Создать Создателя-2
Ольга Балла
Создать Создателя
Литература о религии и религия в культуре начала XXI века
Дружба народов. - № 4. - 2012. = http://magazines.russ.ru/druzhba/2012/4/b19-pr.html
ПРОДОЛЖЕНИЕ. - Начало здесь: http://gertman.livejournal.com/126109.html
Убежденность и доказательства: вера исследователя
Самое время вспомнить об Эйнштейне - чьим именем составители его цитатника клялись нам в том, что ученый, если только он достаточно честен, если и использует имя Бога, то - как иносказание еще не освоенной средствами его науки неизвестности, по крайней мере - как воображаемую гарантию для перешагивания недоступных (пока) разуму пропастей, через которые рано или поздно непременно, если хорошо постараться, будут построены мосты. Тут остро недостает свидетельства самих ученых - причем не каких-нибудь, а естественников, исследователей-практиков. Есть у нас под рукой и такое.
Книга Фрэнсиса Коллинза “Доказательство Бога: Аргументы ученого”1 выдерживает уже второе русское издание, что опять-таки - показатель интереса к проблеме. Автор - ученый даже дважды. Прежде всего он - один из ведущих американских генетиков, долгое время возглавлял не что-нибудь, а проект по расшифровке генома человека (координируя работу нескольких тысяч генетиков в шести странах). Проект оказался успешен - что, пожалуй, способно служить аргументом в пользу того, что с критичностью и адекватностью у его руководителя все в порядке. “Работая в Мичиганском университете, - сообщает заметка “Об авторе”, - он участвовал в исследованиях по медицинской генетике, позволивших выявить мутации, вызывающие муковисцидоз, нейрофиброматоз и болезнь Хантингтона”. Кроме того, по первому образованию Коллинз - физик. Родившийся и выросший “на небольшой ферме, в доме без водопровода”, он был сыном “свободомыслящих родителей”, которые не дали ему религиозного воспитания (не забудем, правда, и о том, что о внедрении в юного Коллинза исходных религиозных представлений не могла не позаботиться более широкая среда, тем более что мальчиком он пел в хоре “при местной епископальной церкви” - исключительно, как подчеркивали его родители, ради музыкального образования). В юности Коллинз был агностиком, “а позднее, в период работы над диссертацией по физической химии, стал убежденным атеистом. Его мировоззрение начало меняться лишь тогда, когда он решил сменить научную специализацию и, поступив в медицинский колледж, на примере своих пациентов убедился в силе истинной веры”. Но это - аргументация все-таки не вполне от науки. А как она возможна - совсем от науки, ее средствами?
1 Фрэнсис Коллинз. Доказательство Бога: Аргументы ученого / Перевод с английского. - М.: Альпина нон-фикшн, 2009.
Именно такую возможность и демонстрирует Коллинз в “Доказательстве Бога”.
Результаты проекта “Геном человека” он прокомментировал так: “мы впервые сумели заглянуть в инструкцию, по которой сотворены и которая до сих пор была известна одному лишь Богу”, а в “успешном картировании генома человека и дешифровке этого величайшего в мире текста” усмотрел не только “потрясающее научное достижение”, но и “повод почтительно склониться перед Богом”. “Вера в Бога, - считает он, - может быть результатом сознательного выбора в рамках рационализма, а ее принципы фактически дополняют те, на которые опирается наука”.
Для понимания устройства позиции Коллинза важнее всего в этом утверждении нам будет слово “дополняют”. Запомним его.
В своей книге Коллинз вступает в полемику, с одной стороны, со знаменитым американским ниспровергателем религии, биологом, “выдающимся эволюционистом” Ричардом Докинзом (издававшимся, кстати, и у нас1 ), который утверждал, что “вера в эволюцию предполагает атеизм”. “Вера, - цитирует оппонента Коллинз, - прекрасная отговорка, замечательное оправдание для того, чтобы избежать необходимости думать и оценивать доказательства.
Она - убежденность вопреки отсутствию доказательств, а может быть, даже по причине их отсутствия… Вера, будучи убежденностью, не основанной на доказательствах, является главным злом всякой религии”. С другой стороны, оппонентами Коллинза становятся “некоторые религиозные фундаменталисты”, нападающие на научные методы на том основании, что-де “полученные с их помощью знания опасны и недостоверны, а единственное надежное средство раскрытия научной истины - это буквальная интерпретация священных текстов”. В качестве “самого знаменитого сторонника” этой позиции Коллинз упоминает и цитирует некоего Генри Р.Морриса2 : “Ложь об эволюции, - гневался Моррис, - доминирует в современной научной мысли и пронизывает все ее сферы. Отсюда с неизбежностью следует, что на эволюционизме лежит основная ответственность и за гибельные политические преобразования, и за повсеместно ускоряющееся разрушение нравственных устоев и обращение в хаос социальной жизни… Когда наука и Библия расходятся, это значит, что ученые неверно проинтерпретировали собственные данные”.
1 Ричард Докинз. Бог как иллюзия. - Перевод с англ. Н.Смелковой - М.: КоЛибри,
2010. - Это - помимо его популярных книг о биологии: “Эгоистичный ген” (М.: Мир, 1993) и “Расширенный фенотип: длинная рука гена” (М.: Астрель, Corpus, 2010).
2 По всей видимости, его не следует путать с Генри Мэддисоном Моррисом, доктором физико-математических наук и проповедником, возглавлявшим аж две “научные креационистские” организации в США и известным, среди прочего, книгой “Сотворение мира: научный подход”, существующей и в русском переводе (http://anwarrior.narod.ru/creation/books/morris1.htm).
Нет, Коллинз - не сторонник ни одной из предлагаемых крайностей (тут очень многое, думаю, определяют личный темперамент и особенности личного мышления). Он не готов принять сторону даже той умеренной точки зрения, представленной, например, “покойным биологом Стивеном Джеем Гулдом” - “наверное, самым читаемым популяризатором эволюционной теории после Докинза”, - согласно которому наука и религия, рациональное исследование и вера попросту занимаются разными вещами и “должны занимать отдельные "непересекающиеся магистериумы"”. Коллинз намерен их синтезировать.
В результате, правда, он не столько их синтезирует - сводит в непротиворечивое единство, - сколько запараллеливает, размещает на разных параллельных уровнях такого единства (вера размещается выше). По существу, он придерживается той же точки зрения, что и Стивен Джей Гулд: наука и религия занимаются-таки разными вещами - наука отвечает на вопросы “как?” и “почему?”, религия - на вопрос “зачем?”. С единственной, однако, поправкой: все эти вопросы и ответы - об одном, просто с разных сторон. “Учение об эволюции лишь проливает свет на методы, которыми Он действует”: Бог, полагает Коллинз, в самом деле создал людей - только не сразу из ничего, как сказано в Писании, а “путем эволюции” (такую позицию он именует “теистическим эволюционизмом”). “Исследование генома неизбежно приводит к заключению, что люди и другие живые существа Земли произошли от общего предка”. Однако, “как ни интересно сравнение геномов, оно не отвечает на вопрос, что такое быть человеком. <…> у людей есть некоторые особенности, о которых нам никогда не сможет рассказать одна лишь последовательность ДНК, сколько бы мы ни собрали информации о биологических функциях”. Рассказать об этом может лишь “Нравственный закон” и “поиск Бога”.
На неминуемо возникающий вопрос о том, почему же в книге Бытия ни о какой эволюции явным образом ничего не написано, Коллинз предлагает такой ответ: мы просто не знаем, как это читать. “Никому из людей” - несмотря на неиссякающее обилие версий - “не известно, что именно хотел сказать автор библейского рассказа о сотворении мира. Мы должны продолжить исследование этого вопроса!”. И вообще, “если Бог, создав Вселенную, наделил людей умственными способностями для постижения законов, которые ею управляют” (заметим: для верующего человека все это - априорные представления, поэтому Коллинз по существу доказывает то, что для него “доказано” и так: то, из чего он при доказательстве исходит!), “желал ли Он, чтобы мы отвергли этот дар? Могут ли знания о Его творении умалять Его или угрожать Ему?” Вопрос, как мы понимаем, имеет смысл только в случае, если в качестве предпосылки уже принято, что творение БЫЛО. Собственно научными средствами доказать факт творения он и не пытается, кроме разве тех самых общих соображений, согласно которым все устроено слишком согласованно для того, чтобы возникнуть случайно; а сама по себе эволюция, будучи признана как факт, не способна обосновать мировоззрения - за ним приходится обращаться к вере.
По всей вероятности, Коллинз спроецировал свои научные знания на христианскую матрицу, и они прекрасно на нее легли, согласовавшись с ее основными чертами. (Те же места, на которых совпадения не обнаружились, он счел следствием нашей принципиально неполной осведомленности в том, что на самом деле сказано в Писании на его “ярком и поэтичном” - следственно, метафорическом и нуждающемся в интерпретациях - языке: нам просто еще предстоит это выяснить.) Удивляться этому не стоит: как мы помним, у западной науки с христианством - общие корни, общие исходные установки: христианство воспитало и сформировало ее прежде, чем та замыслила от него эмансипироваться и продолжать исследование мира (реализуя не опознаваемые в себе христианские установки) уже самостоятельно.
Кстати, интересно заметить, что представления Коллинза о “взаимодополнительности” науки и веры разделял, как видно из рассмотренного нами сборничка, и сам Альберт Эйнштейн (о, не потому, чтобы Коллинз был конгениален Эйнштейну: на самом деле это очень распространенная в западных культурах точка зрения). Он, правда, не менее автора предисловия к сборнику его цитат склонялся к тому, чтобы подходить к вере утилитарно - с ее помощью-де можно сделать то, чего средствами науки не сделаешь. “Я не считаю, - говорил он в диалоге с Мэрфи, - что наука может учить людей морали. Я не верю, что философию морали вообще можно построить на научной основе. Например, Вы не могли бы научить людей, чтобы те завтра пошли на смерть, остаивая научную истину. Наука не имеет такой власти над человеческим духом. Оценка жизни и всех ее наиболее благородных проявлений зависит лишь от того, что дух ожидает от своего собственного будущего. Всякая же попытка свести этику к научным формулам неизбежно обречена на неудачу. В этом я полностью убежден. С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что высшие разделы научного исследования и общий интерес к научной теории имеют огромное значение, поскольку приводят людей к более правильной оценке результатов духовной деятельности. Но содержание научной теории само по себе не создает моральной основы поведения личности”.
Почему Бог не любит ветчину: ответы ради самих ответов
Чтобы были представлены совсем уж все мыслимые, по крайней мере в интересующем нас культурном кругу, взгляды на отношения между верой и рациональным исследованием, упомянем книгу “светского гуманиста” Кристофера Хитченза (названного в аннотации “одним из самых влиятельных интеллектуалов нашего времени”) с простодушно-категоричным названием “Бог не любовь: Как религия все отравляет”1. Особенно долго задерживаться на ней, правда, не стоит, ибо книжка, по совести сказать, довольно грубая, и общий характер суждений в ней не слишком превосходит в сложности упомянутый заголовок. По-английски книга, вышедшая в оригинале в 2007 году, называется несколько иначе: “Бог не велик” и признается собратьями плодовитого автора по культурной среде одной из его наиболее известных книг, а сам Хитченз, наряду с другими англоязычными вестниками атеизма Ричардом Докинзом, Сэмом Харрисом и Дэниелом Деннетом, удостоился сравнения аж с одним из четырех всадников Апокалипсиса2.
1 Кристофер Хитченз. Бог не любовь: Как религия все отравляет / Перевод с английского. - М.: Альпина нон-фикшн, 2011.
2http://ru.wikipedia.org/wiki/%D5%E8%F2%F7%E5%ED%F1,_%CA%F0%E8%F1%
F2%EE%F4%E5%F0
Для Апокалипсиса, однако, как-то мелковато.
Справедливости ради надо сказать, что американец английского происхождения Хитченз - не ученый и не имеет опыта собственной исследовательской работы; поэтому ни единого научного аргумента мы у него не найдем - если, конечно, не считать таковым то, что в конце жизни он, мучительно умиравший от рака, завещал отдать свое тело на медицинские исследования, что и было сделано. Свою борьбу с религией и верой он ведет исключительно с позиций “здравого смысла”. Кристофер Хитченз, оставивший сей мир в декабре минувшего года (1949-2011), именно что “публичный интеллектуал”: журналист, публицист и писатель, колумнист изданий “Vanity Fair”, “Slate”, “The Atlantic”, “World Affairs”, “The Nation” и “Free Inquiry”. Узнавать все это приходится из “Википедии” - “Альпина нон-фикшн”, к сожалению, почему-то не озаботилась предисловием - не только основательным, анализирующим, ставящим автора и его размышления в какой бы то ни было контекст, а вообще никаким - ни к этой книге, ни к другим, о которых мы здесь говорили, с единственным радующим исключением “эйнштейновского” сборника. Опять же ради справедливости признать надо и то, что с общей поверхностностью соображений Хитченза это вполне согласуется.
Все возражения автора против религии и веры сводятся, по существу, к единственному: они лживы и корыстны. Сам Хитченз насчитывает у себя “четыре фундаментальных возражения против религиозной веры”: “Во-первых, она представляет в ложном свете происхождение человека и вселенной. Во-вторых, из-за этого исходного заблуждения она умудряется скрещивать верх раболепия с верхом нарциссизма. В-третьих, она одновременно является результатом и причиной опасного подавления сексуальности. И, наконец, в ее основе лежит элементарное стремление выдать желаемое за действительное”. Нет, есть еще: кроме того, “люди, оказавшиеся у власти, используют религию для ее укрепления”. Она - орудие угнетения и насилия. “Под властью религии слишком многие <…> присуждали себе право совершать поступки, которые вызвали бы негодование даже у владельца борделя или военного преступника”. “Естественное здравомыслие и ясность рассудка” были - усилиями Церкви - затоптаны и выжжены каленым железом у такого числа людей, что на одно их перечисление не хватит целой жизни”.
Далее картина очень традиционная. В последующих двух десятках небольших глав - “Религия убивает”, “Немного о свиньях, или Почему Бог так не любит ветчину”, “Религия опасна для вашего здоровья”, “Нищета религиозной метафизики”, “Коран - плагиат иудейских и христианских мифов”, “Мутные истоки религии”, “Религия как первородный грех”… - автор повторяет на разном материале одну-единственную мысль: религиозные представления о мире и человеке лживы, противоречивы и вредны. И приходит к выводу: “У религии не осталось оправданий. Благодаря телескопу и микроскопу ее объяснения больше ни на что не годятся”, “нам нужна новая эпоха Просвещения”.
Читатель вправе задаться вопросом, избавляет ли от всех названных опасностей - от непонимания истинного происхождения человека и вселенной; от раболепия и нарциссизма, от подавления сексуальности, от жестокости, от стремлений выдавать желаемое за действительное - последовательный рационализм, не отделимый от атеизма. Ответ Хитченза - безусловно, да. При том, правда, условии, что он действительно будет осуществлен последовательно, без малейших уступок нерациональным иллюзиям.
“Более всего, - пишет он в заключение, - нам необходима новая эра Просвещения, основанная на понимании того, что истинный предмет человеческого познания - сам человек. В отличие от своих предшественниц, новая эпоха Просвещения не будет всецело полагаться на героические прорывы одаренных и необычайно храбрых одиночек. Она вполне по силам человеку средних способностей. Чтение литературы, как ради нее самой, так и ради вечных этических проблем, что в ней затрагиваются, может с лихвой заменить священные тексты, оказавшиеся безнравственными фабрикациями. Полная свобода научного поиска и мгновенный электронный доступ огромной массы людей к новым открытиям в корне изменят наши представления о научно-исследовательской работе. <…> теперь можно, наконец, навсегда отделить половую жизнь от страха, болезней и тирании - при условии полного исключения религии из этой сферы”. (Было бы интересно узнать, почему же тогда боятся, мучают друг друга и даже, как ни странно, болеют неверующие, которые и не думают включать в свои отношения никакую религию. Но - не дает ответа.)
“Содержание научной теории, - писал, напомним, Эйнштейн, - само по себе не создает моральной основы поведения личности”. А вот Хитченз уверен: создает.
“<…> мы должны, - говорит Хитченз далее, - преодолеть собственное прошлое. Мы должны вырваться из костлявых рук, что тянутся к нам оттуда, пытаясь затащить назад в катакомбы, назад к зловонным алтарям и тайному счастью унижать и унижаться. “Познай самого себя” - говорили древние греки, ненавязчиво предлагая найти утешение в философии”. (Заметим невзначай, что знаменитая фраза “Познай самого себя” была начертана не где-нибудь, а почему-то на фронтоне храма Аполлона в Дельфах.) “Сегодня очевидно: чтобы освободить разум для самопознания, надо знать врага в лицо и готовиться к схватке”.
“Мы с подозрением относимся ко всему, - говорит автор о себе и своих единомышленниках, - что противоречит науке или оскорбляет разум. <…> Нас объединяет уважение к свободе мысли, непредвзятости и поиску ответов ради самих ответов. <…> Нам знакома сила чуда, тайны и благоговения: у нас есть музыка, живопись и литература, и мы находим, что Шекспир, Толстой, Шиллер, Достоевский и Джордж Элиот справляются с глубокими нравственными вопросами гораздо лучше, чем нравоучительные мифы из священных книг. Разум и - за неимением лучшей метафоры - душу питает литература, а не Писание”.
Я уж не говорю о том случайном обстоятельстве, что вот Толстой и Достоевский, например, были явно верующими, и волновавшие их “глубокие нравственные” вопросы они не отделяли от вопросов веры, и написанное ими объясняется этим в решающей степени. Но вот откуда, интересно, в голове неверующего рационалиста вообще взялись такие понятия, как “чудо”, “тайна”, “благоговение”? А упорно сохраняющаяся - “лучшей” почему-то до сих пор не предложено! - метафора “души”? Откуда - представление об априорной ценности человека (сам же иронизировал: “Сколько плохо скрытого тщеславия нужно, чтобы мнить себя центром божественного плана?”) и такого странного его состояния, как свобода? А о ценности и достоинстве разума и истины, которую он непременно должен познавать?
И где же это было, в конце концов, сказано: “И познаете истину, и истина сделает вас свободными”1?..
1 Евангелие от Иоанна, 8:32.
Некоторые выводы: один язык и два зеркала
Итак, какая же складывается у нас на основании рассмотренного общая картина?
Сознавая, что наш обзор, волею обстоятельств, существенно неполон, что для настоящей его полноты было бы необходимо привлечь свидетельства представителей и других религий и конфессий (например, было бы интересно рассмотреть взгляды на этот предмет наших соотечественников, выросших либо внутри, либо, по крайней мере, около православной традиции), отважимся все-таки на некоторые выводы, тем более что материал очень красноречив.
Западная (а с нею и русская) культура, несомненно, продолжает определяться религией как культурной формой, ее многообразным и превесьма объемным, притом не всегда опознаваемым как таковое смысловым наследием - даже отрицая для себя ее актуальность, и явно имеет потребность в некотором представлении о Боге (хотя бы и отрицая Его бытие). Поэтому она конструирует для себя Бога - отношение к Которому уже далеко от безусловности прежних эпох - многими разными способами, в том числе и средствами науки - бывшей главным культурным авторитетом XIX-XX веков, но к нашему времени - уже к концу ХХ века - тоже ощутимо сдавшей (общекультурные) позиции. И все-таки именно эти средства до сих пор воспринимаются как одни из самых убедительных.
Стратегии же самоопределения наших современников по отношению к Богу и религии сводятся в основном к тому, чтобы так или иначе приспособить эти универсалии к своим ценностям и интересам, часто весьма далеким от собственно религиозных.
Скорее всего такая ситуация неизбежна уже хотя бы потому, что - независимо от того, существует Бог или нет, один Он или Их много, каковы “на самом деле” Его (Их) взаимоотношения с миром - наша культурная память неустранимо обоснована веками религиозного - или неотрывного от религиозности, так или иначе сопровождавшегося ею, - опыта и тщательно этим опытом проработана. Сами употребляемые нами понятия (понятия смысла, идеала, цели, ценности…) имеют структуру, этим опытом сформированную, через него пропущенную. Рассматривая эти предметы, мы скорее всего обречены видеть вместо них оптический прибор, который сами же и сконструировали.
В общем, это - история об отношении всякой культуры с ее исходными очевидностями. Об их неустранимости - и, видимо, принципиально неполной прозрачности для позднейшего исследующего взгляда. Особенно - изнутри той же самой культуры.
Служить надежным опровержением религиозного опыта и религиозной картины мира - и прийти с ними в окончательное и неразрешимое противоречие - западная наука (а другой-то - развитой в хоть сколько-нибудь сопоставимой степени - у нас и нет) оказывается в конечном счете неспособной потому, что выросла из одного корня с христианством, долгое время культивировалась в его лоне, возникши как стремление понять язык, на котором написана Книга Природы, и тем самым - постичь замысел Творца, “инструкцию, по которой мы сотворены”, как выразился Фрэнсис Коллинз. Думая, что спорят, западные наука и религия говорят на самом деле на одном языке (ну ладно, пусть на двух диалектах одного языка, вполне друг для друга прозрачных) и смотрятся друг в друга, как в зеркало. У них общий, выражаясь языком одной из спорщиц, генетический код (важнейший его элемент - представление об Истине как высшей ценности и о необходимости ее познания. На вопрос, “зачем” ее познавать, у религии как раз есть ответ столь же внятный, сколь и всеобъемлющий. Наука, если она последовательно честна и не превращается в идеологию, на такие вопросы вообще не отвечает.) Они ссорятся, как родственники, которые слишком похожи. При этом важно, что религия и вера - все-таки гораздо старше своей оппонентки.
Совершенно обойтись без какой-либо из этих составляющих западное мировосприятие, как показывает опыт, все-таки не в силах. Отказ от религиозной компоненты довольно скоро оборачивается дефицитом смысла (внятных, глубоких и убедительных ответов на то самое “зачем”) и продуцированием псевдорелигиозных, ведущих в дурную бесконечность вариантов такого ответа типа “затем, чтобы подчинить себе природу”, “затем, чтобы построить бесклассовое общество”, “затем, чтобы освободиться”… Ну а ЭТО все - зачем?.. Отказ же от рационального, стремящегося к автономии, предельно критичного к собственным основаниям исследования попросту оглупляет человека, делает его наивным, поверхностным, уязвимым для химер и суеверий любого рода.
Исторический опыт нашей цивилизации в целом кажется очень сопоставимым, прямо-таки изоморфным с личным опытом Карен Армстронг. Имея в детстве - в начале своей истории - коренные, формирующие представления о Трансцендентной Реальности (какими бы именами Та ни называлась) и пройдя через отроческий период Ее эмансипирующего отрицания - она со временем приходит к мысли, что от своих основ ей никуда не деться. Можно только переопределяться по отношению к ним, заново это отношение прояснять, выдумывать (это - обязательно!) и выстраивать - чем мы теперь, собственно, и занимаемся.
This entry was originally posted at http://gertman.dreamwidth.org/126150.html. Please comment there using OpenID.
Создать Создателя
Литература о религии и религия в культуре начала XXI века
Дружба народов. - № 4. - 2012. = http://magazines.russ.ru/druzhba/2012/4/b19-pr.html
ПРОДОЛЖЕНИЕ. - Начало здесь: http://gertman.livejournal.com/126109.html
Убежденность и доказательства: вера исследователя
Самое время вспомнить об Эйнштейне - чьим именем составители его цитатника клялись нам в том, что ученый, если только он достаточно честен, если и использует имя Бога, то - как иносказание еще не освоенной средствами его науки неизвестности, по крайней мере - как воображаемую гарантию для перешагивания недоступных (пока) разуму пропастей, через которые рано или поздно непременно, если хорошо постараться, будут построены мосты. Тут остро недостает свидетельства самих ученых - причем не каких-нибудь, а естественников, исследователей-практиков. Есть у нас под рукой и такое.
Книга Фрэнсиса Коллинза “Доказательство Бога: Аргументы ученого”1 выдерживает уже второе русское издание, что опять-таки - показатель интереса к проблеме. Автор - ученый даже дважды. Прежде всего он - один из ведущих американских генетиков, долгое время возглавлял не что-нибудь, а проект по расшифровке генома человека (координируя работу нескольких тысяч генетиков в шести странах). Проект оказался успешен - что, пожалуй, способно служить аргументом в пользу того, что с критичностью и адекватностью у его руководителя все в порядке. “Работая в Мичиганском университете, - сообщает заметка “Об авторе”, - он участвовал в исследованиях по медицинской генетике, позволивших выявить мутации, вызывающие муковисцидоз, нейрофиброматоз и болезнь Хантингтона”. Кроме того, по первому образованию Коллинз - физик. Родившийся и выросший “на небольшой ферме, в доме без водопровода”, он был сыном “свободомыслящих родителей”, которые не дали ему религиозного воспитания (не забудем, правда, и о том, что о внедрении в юного Коллинза исходных религиозных представлений не могла не позаботиться более широкая среда, тем более что мальчиком он пел в хоре “при местной епископальной церкви” - исключительно, как подчеркивали его родители, ради музыкального образования). В юности Коллинз был агностиком, “а позднее, в период работы над диссертацией по физической химии, стал убежденным атеистом. Его мировоззрение начало меняться лишь тогда, когда он решил сменить научную специализацию и, поступив в медицинский колледж, на примере своих пациентов убедился в силе истинной веры”. Но это - аргументация все-таки не вполне от науки. А как она возможна - совсем от науки, ее средствами?
1 Фрэнсис Коллинз. Доказательство Бога: Аргументы ученого / Перевод с английского. - М.: Альпина нон-фикшн, 2009.
Именно такую возможность и демонстрирует Коллинз в “Доказательстве Бога”.
Результаты проекта “Геном человека” он прокомментировал так: “мы впервые сумели заглянуть в инструкцию, по которой сотворены и которая до сих пор была известна одному лишь Богу”, а в “успешном картировании генома человека и дешифровке этого величайшего в мире текста” усмотрел не только “потрясающее научное достижение”, но и “повод почтительно склониться перед Богом”. “Вера в Бога, - считает он, - может быть результатом сознательного выбора в рамках рационализма, а ее принципы фактически дополняют те, на которые опирается наука”.
Для понимания устройства позиции Коллинза важнее всего в этом утверждении нам будет слово “дополняют”. Запомним его.
В своей книге Коллинз вступает в полемику, с одной стороны, со знаменитым американским ниспровергателем религии, биологом, “выдающимся эволюционистом” Ричардом Докинзом (издававшимся, кстати, и у нас1 ), который утверждал, что “вера в эволюцию предполагает атеизм”. “Вера, - цитирует оппонента Коллинз, - прекрасная отговорка, замечательное оправдание для того, чтобы избежать необходимости думать и оценивать доказательства.
Она - убежденность вопреки отсутствию доказательств, а может быть, даже по причине их отсутствия… Вера, будучи убежденностью, не основанной на доказательствах, является главным злом всякой религии”. С другой стороны, оппонентами Коллинза становятся “некоторые религиозные фундаменталисты”, нападающие на научные методы на том основании, что-де “полученные с их помощью знания опасны и недостоверны, а единственное надежное средство раскрытия научной истины - это буквальная интерпретация священных текстов”. В качестве “самого знаменитого сторонника” этой позиции Коллинз упоминает и цитирует некоего Генри Р.Морриса2 : “Ложь об эволюции, - гневался Моррис, - доминирует в современной научной мысли и пронизывает все ее сферы. Отсюда с неизбежностью следует, что на эволюционизме лежит основная ответственность и за гибельные политические преобразования, и за повсеместно ускоряющееся разрушение нравственных устоев и обращение в хаос социальной жизни… Когда наука и Библия расходятся, это значит, что ученые неверно проинтерпретировали собственные данные”.
1 Ричард Докинз. Бог как иллюзия. - Перевод с англ. Н.Смелковой - М.: КоЛибри,
2010. - Это - помимо его популярных книг о биологии: “Эгоистичный ген” (М.: Мир, 1993) и “Расширенный фенотип: длинная рука гена” (М.: Астрель, Corpus, 2010).
2 По всей видимости, его не следует путать с Генри Мэддисоном Моррисом, доктором физико-математических наук и проповедником, возглавлявшим аж две “научные креационистские” организации в США и известным, среди прочего, книгой “Сотворение мира: научный подход”, существующей и в русском переводе (http://anwarrior.narod.ru/creation/books/morris1.htm).
Нет, Коллинз - не сторонник ни одной из предлагаемых крайностей (тут очень многое, думаю, определяют личный темперамент и особенности личного мышления). Он не готов принять сторону даже той умеренной точки зрения, представленной, например, “покойным биологом Стивеном Джеем Гулдом” - “наверное, самым читаемым популяризатором эволюционной теории после Докинза”, - согласно которому наука и религия, рациональное исследование и вера попросту занимаются разными вещами и “должны занимать отдельные "непересекающиеся магистериумы"”. Коллинз намерен их синтезировать.
В результате, правда, он не столько их синтезирует - сводит в непротиворечивое единство, - сколько запараллеливает, размещает на разных параллельных уровнях такого единства (вера размещается выше). По существу, он придерживается той же точки зрения, что и Стивен Джей Гулд: наука и религия занимаются-таки разными вещами - наука отвечает на вопросы “как?” и “почему?”, религия - на вопрос “зачем?”. С единственной, однако, поправкой: все эти вопросы и ответы - об одном, просто с разных сторон. “Учение об эволюции лишь проливает свет на методы, которыми Он действует”: Бог, полагает Коллинз, в самом деле создал людей - только не сразу из ничего, как сказано в Писании, а “путем эволюции” (такую позицию он именует “теистическим эволюционизмом”). “Исследование генома неизбежно приводит к заключению, что люди и другие живые существа Земли произошли от общего предка”. Однако, “как ни интересно сравнение геномов, оно не отвечает на вопрос, что такое быть человеком. <…> у людей есть некоторые особенности, о которых нам никогда не сможет рассказать одна лишь последовательность ДНК, сколько бы мы ни собрали информации о биологических функциях”. Рассказать об этом может лишь “Нравственный закон” и “поиск Бога”.
На неминуемо возникающий вопрос о том, почему же в книге Бытия ни о какой эволюции явным образом ничего не написано, Коллинз предлагает такой ответ: мы просто не знаем, как это читать. “Никому из людей” - несмотря на неиссякающее обилие версий - “не известно, что именно хотел сказать автор библейского рассказа о сотворении мира. Мы должны продолжить исследование этого вопроса!”. И вообще, “если Бог, создав Вселенную, наделил людей умственными способностями для постижения законов, которые ею управляют” (заметим: для верующего человека все это - априорные представления, поэтому Коллинз по существу доказывает то, что для него “доказано” и так: то, из чего он при доказательстве исходит!), “желал ли Он, чтобы мы отвергли этот дар? Могут ли знания о Его творении умалять Его или угрожать Ему?” Вопрос, как мы понимаем, имеет смысл только в случае, если в качестве предпосылки уже принято, что творение БЫЛО. Собственно научными средствами доказать факт творения он и не пытается, кроме разве тех самых общих соображений, согласно которым все устроено слишком согласованно для того, чтобы возникнуть случайно; а сама по себе эволюция, будучи признана как факт, не способна обосновать мировоззрения - за ним приходится обращаться к вере.
По всей вероятности, Коллинз спроецировал свои научные знания на христианскую матрицу, и они прекрасно на нее легли, согласовавшись с ее основными чертами. (Те же места, на которых совпадения не обнаружились, он счел следствием нашей принципиально неполной осведомленности в том, что на самом деле сказано в Писании на его “ярком и поэтичном” - следственно, метафорическом и нуждающемся в интерпретациях - языке: нам просто еще предстоит это выяснить.) Удивляться этому не стоит: как мы помним, у западной науки с христианством - общие корни, общие исходные установки: христианство воспитало и сформировало ее прежде, чем та замыслила от него эмансипироваться и продолжать исследование мира (реализуя не опознаваемые в себе христианские установки) уже самостоятельно.
Кстати, интересно заметить, что представления Коллинза о “взаимодополнительности” науки и веры разделял, как видно из рассмотренного нами сборничка, и сам Альберт Эйнштейн (о, не потому, чтобы Коллинз был конгениален Эйнштейну: на самом деле это очень распространенная в западных культурах точка зрения). Он, правда, не менее автора предисловия к сборнику его цитат склонялся к тому, чтобы подходить к вере утилитарно - с ее помощью-де можно сделать то, чего средствами науки не сделаешь. “Я не считаю, - говорил он в диалоге с Мэрфи, - что наука может учить людей морали. Я не верю, что философию морали вообще можно построить на научной основе. Например, Вы не могли бы научить людей, чтобы те завтра пошли на смерть, остаивая научную истину. Наука не имеет такой власти над человеческим духом. Оценка жизни и всех ее наиболее благородных проявлений зависит лишь от того, что дух ожидает от своего собственного будущего. Всякая же попытка свести этику к научным формулам неизбежно обречена на неудачу. В этом я полностью убежден. С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что высшие разделы научного исследования и общий интерес к научной теории имеют огромное значение, поскольку приводят людей к более правильной оценке результатов духовной деятельности. Но содержание научной теории само по себе не создает моральной основы поведения личности”.
Почему Бог не любит ветчину: ответы ради самих ответов
Чтобы были представлены совсем уж все мыслимые, по крайней мере в интересующем нас культурном кругу, взгляды на отношения между верой и рациональным исследованием, упомянем книгу “светского гуманиста” Кристофера Хитченза (названного в аннотации “одним из самых влиятельных интеллектуалов нашего времени”) с простодушно-категоричным названием “Бог не любовь: Как религия все отравляет”1. Особенно долго задерживаться на ней, правда, не стоит, ибо книжка, по совести сказать, довольно грубая, и общий характер суждений в ней не слишком превосходит в сложности упомянутый заголовок. По-английски книга, вышедшая в оригинале в 2007 году, называется несколько иначе: “Бог не велик” и признается собратьями плодовитого автора по культурной среде одной из его наиболее известных книг, а сам Хитченз, наряду с другими англоязычными вестниками атеизма Ричардом Докинзом, Сэмом Харрисом и Дэниелом Деннетом, удостоился сравнения аж с одним из четырех всадников Апокалипсиса2.
1 Кристофер Хитченз. Бог не любовь: Как религия все отравляет / Перевод с английского. - М.: Альпина нон-фикшн, 2011.
2http://ru.wikipedia.org/wiki/%D5%E8%F2%F7%E5%ED%F1,_%CA%F0%E8%F1%
F2%EE%F4%E5%F0
Для Апокалипсиса, однако, как-то мелковато.
Справедливости ради надо сказать, что американец английского происхождения Хитченз - не ученый и не имеет опыта собственной исследовательской работы; поэтому ни единого научного аргумента мы у него не найдем - если, конечно, не считать таковым то, что в конце жизни он, мучительно умиравший от рака, завещал отдать свое тело на медицинские исследования, что и было сделано. Свою борьбу с религией и верой он ведет исключительно с позиций “здравого смысла”. Кристофер Хитченз, оставивший сей мир в декабре минувшего года (1949-2011), именно что “публичный интеллектуал”: журналист, публицист и писатель, колумнист изданий “Vanity Fair”, “Slate”, “The Atlantic”, “World Affairs”, “The Nation” и “Free Inquiry”. Узнавать все это приходится из “Википедии” - “Альпина нон-фикшн”, к сожалению, почему-то не озаботилась предисловием - не только основательным, анализирующим, ставящим автора и его размышления в какой бы то ни было контекст, а вообще никаким - ни к этой книге, ни к другим, о которых мы здесь говорили, с единственным радующим исключением “эйнштейновского” сборника. Опять же ради справедливости признать надо и то, что с общей поверхностностью соображений Хитченза это вполне согласуется.
Все возражения автора против религии и веры сводятся, по существу, к единственному: они лживы и корыстны. Сам Хитченз насчитывает у себя “четыре фундаментальных возражения против религиозной веры”: “Во-первых, она представляет в ложном свете происхождение человека и вселенной. Во-вторых, из-за этого исходного заблуждения она умудряется скрещивать верх раболепия с верхом нарциссизма. В-третьих, она одновременно является результатом и причиной опасного подавления сексуальности. И, наконец, в ее основе лежит элементарное стремление выдать желаемое за действительное”. Нет, есть еще: кроме того, “люди, оказавшиеся у власти, используют религию для ее укрепления”. Она - орудие угнетения и насилия. “Под властью религии слишком многие <…> присуждали себе право совершать поступки, которые вызвали бы негодование даже у владельца борделя или военного преступника”. “Естественное здравомыслие и ясность рассудка” были - усилиями Церкви - затоптаны и выжжены каленым железом у такого числа людей, что на одно их перечисление не хватит целой жизни”.
Далее картина очень традиционная. В последующих двух десятках небольших глав - “Религия убивает”, “Немного о свиньях, или Почему Бог так не любит ветчину”, “Религия опасна для вашего здоровья”, “Нищета религиозной метафизики”, “Коран - плагиат иудейских и христианских мифов”, “Мутные истоки религии”, “Религия как первородный грех”… - автор повторяет на разном материале одну-единственную мысль: религиозные представления о мире и человеке лживы, противоречивы и вредны. И приходит к выводу: “У религии не осталось оправданий. Благодаря телескопу и микроскопу ее объяснения больше ни на что не годятся”, “нам нужна новая эпоха Просвещения”.
Читатель вправе задаться вопросом, избавляет ли от всех названных опасностей - от непонимания истинного происхождения человека и вселенной; от раболепия и нарциссизма, от подавления сексуальности, от жестокости, от стремлений выдавать желаемое за действительное - последовательный рационализм, не отделимый от атеизма. Ответ Хитченза - безусловно, да. При том, правда, условии, что он действительно будет осуществлен последовательно, без малейших уступок нерациональным иллюзиям.
“Более всего, - пишет он в заключение, - нам необходима новая эра Просвещения, основанная на понимании того, что истинный предмет человеческого познания - сам человек. В отличие от своих предшественниц, новая эпоха Просвещения не будет всецело полагаться на героические прорывы одаренных и необычайно храбрых одиночек. Она вполне по силам человеку средних способностей. Чтение литературы, как ради нее самой, так и ради вечных этических проблем, что в ней затрагиваются, может с лихвой заменить священные тексты, оказавшиеся безнравственными фабрикациями. Полная свобода научного поиска и мгновенный электронный доступ огромной массы людей к новым открытиям в корне изменят наши представления о научно-исследовательской работе. <…> теперь можно, наконец, навсегда отделить половую жизнь от страха, болезней и тирании - при условии полного исключения религии из этой сферы”. (Было бы интересно узнать, почему же тогда боятся, мучают друг друга и даже, как ни странно, болеют неверующие, которые и не думают включать в свои отношения никакую религию. Но - не дает ответа.)
“Содержание научной теории, - писал, напомним, Эйнштейн, - само по себе не создает моральной основы поведения личности”. А вот Хитченз уверен: создает.
“<…> мы должны, - говорит Хитченз далее, - преодолеть собственное прошлое. Мы должны вырваться из костлявых рук, что тянутся к нам оттуда, пытаясь затащить назад в катакомбы, назад к зловонным алтарям и тайному счастью унижать и унижаться. “Познай самого себя” - говорили древние греки, ненавязчиво предлагая найти утешение в философии”. (Заметим невзначай, что знаменитая фраза “Познай самого себя” была начертана не где-нибудь, а почему-то на фронтоне храма Аполлона в Дельфах.) “Сегодня очевидно: чтобы освободить разум для самопознания, надо знать врага в лицо и готовиться к схватке”.
“Мы с подозрением относимся ко всему, - говорит автор о себе и своих единомышленниках, - что противоречит науке или оскорбляет разум. <…> Нас объединяет уважение к свободе мысли, непредвзятости и поиску ответов ради самих ответов. <…> Нам знакома сила чуда, тайны и благоговения: у нас есть музыка, живопись и литература, и мы находим, что Шекспир, Толстой, Шиллер, Достоевский и Джордж Элиот справляются с глубокими нравственными вопросами гораздо лучше, чем нравоучительные мифы из священных книг. Разум и - за неимением лучшей метафоры - душу питает литература, а не Писание”.
Я уж не говорю о том случайном обстоятельстве, что вот Толстой и Достоевский, например, были явно верующими, и волновавшие их “глубокие нравственные” вопросы они не отделяли от вопросов веры, и написанное ими объясняется этим в решающей степени. Но вот откуда, интересно, в голове неверующего рационалиста вообще взялись такие понятия, как “чудо”, “тайна”, “благоговение”? А упорно сохраняющаяся - “лучшей” почему-то до сих пор не предложено! - метафора “души”? Откуда - представление об априорной ценности человека (сам же иронизировал: “Сколько плохо скрытого тщеславия нужно, чтобы мнить себя центром божественного плана?”) и такого странного его состояния, как свобода? А о ценности и достоинстве разума и истины, которую он непременно должен познавать?
И где же это было, в конце концов, сказано: “И познаете истину, и истина сделает вас свободными”1?..
1 Евангелие от Иоанна, 8:32.
Некоторые выводы: один язык и два зеркала
Итак, какая же складывается у нас на основании рассмотренного общая картина?
Сознавая, что наш обзор, волею обстоятельств, существенно неполон, что для настоящей его полноты было бы необходимо привлечь свидетельства представителей и других религий и конфессий (например, было бы интересно рассмотреть взгляды на этот предмет наших соотечественников, выросших либо внутри, либо, по крайней мере, около православной традиции), отважимся все-таки на некоторые выводы, тем более что материал очень красноречив.
Западная (а с нею и русская) культура, несомненно, продолжает определяться религией как культурной формой, ее многообразным и превесьма объемным, притом не всегда опознаваемым как таковое смысловым наследием - даже отрицая для себя ее актуальность, и явно имеет потребность в некотором представлении о Боге (хотя бы и отрицая Его бытие). Поэтому она конструирует для себя Бога - отношение к Которому уже далеко от безусловности прежних эпох - многими разными способами, в том числе и средствами науки - бывшей главным культурным авторитетом XIX-XX веков, но к нашему времени - уже к концу ХХ века - тоже ощутимо сдавшей (общекультурные) позиции. И все-таки именно эти средства до сих пор воспринимаются как одни из самых убедительных.
Стратегии же самоопределения наших современников по отношению к Богу и религии сводятся в основном к тому, чтобы так или иначе приспособить эти универсалии к своим ценностям и интересам, часто весьма далеким от собственно религиозных.
Скорее всего такая ситуация неизбежна уже хотя бы потому, что - независимо от того, существует Бог или нет, один Он или Их много, каковы “на самом деле” Его (Их) взаимоотношения с миром - наша культурная память неустранимо обоснована веками религиозного - или неотрывного от религиозности, так или иначе сопровождавшегося ею, - опыта и тщательно этим опытом проработана. Сами употребляемые нами понятия (понятия смысла, идеала, цели, ценности…) имеют структуру, этим опытом сформированную, через него пропущенную. Рассматривая эти предметы, мы скорее всего обречены видеть вместо них оптический прибор, который сами же и сконструировали.
В общем, это - история об отношении всякой культуры с ее исходными очевидностями. Об их неустранимости - и, видимо, принципиально неполной прозрачности для позднейшего исследующего взгляда. Особенно - изнутри той же самой культуры.
Служить надежным опровержением религиозного опыта и религиозной картины мира - и прийти с ними в окончательное и неразрешимое противоречие - западная наука (а другой-то - развитой в хоть сколько-нибудь сопоставимой степени - у нас и нет) оказывается в конечном счете неспособной потому, что выросла из одного корня с христианством, долгое время культивировалась в его лоне, возникши как стремление понять язык, на котором написана Книга Природы, и тем самым - постичь замысел Творца, “инструкцию, по которой мы сотворены”, как выразился Фрэнсис Коллинз. Думая, что спорят, западные наука и религия говорят на самом деле на одном языке (ну ладно, пусть на двух диалектах одного языка, вполне друг для друга прозрачных) и смотрятся друг в друга, как в зеркало. У них общий, выражаясь языком одной из спорщиц, генетический код (важнейший его элемент - представление об Истине как высшей ценности и о необходимости ее познания. На вопрос, “зачем” ее познавать, у религии как раз есть ответ столь же внятный, сколь и всеобъемлющий. Наука, если она последовательно честна и не превращается в идеологию, на такие вопросы вообще не отвечает.) Они ссорятся, как родственники, которые слишком похожи. При этом важно, что религия и вера - все-таки гораздо старше своей оппонентки.
Совершенно обойтись без какой-либо из этих составляющих западное мировосприятие, как показывает опыт, все-таки не в силах. Отказ от религиозной компоненты довольно скоро оборачивается дефицитом смысла (внятных, глубоких и убедительных ответов на то самое “зачем”) и продуцированием псевдорелигиозных, ведущих в дурную бесконечность вариантов такого ответа типа “затем, чтобы подчинить себе природу”, “затем, чтобы построить бесклассовое общество”, “затем, чтобы освободиться”… Ну а ЭТО все - зачем?.. Отказ же от рационального, стремящегося к автономии, предельно критичного к собственным основаниям исследования попросту оглупляет человека, делает его наивным, поверхностным, уязвимым для химер и суеверий любого рода.
Исторический опыт нашей цивилизации в целом кажется очень сопоставимым, прямо-таки изоморфным с личным опытом Карен Армстронг. Имея в детстве - в начале своей истории - коренные, формирующие представления о Трансцендентной Реальности (какими бы именами Та ни называлась) и пройдя через отроческий период Ее эмансипирующего отрицания - она со временем приходит к мысли, что от своих основ ей никуда не деться. Можно только переопределяться по отношению к ним, заново это отношение прояснять, выдумывать (это - обязательно!) и выстраивать - чем мы теперь, собственно, и занимаемся.
This entry was originally posted at http://gertman.dreamwidth.org/126150.html. Please comment there using OpenID.