: в Бельгии это 1946-й год, то есть можно говорить уже о семи десятилетиях; в Германии - 1955-й). Характерная особенность отечественной ситуации - не только бедственное отсутствие консенсуса по ключевым вопросам («в российском обществе отсутствует согласие не только относительно необходимости интеграции мигрантов, но и относительно необходимости самой иммиграции»), но и просто крайне низкая ее, ситуации, прорефлектированность.
В книге Малахова, пожалуй, впервые на русском языке ситуация вторжения «чужого» в «свое» и необходимости ввести это «чужое» и «свое» в их взаимодействии в конструктивные рамки обсуждается академично, то есть спокойно, в нейтральных интонациях, без публицистической размашистой поспешности и проповеднической страсти. Как одна из областей знания о человеке.
Именно такое спокойствие сейчас важно, как, наверное, едва ли когда-нибудь прежде. Только опираясь на него, мы можем вести взвешенный разговор о том, что тут - при, по всей видимости, неустранимых культурных и прочих различиях между людьми - вообще возможно сделать.
Тем более, что на Западе опыт встраивания «чужого» в «свое» накоплен уже весьма значительный - куда значительнее нашего.
Малахов выстраивает ясную систему представления этого опыта. Прежде всего он раскладывает проблему на четыре «измерения» - по числу глав книги, двигаясь от теоретического уровня рассмотрения предмета ко все более практическим: концептуальное, общественно-политическое, нормативное и культурное (одним пунктом) и административно-политическое. Говоря о Западе, к российскому материалу он при этом обращается постоянно.
Он начинает с азов - проясняет и разграничивает исходные понятия: «иммигранты», «мигранты», «репатрианты»; рассматривает, где вообще проходит граница между «местным» / «коренным» и «приезжим» населением - которая, оказывается, «представляется очевидной лишь на первый взгляд». Ну хотя бы потому, что «многие из тех, кого относят к коренным жителям той или иной страны, строго говоря, таковыми не являются»: «либо они сами, либо их ближайшие предки сюда когда-то приехали», то есть иммигрировали. Вот «кем являются выходцы из РСФСР, которые в 1960-1970-е отправились жить в одну из советских республик, а после распада СССР потянулись обратно?» «И почему местное население в тех областях, куда прибывали русские переселенцы из Закавказья и Средней Азии, подчас встречало их с не меньшей враждебностью, чем мигрантов из этнически чуждых регионов?» На то, что границы тут крайне зыбки и проницаемы, автор обращает внимание неоднократно и даже в заключении еще раз повторяет: «сама процедура выделения отдельной категории людей по имени «мигранты» методологически сомнительна».
Уже хотя бы одним этим книга учит читателя внимательно и критично относиться к мнимым очевидностям и не идти на поводу у инерций.
И вообще: «С какого момента человек, с формальной точки зрения являющийся мигрантом, перестает быть таковым в глазах людей, окружающих его на новой родине? Что он должен предпринять, чтобы перестать восприниматься как чужой? Существует ли набор свойств, обладание которыми достаточно для того, чтобы считаться интегрированным?» И еще того более: «…всегда ли желательно, чтобы интеграция произошла?» Это все вопросы принципиально открытые - окончательного, а тем более универсального ответа на них автор нам даже не обещает, - только частичные и ситуативные.
Далее автор отдельно разбирается с понятием «интеграции мигрантов» (под которой понимают «по крайней мере, три разных вещи»: ассимиляцию - то есть полное растворение в населении принимающей страны, и два вида адаптации: культурную (приспособление к новой культурной среде с изменением ценностей и норм, но без смены идентичности) и структурную (грубо говоря, успешную вписанность в рынок труда, которая заодно предполагает и необходимую языковую компетенцию).
Демонстрирует, какие столкновения между привычными (до, опять же, очевидности) европейскими нормами порождает миграция (и как с ними в разных странах справляются). Так, все (все!) «государства Запада, принимающие мигрантов» - и являющиеся «по умолчанию <…> либеральными демократиями» - сталкиваются с ситуацией, когда требование целостности общества оказывается в противоречии с не менее безусловным требованием соблюдать права человека. Какие возникают - практически неминуемо - культурные конфликты: например, споры вокруг дресс-кода, строительства культовых сооружений, применения норм традиционного права; что бывает, когда ценность свободы самовыражения наталкивается на опасность оскорбить чьи-то религиозные чувства. Все это создает большие сложности даже в странах с прекрасно отлаженными и на зависть работающими правовыми механизмами.
Все это Малахов рассматривает в национальных контекстах; показывает, как «политики интеграции» развивались в разных странах Западной Европы (в качестве примеров взяты четыре страны: Бельгия, Нидерланды, Франция и Германия) и как они устроены там сейчас; какова вообще региональная и локальная специфика интеграционной политики; как чувствует себя сегодня западный проект мультикультурализма на его символическом и инструментальном уровнях; в каком состоянии программы интеграции мигрантского населения в странах Европейского Союза и что в них, при всех различиях, есть общего. И что, кстати, делается с культурным ландшафтом самих принимающих стран? (Вообще, из главы, посвященной этому, ясно следует, что вносимое миграцией динамическое разнообразие культурному ландшафту - вопреки многочисленным ламентациям о падении культурного уровня, «кризисе культуры» и т.п. - исключительно на пользу. А «процесс, именуемый культурным упрощением, омассовлением культуры, ее коммерциализацией и банализацией, обусловлен иными причинами. Миграции его сопровождают, но не порождают.»)
Не переставая быть теоретической монографией, книга оказывается еще и путеводителем по разным выработанным к нынешнему дню в разных странах мира «концепциям и практикам» работы с мигрантами, причем существующим на разных уровнях: от академической литературы до публичных дебатов и повседневной жизни. В каком-то смысле она может быть поэтому прочитана и как практическое руководство.
И самое важное: что из западного опыта все-таки способно пригодиться в нашей стране?
Этому вопросу посвящена самая последняя - перед заключением - глава в последней, четвертой части. Небольшая, зато очень плотная. Всего на полутора десятках страниц автор анализирует специфику отечественной ситуации, суммирует соображения европейских экспертов об интеграционном опыте в их собственных странах и, наконец, формулирует, «что необходимо для успешной интеграции мигрантов в России».
Отличие нашей страны от ее западных соседей прежде всего в том, что в здешних иммиграционных потоках преобладают выходцы из постсоветских стран - бывшие «свои» (степень «чуждости», по идее, меньше). Далее - в том, что иммиграция «с целью расселения» началась сравнительно недавно и что над постоянной эмиграцией (пока?) преобладает временная. А затем начинаются особенности, увы, одна хуже другой.
Во-первых, это - невнятность и непоследовательность позиции государства, которое, с одной стороны, время от времени провозглашает необходимость интеграции пришельцев, а с другой - не устает напоминать, что «единственная форма трудовой иммиграции, которая нужна России, есть иммиграция временная, а потому попытки мигрантов обосноваться на ПМЖ не приветствуются». В результате система мер «по инкорпорированию новоприбывшего населения» попросту отсутствует, а институты, ответственные за их интеграцию, - не развиты. Во-вторых - нелиберальная политическая культура: «такие либеральные ценности, как права человека, признание меньшинств и толерантность, не пользуются в России популярностью ни в элитах, ни среди рядовых граждан», что, разумеется, не может благоприятствовать социальному включению новоприбывших. «Особенность России, - пишет Малахов, - заключается не столько в мигрантофобии, сколько в отсутствии институционального противодействия этому явлению». Прибавьте к этому традиционный «авторитарно-бюрократический стиль управления» и связанную с ним «чрезмерную централизацию принятия решений и слабость структур власти локального уровня», и картина складывается совсем не утешительная.
Впрочем, автор, не расположенный, на читательское счастье, ни к алармизму, ни к ламентациям и морализаторству, предлагает и внятный, компактный набор соображений о том, что необходимо (стало быть, возможно по крайней мере теоретически) сделать для успешной интеграции мигрантов в нашей стране. Это - «оздоровление в сфере трудовых отношений», прежде всего - «радикальное улучшение в условиях и размерах оплаты труда»; «плотная система правовой защиты» и обеспечение доступа мигрантов к правосудию - а также к гражданству «в строгом соответствии с законом»; помощь им в овладении русским языком, перестройка системы образования в связи с изменившимися реалиями (включая «развитие системы профессионально-технического образования, адресованного как местной молодежи, так и молодым людям мигрантского происхождения») и, наконец, - формирование толерантного климата в обществе (что, приходится признать, звучит сейчас почти утопически).
В самом начале книги, обещая анализ западного опыта, автор предупреждает: «Для русского читателя такой опыт интересен лишь в той мере, в какой он может быть применен в России». И вот тут он, думаю, все-таки ошибается. (Тем более, что едва ли не все, что он пишет, синтезируя сказанное, в заключении, - неплохо ложится на российский материал, даже если сформулировано на другом материале. Ну, хотя бы та мысль, что «не стоит преувеличивать роль, которую играют в интеграционных процессах культурные факторы» и сводить проблематику интеграции новоприбывающих к достижению их культурной конформности.) Опыт устроения своих отношений с чужим, минимизации их травматичности, усиления их конструктивности и плодотворности - кому бы ни принадлежал - способен быть интересным читателю (и тут тоже не стоит преувеличивать роль культурных и даже социально-политических различий), кажется, в той мере, в какой этот читатель причисляет себя к роду человеческому.
__________________________
1 https://www.facebook.com/irina.bogatyryova/posts/983824035030306?comment_id= 984770874935622&ref=notif¬if_t=feed_comment_reply
2 Там же.
Искусство быть (с) другими
Дружба народов. - № 3. - 2016. = http://magazines.russ.ru/druzhba/2016/3/iskusstvo-byt-s-drugimi.html
Владимир Малахов. Интеграция мигрантов: Концепции и практики. - М.: Фонд «Либеральная миссия», 2015. - 272 с.
Сколь бы ни казалось это удивительным, об одной из самых жгучих сегодняшних проблем - о том, как устраивать общую жизнь в одной стране с людьми, пришедшими из других культурных миров, Владимир Малахов пишет в отечественной научной литературе первым. То есть - в формате не вольных рассуждений и пристрастных предположений, чего давно уже в изобилии, если не в избытке, но основательной и систематичной рефлексии: социологической, политологической, теоретико-культурной и даже антропологической. Вообще автор - доктор политических наук, профессор, директор Центра теоретической и прикладной политологии Института общественных наук РАНХиГС и ведущий научный сотрудник Института философии РАН - давно занимается проблемой отношения к чужакам, исследованием глубоких корней соблазнов отторжения и взаимной агрессии между разнокультурными людьми. Заинтересованный читатель вспомнит ранее выходившие книги Малахова: «Скромное обаяние расизма» (2001), «Национализм как политическая идеология» (2005), «Государство в условиях глобализации» (2007), «Понаехали тут: очерки о национализме, расизме и культурном плюрализме» (2007), «Культурные различия и политические границы в эпоху глобальных миграций» (2014).
Но все эти книги были написаны, как мы помним, в принципиально другой ситуации: еще до массового, катастрофического наплыва мигрантов в страны Запада, - наплыва, поставившего под вопрос не просто основы восприятия западным человеком мира и самого себя, но саму его повседневную жизнь. До приобретения европейцами радикально, проблематизирующе-нового опыта. Опыта, о котором разве что совсем слепой может думать, что он не имеет к нам никакого отношения.
О том, что происходящее сейчас - серьезный вызов западному мультикультурализму, той самой принципиальной диалогичности и восприимчивости к Другому, которые европейская культура справедливо числит среди самых важных своих достижений, писано уже не раз и многими. Понятно, в дом, казавшийся таким обжитым, пришли другие и чужие, притом пришли очевидным образом надолго (уж не навсегда ли?), жить стало куда более трудно, непривычно и неуютно.
Такое взрывное увеличение объемов «чужого» внутри «своего» ставит европейцев перед необходимостью и самим становиться другими. Но они не умеют. Еще не умеют - несмотря на то, что, казалось бы, не первое десятилетие, даже не первый век этому учатся.
Для нас в этой ситуации на самом деле не так уж мало узнаваемого - притом, что сам Малахов в оценке сходства нашего и западного опыта предельно сдержан.
Некоторое сходство автор вообще-то признает - по его словам, оно обеспечено уже простым фактом принадлежности нашей страны «к индустриально развитому миру». Подобно «другим странам условного Севера», она «привлекает трудовые ресурсы из стран условного Юга», и к нам, «так же, как и в европейские государства, тянутся беженцы и соискатели убежища из экономически и/или политически неблагополучных регионов». Далее Малахов вполне категоричен: «на этом <…> сходство России с ее европейскими соседями (не говоря уже о Соединенных Штатах и Канаде) заканчивается».
Оно, однако, и так, и не вполне так. Что бы ни говорили теоретики, есть еще такая вещь как непосредственное чувство, возникающее у каждого человека - к какой бы культуре тот ни принадлежал - при столкновении с другим, с иноорганизованным, с чужим. Шок чужого.
Культурная обработка этого непосредственного чувства, направление его в то или иное русло начинаются уже на втором шаге.
И вот пока она не началась - тут мы с нынешними европейцами ближайшие родственники если не по судьбе, то, по крайней мере, по ситуации. Несмотря на то что к нам мигранты в масштабах, сопоставимых с теми, в каких в прошлом году ворвались в Европу пришельцы с разоряемого войной Ближнего Востока, вроде бы не являлись. Точнее, у нас все происходило и происходит гораздо более медленно, «ползуче» - однако в нашем случае это значит только то, что «шок чужого» затянулся. Он даже, можно сказать, рутинизировался настолько, что начал казаться своего рода нормой, - отчего ею, разумеется, не стал.
Мы точно так же, по существу, не умеем жить со своими мигрантами, как европейцы, начиная с 2015-го, - со своими. Не научились. Почитайте хотя бы посты и комментарии на фейсбуке, связанные с недавним сносом в Москве «незаконных» торговых павильонов: сколько там вылезло ненависти и какого-то совершенно нефильтрованного, беззастенчивого, «пещерного», как говаривали в советские времена, расизма.
«<…> нифига не жалко! - гневно радовался, например, один такой комментатор, особенности орфографии, пунктуации и лексики которого мы сохраняем здесь нетронутыми. - Бомжатник и алкашник, блин вечером просто жесть какая то - одна алкашня тусит и эти еще, «коренные», из очень и не очень средней Азии. На Соколе бывали? Выходили ночью из метро летом? Там просто 3,14здец - пройти невозможно, там просто променад бл... задаюсь вопросом - в какой я стране оказался? В каком городе? Я в Фергане? В Бишкеке? В Шымкенте? А сейчас снесли и станет просторно и чисто» (1). «Если б от этого "коренные" домой отбыли...» (2) , - сочувственно вздыхал ему в ответ другой собеседник.
Ситуации любой степени травматичности и конфликтности (а массовый снос чего бы то ни было, хотя бы и раздражающих многих, но хорошо и издавна обжитых, вросших в естество города времянок, несомненно, и травматичен, и конфликтен), стоит им случиться, - моментально выводят травму чужого на поверхность. Они выявляют, что травма ничуть не залечена, она даже не продумана как следует - просто загнана внутрь, и что больно и обидно всем, вовлеченным в ситуацию. Что люди из той же Средней Азии, прожившие рядом с москвичами, может быть, и все двадцать лет, - так и не стали им своими.
Самое время обратиться к прежнему западному опыту интеграции чужестранцев, переосмыслить его вместе с ними, задуматься над тем, насколько этот опыт - именно в частичной, как выясняется, его применимости - способен пригодиться им и нам.
Для нас тут дело и в том, что - как признает и сам автор, - Россия - все еще «новая страна иммиграции»: мы лишь относительно недавно, в исторических масштабах, «вступили в ту колею, в которой наши соседи и конкуренты находятся уже более полувека» (если отсчитывать, уточняет он, от первых европейских программ найма иностранной рабочей силы: в Бельгии это 1946-й год, то есть можно говорить уже о семи десятилетиях; в Германии - 1955-й). Характерная особенность отечественной ситуации - не только бедственное отсутствие консенсуса по ключевым вопросам («в российском обществе отсутствует согласие не только относительно необходимости интеграции мигрантов, но и относительно необходимости самой иммиграции»), но и просто крайне низкая ее, ситуации, прорефлектированность.
В книге Малахова, пожалуй, впервые на русском языке ситуация вторжения «чужого» в «свое» и необходимости ввести это «чужое» и «свое» в их взаимодействии в конструктивные рамки обсуждается академично, то есть спокойно, в нейтральных интонациях, без публицистической размашистой поспешности и проповеднической страсти. Как одна из областей знания о человеке.
Именно такое спокойствие сейчас важно, как, наверное, едва ли когда-нибудь прежде. Только опираясь на него, мы можем вести взвешенный разговор о том, что тут - при, по всей видимости, неустранимых культурных и прочих различиях между людьми - вообще возможно сделать.
Тем более, что на Западе опыт встраивания «чужого» в «свое» накоплен уже весьма значительный - куда значительнее нашего.
Малахов выстраивает ясную систему представления этого опыта. Прежде всего он раскладывает проблему на четыре «измерения» - по числу глав книги, двигаясь от теоретического уровня рассмотрения предмета ко все более практическим: концептуальное, общественно-политическое, нормативное и культурное (одним пунктом) и административно-политическое. Говоря о Западе, к российскому материалу он при этом обращается постоянно.
Он начинает с азов - проясняет и разграничивает исходные понятия: «иммигранты», «мигранты», «репатрианты»; рассматривает, где вообще проходит граница между «местным» / «коренным» и «приезжим» населением - которая, оказывается, «представляется очевидной лишь на первый взгляд». Ну хотя бы потому, что «многие из тех, кого относят к коренным жителям той или иной страны, строго говоря, таковыми не являются»: «либо они сами, либо их ближайшие предки сюда когда-то приехали», то есть иммигрировали. Вот «кем являются выходцы из РСФСР, которые в 1960-1970-е отправились жить в одну из советских республик, а после распада СССР потянулись обратно?» «И почему местное население в тех областях, куда прибывали русские переселенцы из Закавказья и Средней Азии, подчас встречало их с не меньшей враждебностью, чем мигрантов из этнически чуждых регионов?» На то, что границы тут крайне зыбки и проницаемы, автор обращает внимание неоднократно и даже в заключении еще раз повторяет: «сама процедура выделения отдельной категории людей по имени «мигранты» методологически сомнительна».
Уже хотя бы одним этим книга учит читателя внимательно и критично относиться к мнимым очевидностям и не идти на поводу у инерций.
И вообще: «С какого момента человек, с формальной точки зрения являющийся мигрантом, перестает быть таковым в глазах людей, окружающих его на новой родине? Что он должен предпринять, чтобы перестать восприниматься как чужой? Существует ли набор свойств, обладание которыми достаточно для того, чтобы считаться интегрированным?» И еще того более: «…всегда ли желательно, чтобы интеграция произошла?» Это все вопросы принципиально открытые - окончательного, а тем более универсального ответа на них автор нам даже не обещает, - только частичные и ситуативные.
Далее автор отдельно разбирается с понятием «интеграции мигрантов» (под которой понимают «по крайней мере, три разных вещи»: ассимиляцию - то есть полное растворение в населении принимающей страны, и два вида адаптации: культурную (приспособление к новой культурной среде с изменением ценностей и норм, но без смены идентичности) и структурную (грубо говоря, успешную вписанность в рынок труда, которая заодно предполагает и необходимую языковую компетенцию).
Демонстрирует, какие столкновения между привычными (до, опять же, очевидности) европейскими нормами порождает миграция (и как с ними в разных странах справляются). Так, все (все!) «государства Запада, принимающие мигрантов» - и являющиеся «по умолчанию <…> либеральными демократиями» - сталкиваются с ситуацией, когда требование целостности общества оказывается в противоречии с не менее безусловным требованием соблюдать права человека. Какие возникают - практически неминуемо - культурные конфликты: например, споры вокруг дресс-кода, строительства культовых сооружений, применения норм традиционного права; что бывает, когда ценность свободы самовыражения наталкивается на опасность оскорбить чьи-то религиозные чувства. Все это создает большие сложности даже в странах с прекрасно отлаженными и на зависть работающими правовыми механизмами.
Все это Малахов рассматривает в национальных контекстах; показывает, как «политики интеграции» развивались в разных странах Западной Европы (в качестве примеров взяты четыре страны: Бельгия, Нидерланды, Франция и Германия) и как они устроены там сейчас; какова вообще региональная и локальная специфика интеграционной политики; как чувствует себя сегодня западный проект мультикультурализма на его символическом и инструментальном уровнях; в каком состоянии программы интеграции мигрантского населения в странах Европейского Союза и что в них, при всех различиях, есть общего. И что, кстати, делается с культурным ландшафтом самих принимающих стран? (Вообще, из главы, посвященной этому, ясно следует, что вносимое миграцией динамическое разнообразие культурному ландшафту - вопреки многочисленным ламентациям о падении культурного уровня, «кризисе культуры» и т.п. - исключительно на пользу. А «процесс, именуемый культурным упрощением, омассовлением культуры, ее коммерциализацией и банализацией, обусловлен иными причинами. Миграции его сопровождают, но не порождают.»)
Не переставая быть теоретической монографией, книга оказывается еще и путеводителем по разным выработанным к нынешнему дню в разных странах мира «концепциям и практикам» работы с мигрантами, причем существующим на разных уровнях: от академической литературы до публичных дебатов и повседневной жизни. В каком-то смысле она может быть поэтому прочитана и как практическое руководство.
И самое важное: что из западного опыта все-таки способно пригодиться в нашей стране?
Этому вопросу посвящена самая последняя - перед заключением - глава в последней, четвертой части. Небольшая, зато очень плотная. Всего на полутора десятках страниц автор анализирует специфику отечественной ситуации, суммирует соображения европейских экспертов об интеграционном опыте в их собственных странах и, наконец, формулирует, «что необходимо для успешной интеграции мигрантов в России».
Отличие нашей страны от ее западных соседей прежде всего в том, что в здешних иммиграционных потоках преобладают выходцы из постсоветских стран - бывшие «свои» (степень «чуждости», по идее, меньше). Далее - в том, что иммиграция «с целью расселения» началась сравнительно недавно и что над постоянной эмиграцией (пока?) преобладает временная. А затем начинаются особенности, увы, одна хуже другой.
Во-первых, это - невнятность и непоследовательность позиции государства, которое, с одной стороны, время от времени провозглашает необходимость интеграции пришельцев, а с другой - не устает напоминать, что «единственная форма трудовой иммиграции, которая нужна России, есть иммиграция временная, а потому попытки мигрантов обосноваться на ПМЖ не приветствуются». В результате система мер «по инкорпорированию новоприбывшего населения» попросту отсутствует, а институты, ответственные за их интеграцию, - не развиты. Во-вторых - нелиберальная политическая культура: «такие либеральные ценности, как права человека, признание меньшинств и толерантность, не пользуются в России популярностью ни в элитах, ни среди рядовых граждан», что, разумеется, не может благоприятствовать социальному включению новоприбывших. «Особенность России, - пишет Малахов, - заключается не столько в мигрантофобии, сколько в отсутствии институционального противодействия этому явлению». Прибавьте к этому традиционный «авторитарно-бюрократический стиль управления» и связанную с ним «чрезмерную централизацию принятия решений и слабость структур власти локального уровня», и картина складывается совсем не утешительная.
Впрочем, автор, не расположенный, на читательское счастье, ни к алармизму, ни к ламентациям и морализаторству, предлагает и внятный, компактный набор соображений о том, что необходимо (стало быть, возможно по крайней мере теоретически) сделать для успешной интеграции мигрантов в нашей стране. Это - «оздоровление в сфере трудовых отношений», прежде всего - «радикальное улучшение в условиях и размерах оплаты труда»; «плотная система правовой защиты» и обеспечение доступа мигрантов к правосудию - а также к гражданству «в строгом соответствии с законом»; помощь им в овладении русским языком, перестройка системы образования в связи с изменившимися реалиями (включая «развитие системы профессионально-технического образования, адресованного как местной молодежи, так и молодым людям мигрантского происхождения») и, наконец, - формирование толерантного климата в обществе (что, приходится признать, звучит сейчас почти утопически).
В самом начале книги, обещая анализ западного опыта, автор предупреждает: «Для русского читателя такой опыт интересен лишь в той мере, в какой он может быть применен в России». И вот тут он, думаю, все-таки ошибается. (Тем более, что едва ли не все, что он пишет, синтезируя сказанное, в заключении, - неплохо ложится на российский материал, даже если сформулировано на другом материале. Ну, хотя бы та мысль, что «не стоит преувеличивать роль, которую играют в интеграционных процессах культурные факторы» и сводить проблематику интеграции новоприбывающих к достижению их культурной конформности.) Опыт устроения своих отношений с чужим, минимизации их травматичности, усиления их конструктивности и плодотворности - кому бы ни принадлежал - способен быть интересным читателю (и тут тоже не стоит преувеличивать роль культурных и даже социально-политических различий), кажется, в той мере, в какой этот читатель причисляет себя к роду человеческому.
__________________________
1 https://www.facebook.com/irina.bogatyryova/posts/983824035030306?comment_id= 984770874935622&ref=notif¬if_t=feed_comment_reply
2 Там же.