Костенеющая речь
Гасан Гусейнов gasan, Ольга Балла
КОСТЕНЕЮЩАЯ РЕЧЬ
Знание-Сила. - № 2. - 2014.
Делаем мечты реальностью: Путеводители по Иному
«Как хочется иногда бросить все, - вздыхает безымянный автор популярного туристического проспекта, - и отправиться в турне по всему миру. Побывать в разных странах, посмотреть на их памятники, познакомится с обычаями, кухней, природой. Нет ничего лучше, чем бродить по историческим улочкам Барселоны, восхищаться, глядя на монументальность египетских пирамид, и пить кофе в уютном кафе Рима.»
«Сложно найти человека, - замечает следующий, - которого не интересовали бы такие известные всему миру, но скрывающие свои тайны и до сих пор, строения древних жителей нашей планеты как египетские пирамиды и сфинксы. Современные ученые и по сей день бьются над разгадкой этой тайны. Как можно было возвести их, не имея современной техники и средств - достоверно неизвестно никому. Если вы решили отправиться в Египет за разгадкой этой тайны то услуги, которые ваш готово предоставить турагентство [название фирмы ] будут очень кстати.»
«Ну, кто же из нас не мечтает в разгар трудовых будней бросить все и уехать на море. [название фирмы] предлагает отправиться в увлекательное путешествие по курортам Болгарии. Вот где вы сможете вдоволь насладиться теплым солнцем, приятным морским бризом и лазурным морем. Ах, как здорово лежать на чистом песочке и слушать шум прибоя или плескаться в прозрачной морской воде.»
«Вы все еще мечтаете, тогда быстрее обращайтесь к нам, - торопит четвёртый. - [название фирмы] - это наша компания, делающая мечты реальностью. Мы поможем вам забыть о рабочих буднях и отдохнуть на самых лучших курортах. В том, что это осуществимо уже успели убедиться многие десятки тысяч не только жителей России, но и других стран из ближнего зарубежья.»
«Сегодня стало модным увлечением, - сообщает пятый, - знакомство с обычаями востока. И если вы желаете познакомиться с ними поближе, то стоит подумать о путешествии в одну из них.»
«Итак, - терпеливо растолковывает шестой, - вы решили совершить увлекательную поездку, посмотреть на старинные буддистские храмы, познакомиться с культурой и обычаями Востока. Мы предлагаем обратить внимание на такую удивительную страну, как Таиланд. Здесь вы сможете почувствовать себя в полной гармонии с природой - ведь это основная мысль всех восточных религий. Наш туроператор с удовольствием поможет вам в этом.
Если же вы никогда не были на берегу океана, но всегда мечтали об этом, то считайте, что ваша мечта сбылась. Ведь у вас есть мы - турфирма [название], которая способна воплощать все мечты в реальность. Наши сотрудники помогут вам подобрать тур, который будет соответствовать всем вашим желаниям. Например, для любителей океанских курортов предложение компании [название] Доминикана будет особенно интересным. В этой стране вы сможете насладиться песчаными пляжами, серфингом, дайвингом или просто поплавать в океанских волнах.
Надеемся, что вас заинтересовали наши увлекательные путешествия по странам. Совершить их вместе с нами вы можете в любой момент.»
Орфография и пунктуация подлинников сохранены, да. Не говоря уже о лексике и синтаксисе.
Самое неожиданное в этих текстах - то, что написаны они разными людьми, - которые, несомненно, не только не сговаривались между собою, но и никогда ничего друг о друге не слышали - по совершенно разным поводам. А ведь никто бы, пожалуй, и не догадался. Как будто на одной машинке напечатано - с максимальным устранением личностных особенностей того, кто этой машинкой пользуется. Так оно, собственно, и происходит: за человека здесь говорит речь.
А цель этой речи - внимание! - популярно рассказать о «красивом» и «интересном». О чём-то, значит, таком, что располагается за пределами повседневного внимания среднего человека, - именно ему, среднему, тексты такого жанра и адресуются. Назовём их «путеводителями по Иному».
И куда же эти путеводители нас ведут?
Немыслимое, казалось бы, сочетание слащавости с деревянной казёнщиной и наукообразием не зря воспроизводится повсеместно - во всех, так сказать, точках эстетического континуума, о чём бы эта речь ни шла: о красотах иных городов и стран, в которые зазывают проспекты туристических агентств, или о достоинствах картин, вывешенных в музее для всеобщего обозрения, которые разъясняет нам популярный путеводитель. Здесь, чувствуется, есть своя, и весьма властная, логика.
Дело в том, что пишущими о предметах массового эстетического внимания давно и накрепко выработан специфический способ изъясняться. Самое главное: этот способ обладает устойчивыми, с полувзгляда узнаваемыми чертами (если «путешествие», так оно непременно «увлекательное»; о нём положено «мечтать»; чрезвычайно мил авторам текстов этого рода также глагол «наслаждаться»). Настолько, что впору уже говорить как минимум о языке, характерном для типового рассуждения о «прекрасном». Но почему он таков?
Грубо говоря: почему при попытке говорить о Другом - о том, что, казалось бы, призвано расширять пределы человеческого восприятия и побуждать к росту - язык наших современников «вдруг» делается - и упорно остаётся - таким косным? Почему как раз там, где, по идее, должно бы идти интенсивное развитие языка, порождение его новых форм, происходит, напротив того, его омертвение?
Заинтригованный происходящим, наш корреспондент обратился к одному из наиболее чутких наблюдателей и диагностов состояния современного русского языка, - к доктору филологических наук, профессору НИУ-ВШЭ Гасану Гусейнову с просьбой прокомментировать эти симптомы и сделать хотя бы некоторые предположения об их корнях. И диалог разросся.
Корни и их почва: гламурный трэш
Ольга Балла: Гасан Чингизович, не кажется ли вам, что на наших глазах происходит вырождение речи? - по крайней мере, на одном, не так уж произвольно взятом участке: в области эстетического просвещения. Мне, например, мнится, что всё это гладкое косноязычие - свидетельство, по меньшей мере, поверхностно-потребительской позиции в отношении и искусства, и других городов и стран, - при которой чужесть чужого и другость другого глушится, остаётся без должного внимания. Откуда здесь вообще корни растут? В какую почву они запускаются?
Гасан Гусейнов: Безусловно, мы наблюдаем здесь некоторое упрощение - скажем в первом приближении! - режима речевого поведения. Не только устного, но и письменного. Интуитивно многие согласятся с этой характеристикой.
Но для осознания нынешнего состояния дел в интересующей нас сейчас сфере необходимо трезво посмотреть на две-три опорные точки языкового воспитания и «воспитания чувств» вообще, без понимания которых мы просто пройдем мимо нашего предмета.
Эти опорные точки - большая литература, школьные курсы словесности и общее отношение к культуре в социуме.
То есть, на ситуацию надо взглянуть шире.
Да, можно привести буквально тысячи примеров сегодняшнего неимоверного языкового убожества. Можно вспомнить имена бессмысленных бумагомарателей, которых объявили писателями только потому, что они доступны такой же унылой читательской бездари. Все это так. Но ведь рядом с этим все-таки существует и отличная, преотличнейшая литература. В том числе, как это - со времен Ломоносова - бывало и раньше, переводная.
Вообще, не стоит думать, что некогда, в прошлом, дело обстояло иначе.
О.Б.: Иначе - то есть лучше? У качественных текстов, хотите вы сказать, всегда и по определению был некачественный фон?
Г.Г.: Безусловно, качество литературы, вышедшей из-под пера выдающихся русских переводчиков с французского или с немецкого - Н.М. Любимова или С.К. Апта, или, например, северо- и латиноамериканской прозы 1960-х-1980-х годов, - неизмеримо выше современной им оригинальной литературной продукции на русском языке. Это просто другое качество литературы, которой безуспешно пытались подражать позднесоветские «деревенщики», «городская» или «военная» проза. Неутолимая жажда иметь свою большую литературу, многолетнее упорное ожидание шедевров превратили армию литературных критиков в фальсификаторов литературного процесса. Царством критики была или безудержная хвала, или конъюнктурная хула. У нас ведь и сейчас остаются без критического разбора интереснейшие собственные авторы, тошнотворный культ которых не может и в ближайшие десятилетия не сможет помочь людям освоить их собственный язык.
Это первое обстоятельство. Его не могут отменить исключения - талантливые писатели (Михаил Шишкин, например), для чтения которых большинству потребителей литературы просто образования не хватает.
О.Б.: То есть, вы полагаете, что корни окостеневания речи стоит видеть в современной литературной ситуации - и в современном, следовательно, массовом (не)чтении?
Г.Г.: Не только. Вот она, вторая опорная точка: школьный язык, родная литература, изучаемая в школе.
Учитель, в том числе учитель-словесник - это не самая авторитетная профессия. Мягко говоря. Вообще по всей линии - от воспитателя дошколят до президента РАН - мы слышим не грамотную, спокойную и внятную речь, а мучительное косноязычие, которое не может не передаваться окормляемой этими наставниками молодежи. Повторяю, дело в массовом отношении к языку как к плевому, не вполне обязательному, наживному делу.
Когда надо будет, заговорим по-человечески, а сейчас нет такой надобности, и точка. Такое отношение к языку как инструменту брехни, заголения и выплескивания эмоций обогащает язык чрезвычайно выразительным топливом агрессии - стебом, ерничеством, сквернословием. Всё это - настоящий клондайк для лингвиста: очень богатый словообразовательный материал, в котором легко перетапливается любая иностранщина.
Правда, лингвисты этой областью языка занимаются, к сожалению, очень мало, пропуская «пену» над головой и ныряя в глубины знакомой нормы.
А вот область так называемой культуры речи - это, наоборот, место встречи деревянной формальной грамотности с новым вандализмом. Здесь и родилось новое явление - гламурный трэш.
О.Б.: Кто же - носители этого языка? Кто эти новые чичероне русского человека в мире?
Г.Г.: Вы встретите их повсюду - от самой верхотуры государственного управления до «элитного ВИП-гида по Египту». Это же - старый тип советского курортного краснобая, переводящий на свой убогий язык все доступные ему «духовные богатства человечества». Для него пирамиды, конечно, - «строения древних жителей нашей планеты».
Это - очень ценное послание курортного краснобая людям. Даже переводя вполне сносный иностранный текст, например, об Италии или Греции, такой краснобай должен сделать любое «чужое» слету понятным «своему» читателю. Конечно, это родовой признак любых путеводителей…
Гладкопись и утопия: кризис Чужого
О.Б.: А я бы рискнула предположить, что мы имеем тут дело со стоящим за всею этой гладкописью целым пластом мировосприятия. По крайней мере, со своеобразной эстетической утопией, которая такую речь и порождает.
На самом деле, эта утопия - если рассмотреть её внимательнее - не только эстетическая (она такова лишь на самой своей поверхности). Это - утопия мироустроительная, касающаяся отношения к традиционной противоположности Своего: к Другому / Чужому, а следовательно - и к самим себе.
Совсем коротко: это - утопия устранения Чужого.
Есть, кажется, основания говорить о настоящем кризисе Чужого в современной русской культуре - о снижении (если не утрате) чувствительности к нему, самой потребности в нём как таковом. Что, соответственно, очень снижает шансы его адекватного восприятия, а значит - и полноценного взаимодействия с ним.
Если всмотреться во все эти путеводители по Иному, подобные которым мы цитировали в начале разговора, легко заметить, что активнее всего в них, пожалуй, эксплуатируется концепт «красоты». А вот «что есть красота и почему её обожествляют люди» (авторы и читатели путеводителей) - вопрос опять-таки отдельный. «Красота» в текстах этого жанра - нечто приятное для глаза, создающее комфортные эмоциональные и телесные состояния.
Понятая таким образом красота не взламывает наших границ, не ставит под вопрос наших привычек (настоящая, сильная Красота вообще-то делает именно это). Увиденное такими глазами Другое в его лайт-версии - укрощённое, объезженное и обезвреженное - вообще никаких границ всерьёз не проблематизирует. Такое явление, как ожог красотой, не говоря уже о шоке чужого, для восприятия этого рода немыслимо в принципе.
Все эти тексты о «прекрасном» и «интересном», «заманчивом» и «таинственном», цитаты из которых мы с вами рассматривали, - на мой взгляд, свидетельство важных перемен в самоощущении культуры. В какой-то момент (отдельный, достойный исследования вопрос, - в какой именно) она начала искренне верить в то, что никакого «другого», «чужого» - то есть, требующего усилий понимания, а следовательно, и самопреодоления - по существу и нет: везде есть только она сама - ну, разве что её же иные, пусть не сразу узнаваемые облики.
Мир, в котором «восхищение монументальностью египетских пирамид» без проблем укладывается в один смысловой ряд с питием кофия «в уютном кафе Рима», мир к услугам потребителя, - это, по большому счёту, - мир без неожиданного, который всегда готов «раскрыть свои тайны» любому празднолюбопытствующему, причём отнюдь без того, чтобы этот празднолюбопытствующий сколько-нибудь серьёзно напрягался. В порядке отдыха.
Дело, на мой взгляд, не в том, не только в том, что всё это косно и деревянно сказано. Потому и сказано оно косно и деревянно, что сказанное, по большому и глубокому счёту, - неправда.
Ксенальгия и безъязычие
Г.Г.: Большинство грамотных людей вообще-то неплохо умеет описывать свои переживания от встречи с большим наплывом новизны. Но если от них требуют отчета о происхождении этих переживаний, они часто совершают мыслительный прыжок с одной очевидности (все вдруг перестали уважать грамотность как таковую) к другой очевидности (социальные нормы сместились: как сказал сто лет назад один русский поэт, стоит мне нацепить кепку, и я захочу залезть в трамвай, чтоб там толкаться и переругиваться).
О.Б.: Разве эти реальности - эмоциональная и социальная - не связаны и в самом деле?
Г.Г.: Конечно, связаны. Но вовсе не прямо. И наша задача - понять, так сказать, теорию процесса. Иначе говоря, сделать понятным не только себе, но и другим, что является причиной чего. И здесь добиться очевидности (а слово «теория» именно так, в конечном счете, и переводится) не так-то просто.
О.Б.: А если всё-таки попробовать?
Г.Г.: Если попробовать, мы увидим, что вместе с речевым репертуаром и превращением образования в привилегию для совсем немногих меняется сам репертуар коммуникативных жанров. Все больше времени уходит на виртуальное общение, все меньше - на совместные практики. При этом физических каналов коммуникации становится все больше, а продолжительность нашего пребывания в сетях растет. Есть такая полушуточная таблица типичных речевых конструкций, которыми люди обмениваются в зависимости от площадки. В твиттере это будет короткая фраза «ем пельмени», а в ЖЖ - эссе обо всем на свете в связи, возможно, с пельменями, которые, по рассказам родни, лучше всех лепила ваша прабабушка, покинувшая этот мир до рождения ваших родителей.
О.Б.: Но какое отношение это имеет к тревожным изменениям в языке?
Г.Г.: Самое прямое! Эта многоканальность неизбежно перестраивает наши с вами «я», требует закреплять за каждой аватаркой присущую только ей часть вашей субъектности. Большинство людей, которых я хорошо знаю, используют, попробуем выразиться прилично, все более разнородные речевые стратегии в зависимости от ныне включенного канала связи. Такое размножение идентичности выявляет все наши хорошо известные нам самим и нашим близким личностные слабости и обостряют то, что я называю ксенальгией - тоску по чужому. Если угодно, боль от недоступности недоступного. Когда такая боль, возникшая, заметьте, при неимоверном богатстве возможностей общения, совпадает с внешним кризисом - общества, профессиональной компетентности и тому подобных вещей, наш язык, наш родной язык обнаруживает себя как «плохой помощник», как «чужой». И мы начинаем «бить» его, корежить. Неполная коммуникация заставляет рубить руками зеркало.
О.Б.: Как отражается эта «неполная коммуникация» на нашем социальном существовании, на политическом самосознании?
Г.Г.: Как атомизация общества, как резиньянция, иногда не имеющая даже прямых поводов. Молчаливая договоренность большинства граждан, что в политике слова не имеют значения, что если «они» (широкое понятие) что-то «решат», то «сделают» и «нас» (широкое понятие) «не спросят», это - предпосылка тотальной атомизации общества, с которым после этого можно сделать все что угодно.
О.Б.: Вот почему нужно обсуждать условия говорения, порождения речи?
Г.Г.: Да, именно так. И, конечно, тот террор, которому подвергают население нынешние массовые СМИ - хорошо организованная преступная группировка, осознанно лишающая общество общего языка. Сегодняшнее телевидение России, говорю это со всей ответственностью, это потрясающее оружие массового поражения сознания. Люди, которые подверглись многолетнему систематическому «облучению» российским ТВ - его насквозь лживыми «поединками», «сериалами» и другими шедеврами ассенизации, то есть, нынешним ТВ как институцией, - должны проходить длительную интеллектуальную и психическую реабилитацию. Но сначала они, боюсь, снесут остатки человечности в нашей стране. Потому что заголение, крики, террор от фальшивого эффекта присутствия притупляют простую человеческую тягу к познанию. Вы не хотите больше ничего знать и слышать. И тогда вы опасны. Для себя и для других.
КОСТЕНЕЮЩАЯ РЕЧЬ
Знание-Сила. - № 2. - 2014.
Делаем мечты реальностью: Путеводители по Иному
«Как хочется иногда бросить все, - вздыхает безымянный автор популярного туристического проспекта, - и отправиться в турне по всему миру. Побывать в разных странах, посмотреть на их памятники, познакомится с обычаями, кухней, природой. Нет ничего лучше, чем бродить по историческим улочкам Барселоны, восхищаться, глядя на монументальность египетских пирамид, и пить кофе в уютном кафе Рима.»
«Сложно найти человека, - замечает следующий, - которого не интересовали бы такие известные всему миру, но скрывающие свои тайны и до сих пор, строения древних жителей нашей планеты как египетские пирамиды и сфинксы. Современные ученые и по сей день бьются над разгадкой этой тайны. Как можно было возвести их, не имея современной техники и средств - достоверно неизвестно никому. Если вы решили отправиться в Египет за разгадкой этой тайны то услуги, которые ваш готово предоставить турагентство [название фирмы ] будут очень кстати.»
«Ну, кто же из нас не мечтает в разгар трудовых будней бросить все и уехать на море. [название фирмы] предлагает отправиться в увлекательное путешествие по курортам Болгарии. Вот где вы сможете вдоволь насладиться теплым солнцем, приятным морским бризом и лазурным морем. Ах, как здорово лежать на чистом песочке и слушать шум прибоя или плескаться в прозрачной морской воде.»
«Вы все еще мечтаете, тогда быстрее обращайтесь к нам, - торопит четвёртый. - [название фирмы] - это наша компания, делающая мечты реальностью. Мы поможем вам забыть о рабочих буднях и отдохнуть на самых лучших курортах. В том, что это осуществимо уже успели убедиться многие десятки тысяч не только жителей России, но и других стран из ближнего зарубежья.»
«Сегодня стало модным увлечением, - сообщает пятый, - знакомство с обычаями востока. И если вы желаете познакомиться с ними поближе, то стоит подумать о путешествии в одну из них.»
«Итак, - терпеливо растолковывает шестой, - вы решили совершить увлекательную поездку, посмотреть на старинные буддистские храмы, познакомиться с культурой и обычаями Востока. Мы предлагаем обратить внимание на такую удивительную страну, как Таиланд. Здесь вы сможете почувствовать себя в полной гармонии с природой - ведь это основная мысль всех восточных религий. Наш туроператор с удовольствием поможет вам в этом.
Если же вы никогда не были на берегу океана, но всегда мечтали об этом, то считайте, что ваша мечта сбылась. Ведь у вас есть мы - турфирма [название], которая способна воплощать все мечты в реальность. Наши сотрудники помогут вам подобрать тур, который будет соответствовать всем вашим желаниям. Например, для любителей океанских курортов предложение компании [название] Доминикана будет особенно интересным. В этой стране вы сможете насладиться песчаными пляжами, серфингом, дайвингом или просто поплавать в океанских волнах.
Надеемся, что вас заинтересовали наши увлекательные путешествия по странам. Совершить их вместе с нами вы можете в любой момент.»
Орфография и пунктуация подлинников сохранены, да. Не говоря уже о лексике и синтаксисе.
Самое неожиданное в этих текстах - то, что написаны они разными людьми, - которые, несомненно, не только не сговаривались между собою, но и никогда ничего друг о друге не слышали - по совершенно разным поводам. А ведь никто бы, пожалуй, и не догадался. Как будто на одной машинке напечатано - с максимальным устранением личностных особенностей того, кто этой машинкой пользуется. Так оно, собственно, и происходит: за человека здесь говорит речь.
А цель этой речи - внимание! - популярно рассказать о «красивом» и «интересном». О чём-то, значит, таком, что располагается за пределами повседневного внимания среднего человека, - именно ему, среднему, тексты такого жанра и адресуются. Назовём их «путеводителями по Иному».
И куда же эти путеводители нас ведут?
Немыслимое, казалось бы, сочетание слащавости с деревянной казёнщиной и наукообразием не зря воспроизводится повсеместно - во всех, так сказать, точках эстетического континуума, о чём бы эта речь ни шла: о красотах иных городов и стран, в которые зазывают проспекты туристических агентств, или о достоинствах картин, вывешенных в музее для всеобщего обозрения, которые разъясняет нам популярный путеводитель. Здесь, чувствуется, есть своя, и весьма властная, логика.
Дело в том, что пишущими о предметах массового эстетического внимания давно и накрепко выработан специфический способ изъясняться. Самое главное: этот способ обладает устойчивыми, с полувзгляда узнаваемыми чертами (если «путешествие», так оно непременно «увлекательное»; о нём положено «мечтать»; чрезвычайно мил авторам текстов этого рода также глагол «наслаждаться»). Настолько, что впору уже говорить как минимум о языке, характерном для типового рассуждения о «прекрасном». Но почему он таков?
Грубо говоря: почему при попытке говорить о Другом - о том, что, казалось бы, призвано расширять пределы человеческого восприятия и побуждать к росту - язык наших современников «вдруг» делается - и упорно остаётся - таким косным? Почему как раз там, где, по идее, должно бы идти интенсивное развитие языка, порождение его новых форм, происходит, напротив того, его омертвение?
Заинтригованный происходящим, наш корреспондент обратился к одному из наиболее чутких наблюдателей и диагностов состояния современного русского языка, - к доктору филологических наук, профессору НИУ-ВШЭ Гасану Гусейнову с просьбой прокомментировать эти симптомы и сделать хотя бы некоторые предположения об их корнях. И диалог разросся.
Корни и их почва: гламурный трэш
Ольга Балла: Гасан Чингизович, не кажется ли вам, что на наших глазах происходит вырождение речи? - по крайней мере, на одном, не так уж произвольно взятом участке: в области эстетического просвещения. Мне, например, мнится, что всё это гладкое косноязычие - свидетельство, по меньшей мере, поверхностно-потребительской позиции в отношении и искусства, и других городов и стран, - при которой чужесть чужого и другость другого глушится, остаётся без должного внимания. Откуда здесь вообще корни растут? В какую почву они запускаются?
Гасан Гусейнов: Безусловно, мы наблюдаем здесь некоторое упрощение - скажем в первом приближении! - режима речевого поведения. Не только устного, но и письменного. Интуитивно многие согласятся с этой характеристикой.
Но для осознания нынешнего состояния дел в интересующей нас сейчас сфере необходимо трезво посмотреть на две-три опорные точки языкового воспитания и «воспитания чувств» вообще, без понимания которых мы просто пройдем мимо нашего предмета.
Эти опорные точки - большая литература, школьные курсы словесности и общее отношение к культуре в социуме.
То есть, на ситуацию надо взглянуть шире.
Да, можно привести буквально тысячи примеров сегодняшнего неимоверного языкового убожества. Можно вспомнить имена бессмысленных бумагомарателей, которых объявили писателями только потому, что они доступны такой же унылой читательской бездари. Все это так. Но ведь рядом с этим все-таки существует и отличная, преотличнейшая литература. В том числе, как это - со времен Ломоносова - бывало и раньше, переводная.
Вообще, не стоит думать, что некогда, в прошлом, дело обстояло иначе.
О.Б.: Иначе - то есть лучше? У качественных текстов, хотите вы сказать, всегда и по определению был некачественный фон?
Г.Г.: Безусловно, качество литературы, вышедшей из-под пера выдающихся русских переводчиков с французского или с немецкого - Н.М. Любимова или С.К. Апта, или, например, северо- и латиноамериканской прозы 1960-х-1980-х годов, - неизмеримо выше современной им оригинальной литературной продукции на русском языке. Это просто другое качество литературы, которой безуспешно пытались подражать позднесоветские «деревенщики», «городская» или «военная» проза. Неутолимая жажда иметь свою большую литературу, многолетнее упорное ожидание шедевров превратили армию литературных критиков в фальсификаторов литературного процесса. Царством критики была или безудержная хвала, или конъюнктурная хула. У нас ведь и сейчас остаются без критического разбора интереснейшие собственные авторы, тошнотворный культ которых не может и в ближайшие десятилетия не сможет помочь людям освоить их собственный язык.
Это первое обстоятельство. Его не могут отменить исключения - талантливые писатели (Михаил Шишкин, например), для чтения которых большинству потребителей литературы просто образования не хватает.
О.Б.: То есть, вы полагаете, что корни окостеневания речи стоит видеть в современной литературной ситуации - и в современном, следовательно, массовом (не)чтении?
Г.Г.: Не только. Вот она, вторая опорная точка: школьный язык, родная литература, изучаемая в школе.
Учитель, в том числе учитель-словесник - это не самая авторитетная профессия. Мягко говоря. Вообще по всей линии - от воспитателя дошколят до президента РАН - мы слышим не грамотную, спокойную и внятную речь, а мучительное косноязычие, которое не может не передаваться окормляемой этими наставниками молодежи. Повторяю, дело в массовом отношении к языку как к плевому, не вполне обязательному, наживному делу.
Когда надо будет, заговорим по-человечески, а сейчас нет такой надобности, и точка. Такое отношение к языку как инструменту брехни, заголения и выплескивания эмоций обогащает язык чрезвычайно выразительным топливом агрессии - стебом, ерничеством, сквернословием. Всё это - настоящий клондайк для лингвиста: очень богатый словообразовательный материал, в котором легко перетапливается любая иностранщина.
Правда, лингвисты этой областью языка занимаются, к сожалению, очень мало, пропуская «пену» над головой и ныряя в глубины знакомой нормы.
А вот область так называемой культуры речи - это, наоборот, место встречи деревянной формальной грамотности с новым вандализмом. Здесь и родилось новое явление - гламурный трэш.
О.Б.: Кто же - носители этого языка? Кто эти новые чичероне русского человека в мире?
Г.Г.: Вы встретите их повсюду - от самой верхотуры государственного управления до «элитного ВИП-гида по Египту». Это же - старый тип советского курортного краснобая, переводящий на свой убогий язык все доступные ему «духовные богатства человечества». Для него пирамиды, конечно, - «строения древних жителей нашей планеты».
Это - очень ценное послание курортного краснобая людям. Даже переводя вполне сносный иностранный текст, например, об Италии или Греции, такой краснобай должен сделать любое «чужое» слету понятным «своему» читателю. Конечно, это родовой признак любых путеводителей…
Гладкопись и утопия: кризис Чужого
О.Б.: А я бы рискнула предположить, что мы имеем тут дело со стоящим за всею этой гладкописью целым пластом мировосприятия. По крайней мере, со своеобразной эстетической утопией, которая такую речь и порождает.
На самом деле, эта утопия - если рассмотреть её внимательнее - не только эстетическая (она такова лишь на самой своей поверхности). Это - утопия мироустроительная, касающаяся отношения к традиционной противоположности Своего: к Другому / Чужому, а следовательно - и к самим себе.
Совсем коротко: это - утопия устранения Чужого.
Есть, кажется, основания говорить о настоящем кризисе Чужого в современной русской культуре - о снижении (если не утрате) чувствительности к нему, самой потребности в нём как таковом. Что, соответственно, очень снижает шансы его адекватного восприятия, а значит - и полноценного взаимодействия с ним.
Если всмотреться во все эти путеводители по Иному, подобные которым мы цитировали в начале разговора, легко заметить, что активнее всего в них, пожалуй, эксплуатируется концепт «красоты». А вот «что есть красота и почему её обожествляют люди» (авторы и читатели путеводителей) - вопрос опять-таки отдельный. «Красота» в текстах этого жанра - нечто приятное для глаза, создающее комфортные эмоциональные и телесные состояния.
Понятая таким образом красота не взламывает наших границ, не ставит под вопрос наших привычек (настоящая, сильная Красота вообще-то делает именно это). Увиденное такими глазами Другое в его лайт-версии - укрощённое, объезженное и обезвреженное - вообще никаких границ всерьёз не проблематизирует. Такое явление, как ожог красотой, не говоря уже о шоке чужого, для восприятия этого рода немыслимо в принципе.
Все эти тексты о «прекрасном» и «интересном», «заманчивом» и «таинственном», цитаты из которых мы с вами рассматривали, - на мой взгляд, свидетельство важных перемен в самоощущении культуры. В какой-то момент (отдельный, достойный исследования вопрос, - в какой именно) она начала искренне верить в то, что никакого «другого», «чужого» - то есть, требующего усилий понимания, а следовательно, и самопреодоления - по существу и нет: везде есть только она сама - ну, разве что её же иные, пусть не сразу узнаваемые облики.
Мир, в котором «восхищение монументальностью египетских пирамид» без проблем укладывается в один смысловой ряд с питием кофия «в уютном кафе Рима», мир к услугам потребителя, - это, по большому счёту, - мир без неожиданного, который всегда готов «раскрыть свои тайны» любому празднолюбопытствующему, причём отнюдь без того, чтобы этот празднолюбопытствующий сколько-нибудь серьёзно напрягался. В порядке отдыха.
Дело, на мой взгляд, не в том, не только в том, что всё это косно и деревянно сказано. Потому и сказано оно косно и деревянно, что сказанное, по большому и глубокому счёту, - неправда.
Ксенальгия и безъязычие
Г.Г.: Большинство грамотных людей вообще-то неплохо умеет описывать свои переживания от встречи с большим наплывом новизны. Но если от них требуют отчета о происхождении этих переживаний, они часто совершают мыслительный прыжок с одной очевидности (все вдруг перестали уважать грамотность как таковую) к другой очевидности (социальные нормы сместились: как сказал сто лет назад один русский поэт, стоит мне нацепить кепку, и я захочу залезть в трамвай, чтоб там толкаться и переругиваться).
О.Б.: Разве эти реальности - эмоциональная и социальная - не связаны и в самом деле?
Г.Г.: Конечно, связаны. Но вовсе не прямо. И наша задача - понять, так сказать, теорию процесса. Иначе говоря, сделать понятным не только себе, но и другим, что является причиной чего. И здесь добиться очевидности (а слово «теория» именно так, в конечном счете, и переводится) не так-то просто.
О.Б.: А если всё-таки попробовать?
Г.Г.: Если попробовать, мы увидим, что вместе с речевым репертуаром и превращением образования в привилегию для совсем немногих меняется сам репертуар коммуникативных жанров. Все больше времени уходит на виртуальное общение, все меньше - на совместные практики. При этом физических каналов коммуникации становится все больше, а продолжительность нашего пребывания в сетях растет. Есть такая полушуточная таблица типичных речевых конструкций, которыми люди обмениваются в зависимости от площадки. В твиттере это будет короткая фраза «ем пельмени», а в ЖЖ - эссе обо всем на свете в связи, возможно, с пельменями, которые, по рассказам родни, лучше всех лепила ваша прабабушка, покинувшая этот мир до рождения ваших родителей.
О.Б.: Но какое отношение это имеет к тревожным изменениям в языке?
Г.Г.: Самое прямое! Эта многоканальность неизбежно перестраивает наши с вами «я», требует закреплять за каждой аватаркой присущую только ей часть вашей субъектности. Большинство людей, которых я хорошо знаю, используют, попробуем выразиться прилично, все более разнородные речевые стратегии в зависимости от ныне включенного канала связи. Такое размножение идентичности выявляет все наши хорошо известные нам самим и нашим близким личностные слабости и обостряют то, что я называю ксенальгией - тоску по чужому. Если угодно, боль от недоступности недоступного. Когда такая боль, возникшая, заметьте, при неимоверном богатстве возможностей общения, совпадает с внешним кризисом - общества, профессиональной компетентности и тому подобных вещей, наш язык, наш родной язык обнаруживает себя как «плохой помощник», как «чужой». И мы начинаем «бить» его, корежить. Неполная коммуникация заставляет рубить руками зеркало.
О.Б.: Как отражается эта «неполная коммуникация» на нашем социальном существовании, на политическом самосознании?
Г.Г.: Как атомизация общества, как резиньянция, иногда не имеющая даже прямых поводов. Молчаливая договоренность большинства граждан, что в политике слова не имеют значения, что если «они» (широкое понятие) что-то «решат», то «сделают» и «нас» (широкое понятие) «не спросят», это - предпосылка тотальной атомизации общества, с которым после этого можно сделать все что угодно.
О.Б.: Вот почему нужно обсуждать условия говорения, порождения речи?
Г.Г.: Да, именно так. И, конечно, тот террор, которому подвергают население нынешние массовые СМИ - хорошо организованная преступная группировка, осознанно лишающая общество общего языка. Сегодняшнее телевидение России, говорю это со всей ответственностью, это потрясающее оружие массового поражения сознания. Люди, которые подверглись многолетнему систематическому «облучению» российским ТВ - его насквозь лживыми «поединками», «сериалами» и другими шедеврами ассенизации, то есть, нынешним ТВ как институцией, - должны проходить длительную интеллектуальную и психическую реабилитацию. Но сначала они, боюсь, снесут остатки человечности в нашей стране. Потому что заголение, крики, террор от фальшивого эффекта присутствия притупляют простую человеческую тягу к познанию. Вы не хотите больше ничего знать и слышать. И тогда вы опасны. Для себя и для других.