Он, она и оттепель: от диктата условностей к пространствам свободы
Ольга Балла
Он, она и оттепель: от диктата условностей к пространствам свободы
Знамя. - 2015. - №12. = http://magazines.russ.ru/znamia/2015/12/31b-pr.html
Наталия Лебина. Мужчина и женщина: тело, мода, культура. СССР - оттепель. - М.: Новое литературное обозрение (Библиотека журнала «Теория моды»), 2014.
«…на взаимоотношениях мужчины и женщины в общем-то держится мир», - замечает Наталия Лебина в предисловии к своему исследованию. На чем бы ни держался мир на самом деле, советский культурный перелом конца пятидесятых - начала шестидесятых годов прошлого века автор показывает именно на этом материале: не только взаимоотношений полов, но шире - их культурных судеб. Она рассматривает их сквозь призму тех моделей поведения, образцов и средств выстраивания себя, которые предлагала людям эпоха «оттепели».
Это - сюжет тем более интригующий, что культура того времени была в некотором смысле уникальной: она постоянно менялась, дорастая до собственных задач. На протяжении нескольких - оказавшихся очень большими - «оттепельных» лет ей приходилось все время изобретать самое себя, нащупывать, собирать из подручного материала такие модели человека, которые, как тогда казалось, должны были пригодиться в будущем.
К самым важным чертам тогдашних перемен - как нам в книге и показывается - принадлежало жадное, часто неумелое и неуклюжее, но очень заинтересованное освоение пространства самоценной частной жизни, только-только получившей надежду на высвобождение от тотального государственного и идеологического контроля. Разумеется, она благополучно попадала под его власть снова - разве что в новых обликах, еще не освоенных и потому волнующих и вызывающих доверие: «совершенно бесспорно», пишет Лебина, что даже «в условиях десталинизации и либерализации советской социально-политической системы и, главное, структур повседневной жизни <…> стилистику взаимоотношений мужчин и женщин определило не что иное, как государственная политика. «Перемены гендерного уклада», с энтузиазмом воспринятые массами (включая интеллектуалов - литераторов и кинематографистов), были заложены «с помощью нормативных установок власти». И еще того более - в начале «оттепели» власть оказывалась даже радикальнее массовых ожиданий и массовой готовности: ее инициативы, говорит Лебина, некоторое время даже «опережали общественные устремления основной массы населения, энергия которой была пока сосредоточена на поисках стратегий выживания в условиях тоталитарной гендерной системы».
С другой стороны, люди обживали эти заданные им сверху и извне «нормативные установки власти» как собственный дом - и превращали его в пространство своей свободы, индивидуальности, интимности. Внешнее становилось внутренним.
Лебина показывает, как все это происходило - на множестве уровней: от косметических средств, приемов ухода за волосами и видов нижнего белья до законодательства и высокой моды, не говоря уже об идеалах красоты и этических нормах. Она пишет о том, как тело становилось проводником ценностей и важнейшей территорией их осуществления. За пределами рассмотрения остается, правда, довольно многое: скажем, гастрономические практики, оформление интерьеров, заполнение свободного времени, чтение - видимо, предполагается, что гендерных аспектов у всего этого не было или они были незначительны (что, кстати говоря, совсем не так). Но, во всяком случае, внимание здесь достается большому разнообразию способов, с помощью которых мужчины и женщины того времени старались быть друг для друга привлекательными и интересными, выстраивали и толковали свои отношения - и как этими же самыми сетями улавливало их и подчиняло себе государство.
Все с этим связанное рассматривается в десяти главах: от предоставлявшихся тогда культурой пространств знакомства и танцевальной культуры, через особенности брачных обрядов, репродуктивность, аборты, контрацепцию и - нет, не до развода с его юридическими механизмами. Развод и супружеские измены с теми формами, которые они принимали во времена оттепели - как раз в середине книги, в главе пятой. Остальные же пять глав - все целиком, вы не поверите! - о красоте. Об эстетических идеалах «оттепели» и их истории, прослеживаемой вплоть до революционных времен, о многообразии аспектов красоты и, главное, средств ее достижения.
Как-то само собой получается так, что именно вокруг красоты разворачиваются основные пространства, сводящие вместе мужчину и женщину (знакомства, брачные обряды и прочее - это же все, оказывается, внутри эстетических пространств!). Так подробно говорить о ней приходится и потому, что изменения в представлениях, связанных с красотой, с разлитыми в воздухе ожиданиями от человеческой внешности, - существеннейшая часть трансформаций, случившихся с нашей культурой в годы оттепели. Лебина вписывает происходившее тогда в мировой контекст - показывает, что мы, при всех наших особенностях, совершенно вписывались в общемировые процессы. «Разразившаяся в 1960-х годах сексуальная революция, привнесенная в европейскую культуру из США, и бурное развитие научно-технического прогресса, в частности химической индустрии, не могли не породить нового отношения к проблеме красоты. Эстетические идеалы телесности мужчин и женщин менялись: на смену красоте естественной, природной приходила красота искусственная, создаваемая с помощью косметики, парикмахерского искусства, пластической медицины. Советский Союз, приподнявший в годы хрущевских реформ «железный занавес», который отделял его от остального мира, тоже испытал на себе влияние этих тенденций. Под их влиянием трансформировались каноны мужественности и женственности и даже в какой-то мере гендерный порядок».
Далее нам рассказано, как идеалы «естественности», господствовавшие на заре советской власти, уже с середины 1930-х годов уступали натиску очарования многообразной «искусственности», от косметических процедур до синтетических тканей - и как, неистребимые, брали с конца пятидесятых реванш, делая популярной, например, прическу «колдунья» (длинные прямые волосы, распущенные по плечам, как у героини Марины Влади в одноименном французском фильме, поразившем советских зрителей в 1957 году) или вообще небрежную причесанность, бороды, грубые хемингуэевские свитера. Как стиляги спорили с привычками своего окружения к аскетичности и однообразию одежды сталинского времени, заодно - по каким книгам и фильмам молодые люди обоего пола учились тому, как надо одеваться и кому подражать. Какие баталии и драмы разворачивались вокруг ширины брюк - на сужение которых, по словам цитируемого автором Андрея Битова, ушли «лучшие годы нехудшей части нашей молодежи». Как изощрялись в добывании и изготовлении красивой одежды в условиях дефицита, как выглядел (кстати, и какие глубокие корни имел!) стиль унисекс в его «советском варианте» и чем эротически напряженный унисекс шестидесятых отличался от вроде бы сопоставимого явления сталинского времени. Как курение вплеталось в стилистику тогдашнего поведения. Как все это сказывалось на самоощущении людей и на характере их отношений друг с другом. И наконец, - как ко всему этому относились власти. (Да нервно, нервно они к этому относились. Что лишь придавало связанным с красотою сюжетам особенный драматизм и насыщало их смыслами свободы в такой степени, которая сегодняшним людям уже, пожалуй, незнакома.)
Как справедливо замечает автор, «гендерный фон оттепели и хрущевских реформ почти не изучен отечественными историками». Исследование Лебиной - лишь в самом начале этой работы. Оно действительно вносит в такое изучение весьма существенный вклад - уже хотя бы одним только объемом вовлеченного в рассмотрение материала, не говоря уже о его основательном анализе. Но вообще разговор получается принципиально более широким - даже притом что некоторые важные аспекты повседневности, как мы уже заметили, остаются без внимания.
Он выходит далеко за пределы обсуждения - весьма тщательного - отношений между двумя данными нам природою полами и их конкретных культурных обстоятельств: речь идет, по существу, о том, как культура учит (и вынуждает) человека быть человеком. О том, как (и почему) она поощряет, развивает, заостряет одни стороны общечеловеческой цельности, оставляя в тени, невостребованными или подавленными, другие; как идеи подчиняют себе эмоциональную и телесную жизнь. И еще - как в культурных установках и ценностях, действующих в интересующую нас эпоху, продолжаются, преломляются, изменяются ценности прежних культурных состояний (в частности, как в культуре оттепели вспоминаются - и преодолеваются - представления двадцатых и тридцатых годов).
Все это тем более важно, что Лебина - автор, чрезвычайно сдержанный в своем теоретическом воображении. Она, насколько возможно, избегает широких обобщений, взамен того максимально плотно насыщая свое исследование фактическим материалом, документальными свидетельствами, живыми голосами времени - цитатами из воспоминаний, дневников и художественной литературы. Кстати, и фотографиями.
Она рассматривает, по существу, человека в целом - спроецированного на весь, кажется, спектр культурных практик, связанных с отношениями между мужчинами и женщинами. Впрочем, нет, опять-таки не на весь: ни воспитание детей (условия рождения или нерождения которых так тщательно проанализированы в главе четвертой) - в частности, с привитием разных поведенческих моделей мальчикам и девочкам, ни вообще «рутинная» семейная жизнь между экстремальными точками встречи и расставания, свадьбы и развода - как совместная практика и область взаимодействия носителей «женских» и «мужских» моделей поведения здесь, увы, не рассматриваются. Хотя это как раз было бы очень интересно и к гендерной проблематике уж точно относится.
Он, она и оттепель: от диктата условностей к пространствам свободы
Знамя. - 2015. - №12. = http://magazines.russ.ru/znamia/2015/12/31b-pr.html
Наталия Лебина. Мужчина и женщина: тело, мода, культура. СССР - оттепель. - М.: Новое литературное обозрение (Библиотека журнала «Теория моды»), 2014.
«…на взаимоотношениях мужчины и женщины в общем-то держится мир», - замечает Наталия Лебина в предисловии к своему исследованию. На чем бы ни держался мир на самом деле, советский культурный перелом конца пятидесятых - начала шестидесятых годов прошлого века автор показывает именно на этом материале: не только взаимоотношений полов, но шире - их культурных судеб. Она рассматривает их сквозь призму тех моделей поведения, образцов и средств выстраивания себя, которые предлагала людям эпоха «оттепели».
Это - сюжет тем более интригующий, что культура того времени была в некотором смысле уникальной: она постоянно менялась, дорастая до собственных задач. На протяжении нескольких - оказавшихся очень большими - «оттепельных» лет ей приходилось все время изобретать самое себя, нащупывать, собирать из подручного материала такие модели человека, которые, как тогда казалось, должны были пригодиться в будущем.
К самым важным чертам тогдашних перемен - как нам в книге и показывается - принадлежало жадное, часто неумелое и неуклюжее, но очень заинтересованное освоение пространства самоценной частной жизни, только-только получившей надежду на высвобождение от тотального государственного и идеологического контроля. Разумеется, она благополучно попадала под его власть снова - разве что в новых обликах, еще не освоенных и потому волнующих и вызывающих доверие: «совершенно бесспорно», пишет Лебина, что даже «в условиях десталинизации и либерализации советской социально-политической системы и, главное, структур повседневной жизни <…> стилистику взаимоотношений мужчин и женщин определило не что иное, как государственная политика. «Перемены гендерного уклада», с энтузиазмом воспринятые массами (включая интеллектуалов - литераторов и кинематографистов), были заложены «с помощью нормативных установок власти». И еще того более - в начале «оттепели» власть оказывалась даже радикальнее массовых ожиданий и массовой готовности: ее инициативы, говорит Лебина, некоторое время даже «опережали общественные устремления основной массы населения, энергия которой была пока сосредоточена на поисках стратегий выживания в условиях тоталитарной гендерной системы».
С другой стороны, люди обживали эти заданные им сверху и извне «нормативные установки власти» как собственный дом - и превращали его в пространство своей свободы, индивидуальности, интимности. Внешнее становилось внутренним.
Лебина показывает, как все это происходило - на множестве уровней: от косметических средств, приемов ухода за волосами и видов нижнего белья до законодательства и высокой моды, не говоря уже об идеалах красоты и этических нормах. Она пишет о том, как тело становилось проводником ценностей и важнейшей территорией их осуществления. За пределами рассмотрения остается, правда, довольно многое: скажем, гастрономические практики, оформление интерьеров, заполнение свободного времени, чтение - видимо, предполагается, что гендерных аспектов у всего этого не было или они были незначительны (что, кстати говоря, совсем не так). Но, во всяком случае, внимание здесь достается большому разнообразию способов, с помощью которых мужчины и женщины того времени старались быть друг для друга привлекательными и интересными, выстраивали и толковали свои отношения - и как этими же самыми сетями улавливало их и подчиняло себе государство.
Все с этим связанное рассматривается в десяти главах: от предоставлявшихся тогда культурой пространств знакомства и танцевальной культуры, через особенности брачных обрядов, репродуктивность, аборты, контрацепцию и - нет, не до развода с его юридическими механизмами. Развод и супружеские измены с теми формами, которые они принимали во времена оттепели - как раз в середине книги, в главе пятой. Остальные же пять глав - все целиком, вы не поверите! - о красоте. Об эстетических идеалах «оттепели» и их истории, прослеживаемой вплоть до революционных времен, о многообразии аспектов красоты и, главное, средств ее достижения.
Как-то само собой получается так, что именно вокруг красоты разворачиваются основные пространства, сводящие вместе мужчину и женщину (знакомства, брачные обряды и прочее - это же все, оказывается, внутри эстетических пространств!). Так подробно говорить о ней приходится и потому, что изменения в представлениях, связанных с красотой, с разлитыми в воздухе ожиданиями от человеческой внешности, - существеннейшая часть трансформаций, случившихся с нашей культурой в годы оттепели. Лебина вписывает происходившее тогда в мировой контекст - показывает, что мы, при всех наших особенностях, совершенно вписывались в общемировые процессы. «Разразившаяся в 1960-х годах сексуальная революция, привнесенная в европейскую культуру из США, и бурное развитие научно-технического прогресса, в частности химической индустрии, не могли не породить нового отношения к проблеме красоты. Эстетические идеалы телесности мужчин и женщин менялись: на смену красоте естественной, природной приходила красота искусственная, создаваемая с помощью косметики, парикмахерского искусства, пластической медицины. Советский Союз, приподнявший в годы хрущевских реформ «железный занавес», который отделял его от остального мира, тоже испытал на себе влияние этих тенденций. Под их влиянием трансформировались каноны мужественности и женственности и даже в какой-то мере гендерный порядок».
Далее нам рассказано, как идеалы «естественности», господствовавшие на заре советской власти, уже с середины 1930-х годов уступали натиску очарования многообразной «искусственности», от косметических процедур до синтетических тканей - и как, неистребимые, брали с конца пятидесятых реванш, делая популярной, например, прическу «колдунья» (длинные прямые волосы, распущенные по плечам, как у героини Марины Влади в одноименном французском фильме, поразившем советских зрителей в 1957 году) или вообще небрежную причесанность, бороды, грубые хемингуэевские свитера. Как стиляги спорили с привычками своего окружения к аскетичности и однообразию одежды сталинского времени, заодно - по каким книгам и фильмам молодые люди обоего пола учились тому, как надо одеваться и кому подражать. Какие баталии и драмы разворачивались вокруг ширины брюк - на сужение которых, по словам цитируемого автором Андрея Битова, ушли «лучшие годы нехудшей части нашей молодежи». Как изощрялись в добывании и изготовлении красивой одежды в условиях дефицита, как выглядел (кстати, и какие глубокие корни имел!) стиль унисекс в его «советском варианте» и чем эротически напряженный унисекс шестидесятых отличался от вроде бы сопоставимого явления сталинского времени. Как курение вплеталось в стилистику тогдашнего поведения. Как все это сказывалось на самоощущении людей и на характере их отношений друг с другом. И наконец, - как ко всему этому относились власти. (Да нервно, нервно они к этому относились. Что лишь придавало связанным с красотою сюжетам особенный драматизм и насыщало их смыслами свободы в такой степени, которая сегодняшним людям уже, пожалуй, незнакома.)
Как справедливо замечает автор, «гендерный фон оттепели и хрущевских реформ почти не изучен отечественными историками». Исследование Лебиной - лишь в самом начале этой работы. Оно действительно вносит в такое изучение весьма существенный вклад - уже хотя бы одним только объемом вовлеченного в рассмотрение материала, не говоря уже о его основательном анализе. Но вообще разговор получается принципиально более широким - даже притом что некоторые важные аспекты повседневности, как мы уже заметили, остаются без внимания.
Он выходит далеко за пределы обсуждения - весьма тщательного - отношений между двумя данными нам природою полами и их конкретных культурных обстоятельств: речь идет, по существу, о том, как культура учит (и вынуждает) человека быть человеком. О том, как (и почему) она поощряет, развивает, заостряет одни стороны общечеловеческой цельности, оставляя в тени, невостребованными или подавленными, другие; как идеи подчиняют себе эмоциональную и телесную жизнь. И еще - как в культурных установках и ценностях, действующих в интересующую нас эпоху, продолжаются, преломляются, изменяются ценности прежних культурных состояний (в частности, как в культуре оттепели вспоминаются - и преодолеваются - представления двадцатых и тридцатых годов).
Все это тем более важно, что Лебина - автор, чрезвычайно сдержанный в своем теоретическом воображении. Она, насколько возможно, избегает широких обобщений, взамен того максимально плотно насыщая свое исследование фактическим материалом, документальными свидетельствами, живыми голосами времени - цитатами из воспоминаний, дневников и художественной литературы. Кстати, и фотографиями.
Она рассматривает, по существу, человека в целом - спроецированного на весь, кажется, спектр культурных практик, связанных с отношениями между мужчинами и женщинами. Впрочем, нет, опять-таки не на весь: ни воспитание детей (условия рождения или нерождения которых так тщательно проанализированы в главе четвертой) - в частности, с привитием разных поведенческих моделей мальчикам и девочкам, ни вообще «рутинная» семейная жизнь между экстремальными точками встречи и расставания, свадьбы и развода - как совместная практика и область взаимодействия носителей «женских» и «мужских» моделей поведения здесь, увы, не рассматриваются. Хотя это как раз было бы очень интересно и к гендерной проблематике уж точно относится.