Наука странствий: корни и перспективы
Забыла загрузить сюда текст интервью с географом Каганским про науку о путешествиях. Гружу.
Наука странствий: корни и перспективы
Учение о путешествиях обречено на возникновение
Частный корреспондент. - Вторник, 23 апреля 2013 года, 14.39. = http://www.chaskor.ru/article/nauka_stranstvij_korni_i_perspektivy_31878
«Нет науки о путешествиях, - заметил в своё время И.А. Гончаров, - авторитеты, начиная с Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат…» С тех пор прошло уже более полутора веков - но авторитеты, вы не поверите, молчат и по сей день. Науки о путешествиях - целостной, связной системы представлений, набора проблем, методов, вопросов и вариантов ответов - по-прежнему нет. Что же, о путешествии как особом явлении с его собственными возможностями и смыслами учёным до сих пор нечего сказать?
Разумеется, есть. И разработка такой науки идёт уже не первый год.
Это направление (или уже дисциплина?) ещё не получило даже названия. Тем не менее наш сегодняшний собеседник - который, кстати, и сам обладает многодесятилетним опытом разнообразных путешествий - занимается не просто теоретическим осмыслением этого опыта. Он обсуждает свой предмет с профессионалами разных специальностей, а тринадцать лет назад, в 2000-м, стал одним из организаторов первой в мире специализированной конференции «Мир путешествий. Мастерство путешествий» в Знаменке близ Петергофа (1) biospace.nw.ru, 2) biospace.nw.ru). Наконец, он читает разработанный им самим курс - тоже впервые - «Теория и техника познавательных путешествий», который сопровождается семинарами (2012-2013 гг., Русский фонд содействию образованию и науке, Москва). Он опубликовал десятки очерков посещенных им мест (archipelag.ru, russ.ru, identityworld.ru ) и сейчас завершает большую книгу «Путешествия теоретика», где будет и теория путешествия, и многообразные результаты самих путешествий.
О том, для чего нужна наука о путешествиях, почему её до сих пор нет и что нужно для её возникновения, наш корреспондент говорит с географом, методологом, культурологом и путешественником, кандидатом географических наук, ведущим научным сотрудником Института географии РАН Владимиром Каганским.
- Какова сейчас, Владимир Леопольдович, культурная ситуация вокруг предмета ваших исследований? Вправду ли налицо бум интереса к путешествиям, о котором постоянно приходится слышать?
- Я склонен понимать путешествие вполне определенно, может быть, и узко - чуть дальше скажу, как именно, - но могу утверждать, что, по крайней мере, в античности - и это можно фиксировать по текстам - путешествия в современном их значении уже были. Именно в том смысле, который вкладываю в них я. Путешествовали Геродот и Страбон; у римлян были воспитательные путешествия: юношей посылали в Грецию - подобно тому, как молодых англичан в XVIII веке отправляли в Швейцарию. Так и наших великих князей возили по России, чтобы те составили себе представление об отечестве. Хорошая, кстати, была традиция. Наследнику показывали будущие владения, и в результате императоры знали Россию куда лучше, чем последующие правители, которые страны не знали и не знают вообще.
По-моему, путешествия разделяют общую ситуацию в культурологии: культура была всегда, но обратили внимание на это явление исторически очень поздно - первым его наличие осознал вроде бы Вильгельм Гумбольдт, - кстати, брат выдающегося путешественника Александра Гумбольдта. Культурология возникает фактически на наших глазах, и что только не называют этим словом! Так и здесь: «путешествиями» называют едва ли не всё, что угодно - и учение о путешествии возникает прямо сейчас.
«Движение в среде без взаимодействия с ней, с внешней утилитарной целью, хаотические, случайные, стандартные, дискретные перемещения - не путешествия. Путешествие - не пассивное отражение мест: перемещение исключительно ради поглощения или спонтанного порождения потока образов - не путешествие, как и туризм.»
В. Каганский
В каком смысле сейчас можно говорить о «буме» путешествий? Прежде всего: очень много народу перемещается. По крайней мере, сотни миллионов людей движутся с места на место и считают, что они путешествуют - или им это внушают. Но перемещаются они весьма по-разному. В истории человечества ещё не было такого огромного объема невынужденных перемещений (большие вынужденные перемещения - были: во времена работорговли, Великого переселения народов и т.д.). Поиск в Гугле на русское слово «путешествие» выдает 70 000 000 ссылок (семьдесят миллионов), на английское «travel» - более 3 000 000 000 (трех миллиардов), а есть и иные эквиваленты.
В моду входят разного рода дорожные записки, интернет пухнет от миллиардов дорожных фотографий. Растет и интерес к паломничеству - его изучают целые школы, существует уже огромная литература на эту тему.
Интерес же к путешествиям обозначился прежде всего, как это ни странно, в России.
Тут стоит вспомнить большую традицию, теперь почти исчезнувшую, самодеятельного («неорганизованного» - хотя он-то и был в высшей степени внутренне организован) походного туризма советского послесталинского времени, имевшего и вполне рафинированные формы. С его помощью люди сами для себя заново открывали пространство ландшафт, подлинную страну. Так был культурно переоткрыт, например, русский Север. За этим последовали путеводители - была так называемая «жёлтая серия», по цвету обложки, карманных путеводителей, написанных искусствоведами - как сейчас сказали бы, культурологами. Там почти нет природного ландшафта, но культурный ландшафт представлен фрагментами, но ярко.
В советское время для подлинной, нестатусной элиты, для лиц с крупным размером личности путешествия были весьма важным - незаменимым - средством приобщения к полноценной среде, значимым способом обустройства полноценной жизни. Понятно, что спальные районы больших городов - это среда неполноценная. Что оставалось в условиях закрытых границ? - природный ландшафт и остатки культурного ландшафта. Не только Золотое кольцо, которое было чрезмерно музеефицировано, но и, например, Каргополь, настолько далекий от Москвы, что в Золотое кольцо его не включили; Вязьма, которая по потенциалу вряд ли хуже Суздаля, - с ней связана анекдотическая история о том, что кончились лимиты динамита на подрыв церковных зданий, а сил разобрать вручную не было, и поэтому там многое сохранилось. Урал, Крым, Алтай, Байкал… Хорошие путешествия совмещали и природный, и культурный ландшафт; важны были и походы-путешествия по Средней России, где еще недавно - до московской дачно-коттдежной колонизации - было немало мест с ярким природно-культурным ландшафтов. Путешествия позволяли внести в жизнь важный недостающий компонент.
Интерес к самостоятельному передвижению сохраняется и сейчас, но принимает технологически новые формы. Например, возникло движение автостопщиков, которые прошли все материки, кроме Антарктиды - и написали массу интересного. Для них принципиально, что путешествовать нужно по возможности бесплатно. Они тоже делали интересные вещи. Сами они, кажется, никогда ничего не читали, но тем не менее, независимо от учёных, обнаружили многие особенности российского пространства. Например, то, что доминирующее направление у нас - центр-периферия, а в другом направлении двигаться сложно (то есть, пространство анизотропно, централизовано и поляризовано). И если тебе нужно попасть, скажем, из Твери в Смоленск, который не так уж далеко, - то либо ты минуешь Москву, но зато тратишь много времени и сил и проходишь много отрезков пути, - либо просто добираешься через Москву двумя поездами. Прямого пути нет, хотя ещё в XIX веке он был. Автостопщики стихийно переоткрыли те особенности нашего пространства, что давно изучила теоретическая география.
Кстати, первые в мире посвящённые путешествиям конференции прошли именно у нас, в России. Первую - публичную, многодневную - провели мы с С.В. Чебановым в 2000 году. За ней последовала конференция «Культурное пространство путешествий»; тезисы её интересны, хотя и изданы крошечным тиражом (Культурное пространство путешествий. 8-10 апреля 2003 г. Тезисы форума. - СПб., Центр изучения культуры: 2003 г.). А потом пошла череда конференций и круглых столов, последняя из которых - конференция в Русской Антропологической Школе РГГУ (kogni.ru, russ.ru); она называлась «Власть маршрута», хотя - строго говоря - путешествие есть власть НАД маршрутом. Совсем недавно - и, кстати, в день моего рождения - на конференции «Поэтический фактор в культуре. Синкретические тенденции и инновации» прошла секция «Геопоэтика и смыслы путешествий». И если бы я не заболел (кстати, в путешествиях все болеют на порядок реже, чем в обычной жизни), то обсуждал бы ландшафт как незаменимый креативный ресурс, который постижим и актуализируем именно путешествиями. На 0чередном российском конгрессе этнологов и антропологов будет секция «Антропология путешествий: мотивы, персонажи, трансграничье». И так далее.
Так вот: на конференциях, в обсуждениях, в статьях неожиданно выяснилось, что если мы будем рассматривать как «путешествие» всё, что называется этим словом в массовой культуре, мы не сможем построить представление о нём. Потому что таким образом получится понятие настолько широкое, что, по существу, пустое и ненужное. Немногочисленные реальные путешественники, кстати, тоже не могут смириться с тем, что они и те, кто ездит на стандартные экскурсии, на заграничные пляжи или на сексуальные туры в Таиланд, называются одним словом, и их деятельность рассматривается как одинаковая.
В то же время мы осознаём, что, когда, скажем, путешествовали Геродот или Пржевальский, - это было нечто совершенно другое. И в русской науке XIX века, благодаря трудам Географического общества, путешествия имели не только поддержку, но и высокий культурный статус.
- И всё-таки - откуда это культурное возбуждение вокруг путешествий, со всеми его преувеличениями, смешениями, снижениями и неточностями?
- Видимо, это происходит в общем русле смены культурных эпох, наступления эпохи постмодерна и характерного для неё пространственного поворота в социогуманитарных науках, и главное - культурной реабилитации пространства и вообще многообразий.
Дело в том, что для постренессансной культуры пространство существовало в ситуациях двух типов: либо в физико-математических науках - как пространство вырожденное, тощее, формальное, - Аристотель ужаснулся бы от такого, он не признал бы этого пространством, - либо в политике. Постренессансная культура - это культура времени. Отсюда - весь характерный для её мышления эволюционизм, генетизм, историзм; отсюда и главный вопрос, с которым я и сам как автор постоянно сталкиваюсь: «Почему вы не пишете, - говорят мне историки, - как возникло то, о чём вы рассуждаете?». Для Аристотеля это был бы лишь один из нескольких вопросов. Он спросил бы: «Какова финальная причина этого - causa finalis?» Или: «Из какой материи это состоит?» А к XIX веку эволюционизм и историзм стали господствующей парадигмой.
На упрёки же в неисторичности я отвечаю своим оппонентам-историкам так: вы рассматриваете историю России в основном как историю огромной точки - а я занимаюсь структурой этой «точки». Такая дискуссия была у меня и с покойным А.С. Ахиезером, - он был человек очень рефлектирующий, но и для него Россия всё-таки оставалась огромной точкой.
Пришла пора понять, что социальные и культурные объекты не точечны. И для того, чтобы постижение их неточечности было живым, по ним надо путешествовать.
Открытие пространства - это преодоление однобокости исторического, временнóго подхода. Не будем забывать и о том, что социогуманитарные науки на Западе с некоторых пор стали хорошо финансироваться, и исследователи получили возможность искать новые направления, новые ниши. Но и на Западе пока нет такой традиции изучения путешествий, какая есть у паломничества - разве что в литературоведении. Путешествию в этом смысле не повезло. Тут есть и чисто филологическое объяснение. В основных европейских языках эквивалент слова «путешествие» не несёт такой сверхценностной нагрузки, как в русском, где «путь» и «шествие» - две базовые категории национальной культуры. Ну что такое «travel» по сравнению с «путём»? Эта исходная смысловая база может не осознаваться, но она, конечно, ощущается.
У интереса к путешествиям есть и ещё одна фундаментальная причина. В условиях, когда визуальностью можно сколько угодно манипулировать - я имею в виду даже не разные процедуры с фотоснимками‚ но просто установку на видение чего-то одного и невидение чего-то другого, - с тех пор, как статистика становится предметом разного рода социальных игр во всех странах, когда существует одновременно несколько оценок одного и того же явления, получается, что только путешественник может увидеть что-то на самом деле. Я не боюсь старомодных слов «на самом деле», хотя разные путешественники будут видеть, конечно, разное. Но очень многие вещи невозможно постичь, не увидев своими глазами.
Например, в нашем пространстве есть закрытые зоны, закрытые города, острова советского материка. Представить себе полностью, что такое Арзамас-16 (Саров), до путешествия туда я не мог, хотя у меня уже была разработана концепция советского пространства. Увиденное там превосходило мою теоретическую и идеологическую, даже эсхатологическую фантазию. Я мог ожидать, что увижу людей, согласных с ограничением свободы ради реализации творческого импульса, или высокого статуса, или чего-то ещё. Но то, что я увижу людей, которые любят несвободу - как таковую, как именно несвободу, как ограничения, - любят жить за колючей проволокой и быть отгороженными от всего остального мира, то есть фундаментальную инверсию человеческого бытия - на это фантазии у меня уже не хватило, как и готовности представить в буквальном и прямом смысле культ атомной бомбы, сакрализацию этого оружия (magazines.russ.ru).
Я не мог себе представить, пока не увидел, как население Прибайкалья, которому досталось чудо природы Байкал, - со смаком, с наслаждением, с огромным размахом уничтожает этот ландшафт. И дело здесь не отнюдь не только в целлюлозно-бумажном комбинате в Байкальске или в фирмах, которые наживаются на строительстве баз отдыха, - а в десятках и даже сотнях тысяч обычных людей, которые просто приезжают на берега Байкала и мусорят, гадят, галдят, рубят ценнейшие прибрежные леса. Местные экологи об этом стыдливо умалчивают, - они больше про целлюлозно-бумажный комбинат, про то, что государство не проводит экологической политики… А прямо сказать, что мы, жители Прибайкалья, занимаемся экоцидом планетарного уровня, - у них язык не поворачивается.
- И всё-таки: что такое путешествие?
- Мне кажется, его суть в том, что человек движется сразу в нескольких пространствах: в реальном - например, в пространстве земной поверхности; в личностном и в когнитивном. Перемещается он ради постижения разнообразия этого пространства. Центр понятия «путешествие» - там, где узловые моменты этих трёх перемещений совпадают. Когда человек сталкивается с ярким ландшафтом - ярким хотя бы в содержательном отношении. В частности - в научном отношении; таков, например, Арзамас-16, где туристу делать нечего. Когда это перемещение сопровождается трансформацией его личности, когда возникают новые знания - хотя бы в виде образов, гипотез, метафор, озарений. Такие путешествия могут быть и большими, и маленькими. Кроме того, для путешествия требуется крупная личность.
«Путешествие - активное включенное постижение разнообразия ландшафта путем движения в трех сопряженных пространствах: ландшафта, личностном и когнитивном, имеющих общие узловые точки».
В. Каганский
В отличие от туризма, путешествие возможно на любой местности. Туристу нужны места яркие, выделенные, причём часто культурно выделенные, престижные. Вот сейчас престижно быть альпинистом и залезать на горы. Но это же исторически недавно, так было не всегда. Когда Петрарка залез на гору и зафиксировал вид с неё, это было огромным культурным новшеством - он сделал это впервые; Петрарка вообще любил путешествовать. Когда крестьяне залезали на ту же гору, они были как бы вне тогдашней культуры и своих впечатлений не фиксировали.
А путешествие культурно или природно выделенного ландшафта не требует. Оно возможно везде, даже в среде, которая кажется однообразной: однообразие и разнообразие - это ещё и функция оптики, тонкости различений. Путешествия позволяют продуктивно осваивать любую территорию. В курсе, который я сейчас читаю, на семинаре по разбору конкретных путешествий одна дама рассказала, как она сумела превратить унылую дорогу от дома до остановки общественного транспорта в интересный большой цикл путешествий - три километра пешком от Матвеевского до Можайского шоссе (запад Москвы). Она все время варьировала маршруты; в этих хорошо, казалось бы, известных местах её ждали открытия - например, она первая обнаружила в реке Сетунь бобровую плотину, у неё были соответствующие переживания (и, кстати, кое-какое снаряжение и походная амуниция), и представление о месте, в котором она живёт, от этого очень обогащалось. Ландшафт ожил и заговорил!
Если доминанта туризма - удовольствие, пусть даже опасное, то в путешествии главное - чувство полноценной жизни и освоения нового ландшафта. Удовольствие это приносит далеко не всегда, особенно если речь идёт о путешествиях по России ради постижения её разнообразия. Туристу нужны места, где ландшафт приятен, а путешественник озабочен тем, чтобы ландшафт стал понятен.
Путешествовать можно и в социальном пространстве, перемещаясь между социальными, культурными, профессиональными группами.
Междисциплинарные исследования - бум которых относится к нашему времени - это тоже перемещения и даже иногда путешествия: в содержательном, смысловом и персональном пространстве науки. Мне, к счастью, довелось путешествовать и в таком пространстве. На конференции 2000 года в Знаменке географы, которых было довольно много, все, кроме меня, заняли позицию «ландшафтного гетто»: путешествуем только в ландшафте, всё остальное - метафора. Я с ними не согласился. Тем более, что там был замечательный доклад нарколога о психоделических путешествиях, которые по своей структуре оказываются очень похожими на земное путешествие. А если учесть, что организм некоторых людей сам вырабатывает наркотические вещества, - получается, что мы попадаем в поле, где есть и наркология, и филология, и культурология, и фольклористика, и все полевые дисциплины.
Даже виртуальные интернет-сообщества работают в очень высокоорганизованном и сложном пространстве. Структура его совершенно не изучена - ещё менее, чем структура пространства физического или пространства ландшафта. Но путешествовать можно и в нём! Только телесность при этом будет другая, а все остальные атрибуты путешествия там есть: постижения, личностные переживания, разнообразие… Перемещение по интернету тоже способно быть путешествием, как и нетривиальные компьютерные игры. Это совсем не изучено и даже не осознано, но тем не менее это так. Ведь мало кто лазает по интернету - насколько я знаю - исключительно в поиске однотипных или однообразных сайтов: здесь тоже ценится разнообразие. Природа человека ведь не может радикально измениться от того, путешествует он по ландшафту России или по ландшафту интернета. Да, путешествие в реальном пространстве - это использование всех органов чувств, звуков, запахов и т.д., телесных ощущений, чего в интернет-практиках пока нет, - но, может быть, со временем появятся имитаторы.
Тексты в этом смысле - тоже живой объект. Можно путешествовать и по личности - и по своей, и по чужой. Чем занимается психоаналитик или психотерапевт? - он не только путешествует по личности другого человека, но и оказывает там определённое воздействие; впрочем, всякий путешественник, коль скоро он взаимодействует с пространством, воздействует на него, оставляет след.
В научной же географии к слову «путешествие» вообще относятся плохо (его к тому же принижают до туризма, а слово «турист» для полевого исследователя - бранное), предпочитая говорить об «экспедиционном исследовании». Но это разные вещи. У путешествия, особенно познавательного - открытая программа, открытые интерпретации. Экспедиция - это, грубо говоря, замена или даже вариант экспериментального метода: у вас есть список вопросов, есть разрешённые ответы, и с этим вы работаете. А в путешествии надо быть готовым к неожиданному. Например, к тому, что на Среднем и Южном Урале при объяснении дороги люди очень редко пользуются понятиями «левое» и «правое». Те, кому я об этом рассказываю, вначале не верят, но если попадают на Урал, немедленно убеждаются - так и есть. Такие вещи можно узнать только на местности.
Или как ещё обнаружить закономерности ксенофобии, адресованной не неграм, не таджикам, а чужакам вообще? - и что при движении с севера на юг эта ксенофобия резко нарастает? Она была и в советское время, кстати. По степи малоинтересно путешествовать не только потому, что она однообразна, но и потому, что население этих краёв очень враждебно к чужакам.
Не могу не припомнить мысль, высказанную 40 лет назад В.Ю. Милитарёвым, когда он ещё был не странно-радикальным публицистом, а просто Витей, - о том, что культурное наследие -Новгородско-Псковских земель живо до сих пор. Не знаю, откуда он, тогда ещё, в сущности, подросток, эту мысль почерпнул, но я её эмпирически подтверждаю - и на этой территории культурная почва частью сохранна и путешествовать легко. Вернее - легче, чем в других зонах культурного ландшафта; но путешествие вообще - тяжелое, а иногда и опасное занятие. Там люди более толерантно воспринимают и чужаков, и их передвижение в непонятном направлении с непонятными целями.
Не случайно туризм ориентирован, отчасти поэтому, на север, а не на юг. Не говоря уже о том, что именно эта, северная, зона - Новгородско-Псковские земли - дала тех русских путешественников, которые прошли Сибирь, открыли Аляску, и т.д.
Жители древнего Новгорода много путешествовали по Европе, Новгород входил в Ганзу, было открытое общество. Это известно. Но обнаружить, что эта культурная почва сохранна по сей день - другим способом, помимо личного там присутствия (разумеется, применяя особые маршруты, техники наблюдения, коммуникации, интерпретации и прочее), на мой взгляд, нельзя. Никакие опросы общественного мнения здесь ничего не дают.
Путешествуют, конечно, отнюдь не только географы. Блестяще путешествуют фольклористы - они без этого не могут. В какой мере этим занимаются культурологи, не знаю. Но вот когда начинает путешествовать социолог, - у него сразу возникает культурный шок: это, как правило, радикально меняют картину, которая успела сложиться. Не могу не вспомнить рассказ Алексея Левинсона о том, как в «Левада-Центре» решили изучить малые города. Зрелый человек, искушённый социолог, много читающий, с изумлением рассказывал, как он с коллегами приехал в малый город и обнаружил в нём культурные сообщества и вообще полноценную социальную жизнь. «Более полноценную, чем в Москве?» - удивились его собеседники. Левинсон отвечал: «Ну, наверно».
Путешествуют археологи. Хороший археолог обладает даром мысленной реконструкции исторического ландшафта, который он раскапывает. Л.С. Клейн говорил, что он иногда может такое делать. Но почему-то он об этом не написал, - видимо, решил, что это уже чересчур, сочтут за фантазии. А Г.С. Лебедев - замечательный питерский археолог, ныне покойный, - говорил, что в его профессии это необходимо: если ты не умеешь этого делать - ты не профессионал.
В этом смысле путешествуют представители многих, если не всех профессий - с учетом путешествий в фазовых пространствах. Но, конечно, это путешествия профессионализированные, иногда - узко. Скажем, специалист по лишайникам может целый день ползти вдоль камня с лупой, изучая, как меняются лишайники - он совершает путешествие по скале или даже по камню. Я такое видел. Это - настоящее профессионализированное путешествие, все его атрибуты здесь налицо. Путешествием может быть даже чтение.
Путешествия по природному ландшафту с технической точки зрения описаны давно. Есть знаменитый «Справочник путешественника и краеведа» Обручева-сына, где описано, какую выбирать палатку, как разбивать лагерь относительно ветров, лавин и т.д., как устроить походный туалет… Сейчас палатки другие, но задачи прежние. - Вопрос же в том, как сформировать установку на путешествие.
Путешествие - деятельность напряжённая, внешне и внутренне опасная. Это - своего рода аскеза: потому что нужно отказываться от экзотики. С каким умонастроением в него отправляться? Как готовить личность к перемещению в пространстве, чтобы оно было продуктивно? В каком состоянии себя поддерживать? Как вести полевой дневник, чтобы он был достоверным документом? Установки типа «что вижу, о том пишу, чего не вижу - о том не пишу», как выразился кто-то из классиков - недостаточно. Если вы, скажем, не выспались ночью или получили из дома тяжёлое известие - ваш взгляд не может не измениться. И это надо зафиксировать - хотя бы для того, чтобы это преодолеть и нормировать. Или, скажем, у вас возник какой-то походный, дорожный, но очень яркий роман - и ваш взгляд на ландшафт опять-таки не может не измениться. Кстати, хорошие свадебные путешествия - это полноценные путешествия.
«Путешествие возвратно, в отличие от эмиграции, бегства, исхода. Путешествие неповторимо даже чисто маршрутно, в отличие от экскурсии и туристского похода, экспедиции, маятниковой миграции, утилитарной поездки. Путешествие маршрутно, в отличие от бродяжничества и странничества, где цепочка мест перемещения не связана со средой, случайна для нее и уж по крайней мере не мотивирована связкой состояния личности и среды перемещения. В отличие от гастролей или бизнес-путешествий маршрут путешествия мотивирован внутренними - а не внешними - особенностями ландшафта и личности.»
В. Каганский
Учение о путешествиях можно рассматривать и как филологическую задачу. Филология - исторически не что иное, как метод критики источников. Её задача - понимать, что сообщают люди, перемещающиеся в пространстве, в какой степени этому можно доверять, как это интерпретировать. Ведь потоки фантазий при перемещении в пространстве - вещь вполне обычная. Особенно, если человек не может двигаться в пространстве физическом и движется в пространстве образов, как это делал покойный Г. Гачев, чьи фантазии - его личное дело, но его образы мест кажутся мне, увы, произвольными.
Кроме того, сейчас, в условиях смены познавательной модели, точнее, плюрализма таких моделей (наука в эпоху постмодерна - это наука множественности норм) возникает задача обучения путешествованию. Но обучение путешествию, как деятельности, прямо скажем, элитарной, как и всякая экспертиза (путешествие - это динамическая экспертиза со сменой позиций) невозможно ни очень массово, ни очень быстро. Конечно, это обучение происходит непосредственно в путешествии. Другого пути нет. Но всё-таки уже накопленный опыт путешествий и их теоретическая и методологическая рефлексия позволяет довольно многое осознать, оценить и транслировать.
Реабилитация пространства часто поверхностна. Такова мода на визуальную социологию, визуальную антропологию и т.д.: люди идут, снимают и потом комментируют снятое. Пока это носит - во всяком случае, в отечественных образцах - довольно жалкий характер. Люди даже не знают, как проложить маршрут, чтобы репрезентировать многообразие ландшафта.
Учение о путешествии могло бы выполнять в таких случаях методологические функции: вопрос об адекватных и неадекватных маршрутах достаточно прояснён.
Так, обычная ошибка при построении маршрута - помещение в начало, вольно или невольно, очень яркого - личностно, эмоционально, содержательно - объекта. Начинать с такого объекта - значит сбить себе оптику: он уникализирует зрение, и все остальные различия оказываются в тени. Если такое случается, преодолеть это очень трудно.
Многие жаждут познать собственную страну - но просто не знают, как. Им кажется, что, если посетить Камчатку, Байкал, Петербург, Москву, Золотое Кольцо, Кавказ, то получишь представление о стране. То есть, массовое познавательство сдвинуто в сторону уникальных, экзотических объектов. Да, без них не обойтись, но драгоценному камню нужна оправа. Уникальный объект можно оценить только на фоне. А обычный ландшафт, по которому трудно путешествовать даже технически, не привлекает ровным счётом никакого внимания.
Когда я узнаю, что первая практика студентов моего знакомого, российского профессора-географа проходит в Калифорнии, я понимаю: после этого в различиях российского ландшафта они не разберутся уже никогда - по сравнению с Калифорнией он будет казаться им однообразным, унылым, содержательно бедным; тем более, что Калифорния ещё и сама сложна и внутренне разнородна. Кстати, Солженицын свой въезд в Россию построил именно как методически правильное путешествие: от малоизвестного - к более известному, от тусклого - к яркому, от фонового - к уникальному.
Без постижения обычного ландшафта не выяснить ландшафтной, культурной, социальной и прочей специфики нашей страны. А без выявления такой специфики, в частности, невозможно адекватное усвоение иного культурного и социального опыта.
Именно путешествия открыли для меня в ландшафте России:
• массовость спонтанной ренатурализации ландшафта,
• специфику, массивность и рост Внутренней Периферии;
• природные заповедники - фокусы культурного ландшафта;
• реальный бум и специфику приграничных территорий;
• бум «вторых городов»;
• разностороннюю сакрализацию,
• бурную мифологизацию ландшафта,
• и уже его клерикализацию;
• дачный бум и новый пригородный ландшафт;
• реальное - острое и бурное - самоопределение мест;
• поведение в ландшафте массовых групп населения;
• важные черты бытования культуры современной России.
В. Каганский
Отсюда - и огромный поток работ, которые строятся на формально корректной методологии западного мейнстрима, не релевантной, однако, материалу России: там - другой культурный ландшафт. Все социогуманитарные науки этим переполнены. А сказать: «Бросьте всё и отправляйтесь в путешествие» - нельзя, потому что обучение путешествию, как деятельности, прямо скажем, элитарной, невозможно ни очень массово, ни очень быстро.
Но некоторые наработки в этой области - по крайней мере, как проложить сеть маршрутов - передать уже можно. Кроме того, нужно проектировать не отдельные маршруты, а целые сети маршрутов - в литературе же на этот счет просто ничего нет; уже многое известно и о том, как реализовывать путешествия как определенные культурные практики, как обозначить культурный статус путешественника и т.д. Немало уже понято.
То есть, у не возникшего пока направления уже есть определённый эвристический задел и методологический потенциал. Будет ли он востребован, не знаю.
- На перекрёстке каких наук должно возникнуть учение о путешествиях?
- Семиотика, герменевтика, методология, филология, культурология (особенно если сложится полевая культурология), теоретическая география, теоретическая биология, культурная или социальная антропология, этнология (по-старосоветски - этнография), фольклористика… Пока это - область их первоначального взаимодействия. Уже сейчас явно или неявно запрос на учение о путешествии, его выводы и рекомендации предъявляют и уже упоминавшиеся визуальные дисциплины. Не исключено, что возможно взаимодействие с когнитивными дисциплинами - с путешествиями их роднит неизбежность работы с картами, хотя бы и негеографическими - и интерес к когнитивным компонентам и аспектам поведения. Само путешествие - важная когнитивная практика (но к этому не сводится).
Мне кажется, что если учение о путешествиях станет складываться как направление теоретического внимания, - это будет поразительное сочетание (сейчас оно кажется непривычным и нетипичным) интереса к природе человека, к специфике особых психологических состояний - и, одновременно, к конкретным картинам, привозимым из конкретных путешествий.
Пока сложно сказать, какой именно будет эта наука - самостоятельной, в ряду других гуманитарных наук, или методической, вспомогательной, вроде сфрагистики - учения о печатях. Вот ведь: о печатях - есть, а о путешествиях - нет! Скажем, дневник путешественника, дорожные записки - он вообще никем не изучен. Ни в документалистике, ни в семиотике - нигде.
При этом, скажем, на той же конференции в РАШ, если географы проявляли интерес к филологическим работам, то филологов не интересовало, что такое путешествие, - даже если речь идёт о путешествии героя. Даже тогда, когда путешествие трактуется как культурная практика, феномен культуры - таких работ все больше - специфика самого путешествия как жанра жизни практически не рассматривается (Пример - недавняя книга Золотой век grand tour. Путешествие как феномен культуры. Составление и общая редакция В.П. Шестакова. - СПб.: Алетейя, 2012. - 304 с.). Те, кто занимается паломничеством, не очень интересуются его географией. География как наука здесь очередной раз оказывается в ситуации, когда она предлагает на интеллектуальный рынок интересный товар - но с неизвестным брендом: он может оказаться невостребованным.
Ну, поживём - увидим. Не исключаю, что представители гуманитарных дисциплин, опираясь на семиотику или герменевтику, сами попытаются все переоткрыть заново - но тогда им понадобится и переоткрыть ландшафт… А вот это уже крайне маловероятно.
Увы, я не знаю ни одного человека, для которого путешествие было бы, теоретически, в центре внимания. Вот Борис Родоман построил оригинальное учение о туристическом путешествии. Для него путешествие, может быть, в центре жизни - но не в центре теоретического внимания. Или, скажем, Игорь Сид, поэт и путешественник, - для него путешествия важны, но тоже не в центре внимания. Я занимаюсь культурным ландшафтом, теоретической географией, - а путешествие не в центре внимания и для меня. И это не случайно и не печально - путешествием как феноменом можно заниматься только в широком контексте - и нельзя заниматься только путешествием. Да и представить себе ландшафт или нашу с Родоманом теоретическую географию и теоретически и практически без путешествий нельзя! Нельзя ни понять, ни представить современную Россию без путешествий.
Может быть, учение о путешествии способно стать центром профессионального интереса для литературоведов, которые занимаются травелогами? Разве можно изучать повествование о перемещении в пространстве, не интересуясь самим этим пространством и его структурой?
Конкретных наработок много, но непонятно, как их соединить, а если понятно, как, то непонятно, кто это будет делать. Сами задачи сейчас в стадии постановки.
Это, как выразилась бы Р.М. Фрумкина, - сфера огромного когнитивного диссонанса: оказывается, в знакомой вроде бы практике мы не понимаем многого или почти всего. Прежде всего - невероятную эффективность путешествий!
Именно поэтому учение о путешествиях обречено на возникновение.
Беседовала Ольга Балла
Наука странствий: корни и перспективы
Учение о путешествиях обречено на возникновение
Частный корреспондент. - Вторник, 23 апреля 2013 года, 14.39. = http://www.chaskor.ru/article/nauka_stranstvij_korni_i_perspektivy_31878
«Нет науки о путешествиях, - заметил в своё время И.А. Гончаров, - авторитеты, начиная с Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат…» С тех пор прошло уже более полутора веков - но авторитеты, вы не поверите, молчат и по сей день. Науки о путешествиях - целостной, связной системы представлений, набора проблем, методов, вопросов и вариантов ответов - по-прежнему нет. Что же, о путешествии как особом явлении с его собственными возможностями и смыслами учёным до сих пор нечего сказать?
Разумеется, есть. И разработка такой науки идёт уже не первый год.
Это направление (или уже дисциплина?) ещё не получило даже названия. Тем не менее наш сегодняшний собеседник - который, кстати, и сам обладает многодесятилетним опытом разнообразных путешествий - занимается не просто теоретическим осмыслением этого опыта. Он обсуждает свой предмет с профессионалами разных специальностей, а тринадцать лет назад, в 2000-м, стал одним из организаторов первой в мире специализированной конференции «Мир путешествий. Мастерство путешествий» в Знаменке близ Петергофа (1) biospace.nw.ru, 2) biospace.nw.ru). Наконец, он читает разработанный им самим курс - тоже впервые - «Теория и техника познавательных путешествий», который сопровождается семинарами (2012-2013 гг., Русский фонд содействию образованию и науке, Москва). Он опубликовал десятки очерков посещенных им мест (archipelag.ru, russ.ru, identityworld.ru ) и сейчас завершает большую книгу «Путешествия теоретика», где будет и теория путешествия, и многообразные результаты самих путешествий.
О том, для чего нужна наука о путешествиях, почему её до сих пор нет и что нужно для её возникновения, наш корреспондент говорит с географом, методологом, культурологом и путешественником, кандидатом географических наук, ведущим научным сотрудником Института географии РАН Владимиром Каганским.
- Какова сейчас, Владимир Леопольдович, культурная ситуация вокруг предмета ваших исследований? Вправду ли налицо бум интереса к путешествиям, о котором постоянно приходится слышать?
- Я склонен понимать путешествие вполне определенно, может быть, и узко - чуть дальше скажу, как именно, - но могу утверждать, что, по крайней мере, в античности - и это можно фиксировать по текстам - путешествия в современном их значении уже были. Именно в том смысле, который вкладываю в них я. Путешествовали Геродот и Страбон; у римлян были воспитательные путешествия: юношей посылали в Грецию - подобно тому, как молодых англичан в XVIII веке отправляли в Швейцарию. Так и наших великих князей возили по России, чтобы те составили себе представление об отечестве. Хорошая, кстати, была традиция. Наследнику показывали будущие владения, и в результате императоры знали Россию куда лучше, чем последующие правители, которые страны не знали и не знают вообще.
По-моему, путешествия разделяют общую ситуацию в культурологии: культура была всегда, но обратили внимание на это явление исторически очень поздно - первым его наличие осознал вроде бы Вильгельм Гумбольдт, - кстати, брат выдающегося путешественника Александра Гумбольдта. Культурология возникает фактически на наших глазах, и что только не называют этим словом! Так и здесь: «путешествиями» называют едва ли не всё, что угодно - и учение о путешествии возникает прямо сейчас.
«Движение в среде без взаимодействия с ней, с внешней утилитарной целью, хаотические, случайные, стандартные, дискретные перемещения - не путешествия. Путешествие - не пассивное отражение мест: перемещение исключительно ради поглощения или спонтанного порождения потока образов - не путешествие, как и туризм.»
В. Каганский
В каком смысле сейчас можно говорить о «буме» путешествий? Прежде всего: очень много народу перемещается. По крайней мере, сотни миллионов людей движутся с места на место и считают, что они путешествуют - или им это внушают. Но перемещаются они весьма по-разному. В истории человечества ещё не было такого огромного объема невынужденных перемещений (большие вынужденные перемещения - были: во времена работорговли, Великого переселения народов и т.д.). Поиск в Гугле на русское слово «путешествие» выдает 70 000 000 ссылок (семьдесят миллионов), на английское «travel» - более 3 000 000 000 (трех миллиардов), а есть и иные эквиваленты.
В моду входят разного рода дорожные записки, интернет пухнет от миллиардов дорожных фотографий. Растет и интерес к паломничеству - его изучают целые школы, существует уже огромная литература на эту тему.
Интерес же к путешествиям обозначился прежде всего, как это ни странно, в России.
Тут стоит вспомнить большую традицию, теперь почти исчезнувшую, самодеятельного («неорганизованного» - хотя он-то и был в высшей степени внутренне организован) походного туризма советского послесталинского времени, имевшего и вполне рафинированные формы. С его помощью люди сами для себя заново открывали пространство ландшафт, подлинную страну. Так был культурно переоткрыт, например, русский Север. За этим последовали путеводители - была так называемая «жёлтая серия», по цвету обложки, карманных путеводителей, написанных искусствоведами - как сейчас сказали бы, культурологами. Там почти нет природного ландшафта, но культурный ландшафт представлен фрагментами, но ярко.
В советское время для подлинной, нестатусной элиты, для лиц с крупным размером личности путешествия были весьма важным - незаменимым - средством приобщения к полноценной среде, значимым способом обустройства полноценной жизни. Понятно, что спальные районы больших городов - это среда неполноценная. Что оставалось в условиях закрытых границ? - природный ландшафт и остатки культурного ландшафта. Не только Золотое кольцо, которое было чрезмерно музеефицировано, но и, например, Каргополь, настолько далекий от Москвы, что в Золотое кольцо его не включили; Вязьма, которая по потенциалу вряд ли хуже Суздаля, - с ней связана анекдотическая история о том, что кончились лимиты динамита на подрыв церковных зданий, а сил разобрать вручную не было, и поэтому там многое сохранилось. Урал, Крым, Алтай, Байкал… Хорошие путешествия совмещали и природный, и культурный ландшафт; важны были и походы-путешествия по Средней России, где еще недавно - до московской дачно-коттдежной колонизации - было немало мест с ярким природно-культурным ландшафтов. Путешествия позволяли внести в жизнь важный недостающий компонент.
Интерес к самостоятельному передвижению сохраняется и сейчас, но принимает технологически новые формы. Например, возникло движение автостопщиков, которые прошли все материки, кроме Антарктиды - и написали массу интересного. Для них принципиально, что путешествовать нужно по возможности бесплатно. Они тоже делали интересные вещи. Сами они, кажется, никогда ничего не читали, но тем не менее, независимо от учёных, обнаружили многие особенности российского пространства. Например, то, что доминирующее направление у нас - центр-периферия, а в другом направлении двигаться сложно (то есть, пространство анизотропно, централизовано и поляризовано). И если тебе нужно попасть, скажем, из Твери в Смоленск, который не так уж далеко, - то либо ты минуешь Москву, но зато тратишь много времени и сил и проходишь много отрезков пути, - либо просто добираешься через Москву двумя поездами. Прямого пути нет, хотя ещё в XIX веке он был. Автостопщики стихийно переоткрыли те особенности нашего пространства, что давно изучила теоретическая география.
Кстати, первые в мире посвящённые путешествиям конференции прошли именно у нас, в России. Первую - публичную, многодневную - провели мы с С.В. Чебановым в 2000 году. За ней последовала конференция «Культурное пространство путешествий»; тезисы её интересны, хотя и изданы крошечным тиражом (Культурное пространство путешествий. 8-10 апреля 2003 г. Тезисы форума. - СПб., Центр изучения культуры: 2003 г.). А потом пошла череда конференций и круглых столов, последняя из которых - конференция в Русской Антропологической Школе РГГУ (kogni.ru, russ.ru); она называлась «Власть маршрута», хотя - строго говоря - путешествие есть власть НАД маршрутом. Совсем недавно - и, кстати, в день моего рождения - на конференции «Поэтический фактор в культуре. Синкретические тенденции и инновации» прошла секция «Геопоэтика и смыслы путешествий». И если бы я не заболел (кстати, в путешествиях все болеют на порядок реже, чем в обычной жизни), то обсуждал бы ландшафт как незаменимый креативный ресурс, который постижим и актуализируем именно путешествиями. На 0чередном российском конгрессе этнологов и антропологов будет секция «Антропология путешествий: мотивы, персонажи, трансграничье». И так далее.
Так вот: на конференциях, в обсуждениях, в статьях неожиданно выяснилось, что если мы будем рассматривать как «путешествие» всё, что называется этим словом в массовой культуре, мы не сможем построить представление о нём. Потому что таким образом получится понятие настолько широкое, что, по существу, пустое и ненужное. Немногочисленные реальные путешественники, кстати, тоже не могут смириться с тем, что они и те, кто ездит на стандартные экскурсии, на заграничные пляжи или на сексуальные туры в Таиланд, называются одним словом, и их деятельность рассматривается как одинаковая.
В то же время мы осознаём, что, когда, скажем, путешествовали Геродот или Пржевальский, - это было нечто совершенно другое. И в русской науке XIX века, благодаря трудам Географического общества, путешествия имели не только поддержку, но и высокий культурный статус.
- И всё-таки - откуда это культурное возбуждение вокруг путешествий, со всеми его преувеличениями, смешениями, снижениями и неточностями?
- Видимо, это происходит в общем русле смены культурных эпох, наступления эпохи постмодерна и характерного для неё пространственного поворота в социогуманитарных науках, и главное - культурной реабилитации пространства и вообще многообразий.
Дело в том, что для постренессансной культуры пространство существовало в ситуациях двух типов: либо в физико-математических науках - как пространство вырожденное, тощее, формальное, - Аристотель ужаснулся бы от такого, он не признал бы этого пространством, - либо в политике. Постренессансная культура - это культура времени. Отсюда - весь характерный для её мышления эволюционизм, генетизм, историзм; отсюда и главный вопрос, с которым я и сам как автор постоянно сталкиваюсь: «Почему вы не пишете, - говорят мне историки, - как возникло то, о чём вы рассуждаете?». Для Аристотеля это был бы лишь один из нескольких вопросов. Он спросил бы: «Какова финальная причина этого - causa finalis?» Или: «Из какой материи это состоит?» А к XIX веку эволюционизм и историзм стали господствующей парадигмой.
На упрёки же в неисторичности я отвечаю своим оппонентам-историкам так: вы рассматриваете историю России в основном как историю огромной точки - а я занимаюсь структурой этой «точки». Такая дискуссия была у меня и с покойным А.С. Ахиезером, - он был человек очень рефлектирующий, но и для него Россия всё-таки оставалась огромной точкой.
Пришла пора понять, что социальные и культурные объекты не точечны. И для того, чтобы постижение их неточечности было живым, по ним надо путешествовать.
Открытие пространства - это преодоление однобокости исторического, временнóго подхода. Не будем забывать и о том, что социогуманитарные науки на Западе с некоторых пор стали хорошо финансироваться, и исследователи получили возможность искать новые направления, новые ниши. Но и на Западе пока нет такой традиции изучения путешествий, какая есть у паломничества - разве что в литературоведении. Путешествию в этом смысле не повезло. Тут есть и чисто филологическое объяснение. В основных европейских языках эквивалент слова «путешествие» не несёт такой сверхценностной нагрузки, как в русском, где «путь» и «шествие» - две базовые категории национальной культуры. Ну что такое «travel» по сравнению с «путём»? Эта исходная смысловая база может не осознаваться, но она, конечно, ощущается.
У интереса к путешествиям есть и ещё одна фундаментальная причина. В условиях, когда визуальностью можно сколько угодно манипулировать - я имею в виду даже не разные процедуры с фотоснимками‚ но просто установку на видение чего-то одного и невидение чего-то другого, - с тех пор, как статистика становится предметом разного рода социальных игр во всех странах, когда существует одновременно несколько оценок одного и того же явления, получается, что только путешественник может увидеть что-то на самом деле. Я не боюсь старомодных слов «на самом деле», хотя разные путешественники будут видеть, конечно, разное. Но очень многие вещи невозможно постичь, не увидев своими глазами.
Например, в нашем пространстве есть закрытые зоны, закрытые города, острова советского материка. Представить себе полностью, что такое Арзамас-16 (Саров), до путешествия туда я не мог, хотя у меня уже была разработана концепция советского пространства. Увиденное там превосходило мою теоретическую и идеологическую, даже эсхатологическую фантазию. Я мог ожидать, что увижу людей, согласных с ограничением свободы ради реализации творческого импульса, или высокого статуса, или чего-то ещё. Но то, что я увижу людей, которые любят несвободу - как таковую, как именно несвободу, как ограничения, - любят жить за колючей проволокой и быть отгороженными от всего остального мира, то есть фундаментальную инверсию человеческого бытия - на это фантазии у меня уже не хватило, как и готовности представить в буквальном и прямом смысле культ атомной бомбы, сакрализацию этого оружия (magazines.russ.ru).
Я не мог себе представить, пока не увидел, как население Прибайкалья, которому досталось чудо природы Байкал, - со смаком, с наслаждением, с огромным размахом уничтожает этот ландшафт. И дело здесь не отнюдь не только в целлюлозно-бумажном комбинате в Байкальске или в фирмах, которые наживаются на строительстве баз отдыха, - а в десятках и даже сотнях тысяч обычных людей, которые просто приезжают на берега Байкала и мусорят, гадят, галдят, рубят ценнейшие прибрежные леса. Местные экологи об этом стыдливо умалчивают, - они больше про целлюлозно-бумажный комбинат, про то, что государство не проводит экологической политики… А прямо сказать, что мы, жители Прибайкалья, занимаемся экоцидом планетарного уровня, - у них язык не поворачивается.
- И всё-таки: что такое путешествие?
- Мне кажется, его суть в том, что человек движется сразу в нескольких пространствах: в реальном - например, в пространстве земной поверхности; в личностном и в когнитивном. Перемещается он ради постижения разнообразия этого пространства. Центр понятия «путешествие» - там, где узловые моменты этих трёх перемещений совпадают. Когда человек сталкивается с ярким ландшафтом - ярким хотя бы в содержательном отношении. В частности - в научном отношении; таков, например, Арзамас-16, где туристу делать нечего. Когда это перемещение сопровождается трансформацией его личности, когда возникают новые знания - хотя бы в виде образов, гипотез, метафор, озарений. Такие путешествия могут быть и большими, и маленькими. Кроме того, для путешествия требуется крупная личность.
«Путешествие - активное включенное постижение разнообразия ландшафта путем движения в трех сопряженных пространствах: ландшафта, личностном и когнитивном, имеющих общие узловые точки».
В. Каганский
В отличие от туризма, путешествие возможно на любой местности. Туристу нужны места яркие, выделенные, причём часто культурно выделенные, престижные. Вот сейчас престижно быть альпинистом и залезать на горы. Но это же исторически недавно, так было не всегда. Когда Петрарка залез на гору и зафиксировал вид с неё, это было огромным культурным новшеством - он сделал это впервые; Петрарка вообще любил путешествовать. Когда крестьяне залезали на ту же гору, они были как бы вне тогдашней культуры и своих впечатлений не фиксировали.
А путешествие культурно или природно выделенного ландшафта не требует. Оно возможно везде, даже в среде, которая кажется однообразной: однообразие и разнообразие - это ещё и функция оптики, тонкости различений. Путешествия позволяют продуктивно осваивать любую территорию. В курсе, который я сейчас читаю, на семинаре по разбору конкретных путешествий одна дама рассказала, как она сумела превратить унылую дорогу от дома до остановки общественного транспорта в интересный большой цикл путешествий - три километра пешком от Матвеевского до Можайского шоссе (запад Москвы). Она все время варьировала маршруты; в этих хорошо, казалось бы, известных местах её ждали открытия - например, она первая обнаружила в реке Сетунь бобровую плотину, у неё были соответствующие переживания (и, кстати, кое-какое снаряжение и походная амуниция), и представление о месте, в котором она живёт, от этого очень обогащалось. Ландшафт ожил и заговорил!
Если доминанта туризма - удовольствие, пусть даже опасное, то в путешествии главное - чувство полноценной жизни и освоения нового ландшафта. Удовольствие это приносит далеко не всегда, особенно если речь идёт о путешествиях по России ради постижения её разнообразия. Туристу нужны места, где ландшафт приятен, а путешественник озабочен тем, чтобы ландшафт стал понятен.
Путешествовать можно и в социальном пространстве, перемещаясь между социальными, культурными, профессиональными группами.
Междисциплинарные исследования - бум которых относится к нашему времени - это тоже перемещения и даже иногда путешествия: в содержательном, смысловом и персональном пространстве науки. Мне, к счастью, довелось путешествовать и в таком пространстве. На конференции 2000 года в Знаменке географы, которых было довольно много, все, кроме меня, заняли позицию «ландшафтного гетто»: путешествуем только в ландшафте, всё остальное - метафора. Я с ними не согласился. Тем более, что там был замечательный доклад нарколога о психоделических путешествиях, которые по своей структуре оказываются очень похожими на земное путешествие. А если учесть, что организм некоторых людей сам вырабатывает наркотические вещества, - получается, что мы попадаем в поле, где есть и наркология, и филология, и культурология, и фольклористика, и все полевые дисциплины.
Даже виртуальные интернет-сообщества работают в очень высокоорганизованном и сложном пространстве. Структура его совершенно не изучена - ещё менее, чем структура пространства физического или пространства ландшафта. Но путешествовать можно и в нём! Только телесность при этом будет другая, а все остальные атрибуты путешествия там есть: постижения, личностные переживания, разнообразие… Перемещение по интернету тоже способно быть путешествием, как и нетривиальные компьютерные игры. Это совсем не изучено и даже не осознано, но тем не менее это так. Ведь мало кто лазает по интернету - насколько я знаю - исключительно в поиске однотипных или однообразных сайтов: здесь тоже ценится разнообразие. Природа человека ведь не может радикально измениться от того, путешествует он по ландшафту России или по ландшафту интернета. Да, путешествие в реальном пространстве - это использование всех органов чувств, звуков, запахов и т.д., телесных ощущений, чего в интернет-практиках пока нет, - но, может быть, со временем появятся имитаторы.
Тексты в этом смысле - тоже живой объект. Можно путешествовать и по личности - и по своей, и по чужой. Чем занимается психоаналитик или психотерапевт? - он не только путешествует по личности другого человека, но и оказывает там определённое воздействие; впрочем, всякий путешественник, коль скоро он взаимодействует с пространством, воздействует на него, оставляет след.
В научной же географии к слову «путешествие» вообще относятся плохо (его к тому же принижают до туризма, а слово «турист» для полевого исследователя - бранное), предпочитая говорить об «экспедиционном исследовании». Но это разные вещи. У путешествия, особенно познавательного - открытая программа, открытые интерпретации. Экспедиция - это, грубо говоря, замена или даже вариант экспериментального метода: у вас есть список вопросов, есть разрешённые ответы, и с этим вы работаете. А в путешествии надо быть готовым к неожиданному. Например, к тому, что на Среднем и Южном Урале при объяснении дороги люди очень редко пользуются понятиями «левое» и «правое». Те, кому я об этом рассказываю, вначале не верят, но если попадают на Урал, немедленно убеждаются - так и есть. Такие вещи можно узнать только на местности.
Или как ещё обнаружить закономерности ксенофобии, адресованной не неграм, не таджикам, а чужакам вообще? - и что при движении с севера на юг эта ксенофобия резко нарастает? Она была и в советское время, кстати. По степи малоинтересно путешествовать не только потому, что она однообразна, но и потому, что население этих краёв очень враждебно к чужакам.
Не могу не припомнить мысль, высказанную 40 лет назад В.Ю. Милитарёвым, когда он ещё был не странно-радикальным публицистом, а просто Витей, - о том, что культурное наследие -Новгородско-Псковских земель живо до сих пор. Не знаю, откуда он, тогда ещё, в сущности, подросток, эту мысль почерпнул, но я её эмпирически подтверждаю - и на этой территории культурная почва частью сохранна и путешествовать легко. Вернее - легче, чем в других зонах культурного ландшафта; но путешествие вообще - тяжелое, а иногда и опасное занятие. Там люди более толерантно воспринимают и чужаков, и их передвижение в непонятном направлении с непонятными целями.
Не случайно туризм ориентирован, отчасти поэтому, на север, а не на юг. Не говоря уже о том, что именно эта, северная, зона - Новгородско-Псковские земли - дала тех русских путешественников, которые прошли Сибирь, открыли Аляску, и т.д.
Жители древнего Новгорода много путешествовали по Европе, Новгород входил в Ганзу, было открытое общество. Это известно. Но обнаружить, что эта культурная почва сохранна по сей день - другим способом, помимо личного там присутствия (разумеется, применяя особые маршруты, техники наблюдения, коммуникации, интерпретации и прочее), на мой взгляд, нельзя. Никакие опросы общественного мнения здесь ничего не дают.
Путешествуют, конечно, отнюдь не только географы. Блестяще путешествуют фольклористы - они без этого не могут. В какой мере этим занимаются культурологи, не знаю. Но вот когда начинает путешествовать социолог, - у него сразу возникает культурный шок: это, как правило, радикально меняют картину, которая успела сложиться. Не могу не вспомнить рассказ Алексея Левинсона о том, как в «Левада-Центре» решили изучить малые города. Зрелый человек, искушённый социолог, много читающий, с изумлением рассказывал, как он с коллегами приехал в малый город и обнаружил в нём культурные сообщества и вообще полноценную социальную жизнь. «Более полноценную, чем в Москве?» - удивились его собеседники. Левинсон отвечал: «Ну, наверно».
Путешествуют археологи. Хороший археолог обладает даром мысленной реконструкции исторического ландшафта, который он раскапывает. Л.С. Клейн говорил, что он иногда может такое делать. Но почему-то он об этом не написал, - видимо, решил, что это уже чересчур, сочтут за фантазии. А Г.С. Лебедев - замечательный питерский археолог, ныне покойный, - говорил, что в его профессии это необходимо: если ты не умеешь этого делать - ты не профессионал.
В этом смысле путешествуют представители многих, если не всех профессий - с учетом путешествий в фазовых пространствах. Но, конечно, это путешествия профессионализированные, иногда - узко. Скажем, специалист по лишайникам может целый день ползти вдоль камня с лупой, изучая, как меняются лишайники - он совершает путешествие по скале или даже по камню. Я такое видел. Это - настоящее профессионализированное путешествие, все его атрибуты здесь налицо. Путешествием может быть даже чтение.
Путешествия по природному ландшафту с технической точки зрения описаны давно. Есть знаменитый «Справочник путешественника и краеведа» Обручева-сына, где описано, какую выбирать палатку, как разбивать лагерь относительно ветров, лавин и т.д., как устроить походный туалет… Сейчас палатки другие, но задачи прежние. - Вопрос же в том, как сформировать установку на путешествие.
Путешествие - деятельность напряжённая, внешне и внутренне опасная. Это - своего рода аскеза: потому что нужно отказываться от экзотики. С каким умонастроением в него отправляться? Как готовить личность к перемещению в пространстве, чтобы оно было продуктивно? В каком состоянии себя поддерживать? Как вести полевой дневник, чтобы он был достоверным документом? Установки типа «что вижу, о том пишу, чего не вижу - о том не пишу», как выразился кто-то из классиков - недостаточно. Если вы, скажем, не выспались ночью или получили из дома тяжёлое известие - ваш взгляд не может не измениться. И это надо зафиксировать - хотя бы для того, чтобы это преодолеть и нормировать. Или, скажем, у вас возник какой-то походный, дорожный, но очень яркий роман - и ваш взгляд на ландшафт опять-таки не может не измениться. Кстати, хорошие свадебные путешествия - это полноценные путешествия.
«Путешествие возвратно, в отличие от эмиграции, бегства, исхода. Путешествие неповторимо даже чисто маршрутно, в отличие от экскурсии и туристского похода, экспедиции, маятниковой миграции, утилитарной поездки. Путешествие маршрутно, в отличие от бродяжничества и странничества, где цепочка мест перемещения не связана со средой, случайна для нее и уж по крайней мере не мотивирована связкой состояния личности и среды перемещения. В отличие от гастролей или бизнес-путешествий маршрут путешествия мотивирован внутренними - а не внешними - особенностями ландшафта и личности.»
В. Каганский
Учение о путешествиях можно рассматривать и как филологическую задачу. Филология - исторически не что иное, как метод критики источников. Её задача - понимать, что сообщают люди, перемещающиеся в пространстве, в какой степени этому можно доверять, как это интерпретировать. Ведь потоки фантазий при перемещении в пространстве - вещь вполне обычная. Особенно, если человек не может двигаться в пространстве физическом и движется в пространстве образов, как это делал покойный Г. Гачев, чьи фантазии - его личное дело, но его образы мест кажутся мне, увы, произвольными.
Кроме того, сейчас, в условиях смены познавательной модели, точнее, плюрализма таких моделей (наука в эпоху постмодерна - это наука множественности норм) возникает задача обучения путешествованию. Но обучение путешествию, как деятельности, прямо скажем, элитарной, как и всякая экспертиза (путешествие - это динамическая экспертиза со сменой позиций) невозможно ни очень массово, ни очень быстро. Конечно, это обучение происходит непосредственно в путешествии. Другого пути нет. Но всё-таки уже накопленный опыт путешествий и их теоретическая и методологическая рефлексия позволяет довольно многое осознать, оценить и транслировать.
Реабилитация пространства часто поверхностна. Такова мода на визуальную социологию, визуальную антропологию и т.д.: люди идут, снимают и потом комментируют снятое. Пока это носит - во всяком случае, в отечественных образцах - довольно жалкий характер. Люди даже не знают, как проложить маршрут, чтобы репрезентировать многообразие ландшафта.
Учение о путешествии могло бы выполнять в таких случаях методологические функции: вопрос об адекватных и неадекватных маршрутах достаточно прояснён.
Так, обычная ошибка при построении маршрута - помещение в начало, вольно или невольно, очень яркого - личностно, эмоционально, содержательно - объекта. Начинать с такого объекта - значит сбить себе оптику: он уникализирует зрение, и все остальные различия оказываются в тени. Если такое случается, преодолеть это очень трудно.
Многие жаждут познать собственную страну - но просто не знают, как. Им кажется, что, если посетить Камчатку, Байкал, Петербург, Москву, Золотое Кольцо, Кавказ, то получишь представление о стране. То есть, массовое познавательство сдвинуто в сторону уникальных, экзотических объектов. Да, без них не обойтись, но драгоценному камню нужна оправа. Уникальный объект можно оценить только на фоне. А обычный ландшафт, по которому трудно путешествовать даже технически, не привлекает ровным счётом никакого внимания.
Когда я узнаю, что первая практика студентов моего знакомого, российского профессора-географа проходит в Калифорнии, я понимаю: после этого в различиях российского ландшафта они не разберутся уже никогда - по сравнению с Калифорнией он будет казаться им однообразным, унылым, содержательно бедным; тем более, что Калифорния ещё и сама сложна и внутренне разнородна. Кстати, Солженицын свой въезд в Россию построил именно как методически правильное путешествие: от малоизвестного - к более известному, от тусклого - к яркому, от фонового - к уникальному.
Без постижения обычного ландшафта не выяснить ландшафтной, культурной, социальной и прочей специфики нашей страны. А без выявления такой специфики, в частности, невозможно адекватное усвоение иного культурного и социального опыта.
Именно путешествия открыли для меня в ландшафте России:
• массовость спонтанной ренатурализации ландшафта,
• специфику, массивность и рост Внутренней Периферии;
• природные заповедники - фокусы культурного ландшафта;
• реальный бум и специфику приграничных территорий;
• бум «вторых городов»;
• разностороннюю сакрализацию,
• бурную мифологизацию ландшафта,
• и уже его клерикализацию;
• дачный бум и новый пригородный ландшафт;
• реальное - острое и бурное - самоопределение мест;
• поведение в ландшафте массовых групп населения;
• важные черты бытования культуры современной России.
В. Каганский
Отсюда - и огромный поток работ, которые строятся на формально корректной методологии западного мейнстрима, не релевантной, однако, материалу России: там - другой культурный ландшафт. Все социогуманитарные науки этим переполнены. А сказать: «Бросьте всё и отправляйтесь в путешествие» - нельзя, потому что обучение путешествию, как деятельности, прямо скажем, элитарной, невозможно ни очень массово, ни очень быстро.
Но некоторые наработки в этой области - по крайней мере, как проложить сеть маршрутов - передать уже можно. Кроме того, нужно проектировать не отдельные маршруты, а целые сети маршрутов - в литературе же на этот счет просто ничего нет; уже многое известно и о том, как реализовывать путешествия как определенные культурные практики, как обозначить культурный статус путешественника и т.д. Немало уже понято.
То есть, у не возникшего пока направления уже есть определённый эвристический задел и методологический потенциал. Будет ли он востребован, не знаю.
- На перекрёстке каких наук должно возникнуть учение о путешествиях?
- Семиотика, герменевтика, методология, филология, культурология (особенно если сложится полевая культурология), теоретическая география, теоретическая биология, культурная или социальная антропология, этнология (по-старосоветски - этнография), фольклористика… Пока это - область их первоначального взаимодействия. Уже сейчас явно или неявно запрос на учение о путешествии, его выводы и рекомендации предъявляют и уже упоминавшиеся визуальные дисциплины. Не исключено, что возможно взаимодействие с когнитивными дисциплинами - с путешествиями их роднит неизбежность работы с картами, хотя бы и негеографическими - и интерес к когнитивным компонентам и аспектам поведения. Само путешествие - важная когнитивная практика (но к этому не сводится).
Мне кажется, что если учение о путешествиях станет складываться как направление теоретического внимания, - это будет поразительное сочетание (сейчас оно кажется непривычным и нетипичным) интереса к природе человека, к специфике особых психологических состояний - и, одновременно, к конкретным картинам, привозимым из конкретных путешествий.
Пока сложно сказать, какой именно будет эта наука - самостоятельной, в ряду других гуманитарных наук, или методической, вспомогательной, вроде сфрагистики - учения о печатях. Вот ведь: о печатях - есть, а о путешествиях - нет! Скажем, дневник путешественника, дорожные записки - он вообще никем не изучен. Ни в документалистике, ни в семиотике - нигде.
При этом, скажем, на той же конференции в РАШ, если географы проявляли интерес к филологическим работам, то филологов не интересовало, что такое путешествие, - даже если речь идёт о путешествии героя. Даже тогда, когда путешествие трактуется как культурная практика, феномен культуры - таких работ все больше - специфика самого путешествия как жанра жизни практически не рассматривается (Пример - недавняя книга Золотой век grand tour. Путешествие как феномен культуры. Составление и общая редакция В.П. Шестакова. - СПб.: Алетейя, 2012. - 304 с.). Те, кто занимается паломничеством, не очень интересуются его географией. География как наука здесь очередной раз оказывается в ситуации, когда она предлагает на интеллектуальный рынок интересный товар - но с неизвестным брендом: он может оказаться невостребованным.
Ну, поживём - увидим. Не исключаю, что представители гуманитарных дисциплин, опираясь на семиотику или герменевтику, сами попытаются все переоткрыть заново - но тогда им понадобится и переоткрыть ландшафт… А вот это уже крайне маловероятно.
Увы, я не знаю ни одного человека, для которого путешествие было бы, теоретически, в центре внимания. Вот Борис Родоман построил оригинальное учение о туристическом путешествии. Для него путешествие, может быть, в центре жизни - но не в центре теоретического внимания. Или, скажем, Игорь Сид, поэт и путешественник, - для него путешествия важны, но тоже не в центре внимания. Я занимаюсь культурным ландшафтом, теоретической географией, - а путешествие не в центре внимания и для меня. И это не случайно и не печально - путешествием как феноменом можно заниматься только в широком контексте - и нельзя заниматься только путешествием. Да и представить себе ландшафт или нашу с Родоманом теоретическую географию и теоретически и практически без путешествий нельзя! Нельзя ни понять, ни представить современную Россию без путешествий.
Может быть, учение о путешествии способно стать центром профессионального интереса для литературоведов, которые занимаются травелогами? Разве можно изучать повествование о перемещении в пространстве, не интересуясь самим этим пространством и его структурой?
Конкретных наработок много, но непонятно, как их соединить, а если понятно, как, то непонятно, кто это будет делать. Сами задачи сейчас в стадии постановки.
Это, как выразилась бы Р.М. Фрумкина, - сфера огромного когнитивного диссонанса: оказывается, в знакомой вроде бы практике мы не понимаем многого или почти всего. Прежде всего - невероятную эффективность путешествий!
Именно поэтому учение о путешествиях обречено на возникновение.
Беседовала Ольга Балла