только детские книги читать
Где-то ближе к концу романа произошло у Пушкина что-то вроде смены парадигмы. Молодой и пылкий, он писал:
Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных...
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда...
Кажется, он их не столько боится, сколько презирает: безжизненные куклы, что они знают о жизни, о любви, зачем они живут на свете, зачем им красота?
Проходит время, Пушкин не молодеет, он женился или собирается, и до него доходит: а ведь для мужа-то это вроде как и хорошо?
И вот его прелестная нежная Татьяна:
У! Как теперь окружена
Крещенским холодом она!
Надпись ада тоже, видимо, явно прочитывалась, потому что Онегин шарахнулся и уполз в свою нору читать старые журналы...
Да... генерал, он же еще и князь, и его ласкает двор, в свое время избрал бледненькую провинциалочку, такую неискушенную, такую свежую, как ландыш потаенный или первый снег с крыши бани. А если бы он узнал, что его "ландыш" писал любовные письма светскому шалопаю, а потом прогуливался с ним наедине под кустами сирен - покажите мне такого генерала, который поверил бы, что они "так прошлись"...
А что ей теперь Онегин? Когда-то он свалился к ним в деревню из недоступных высших сфер, он казался существом иной породы, в это высшее существо она и влюбилась. Теперь - она в этих сферах царит, не прилагая никаких усилий, тяготится даже своим положением. И вдруг появляется - Пушкин не зря вспомнил Чацкого - бывший знакомый, бывший сосед, ничем не занятый, ничего не достигший, не такой уж и молодой, без всякого значения, наверняка почти все порастративший. Да кругом таких десятки вьются, надеются на протекцию, на знакомства... теперь она смотрит на него свысока, а он еще суетится вокруг, мельтешит, над ним явно посмеиваются. Он жалок! Пушкин сочувствует, просто в бой бросается - защитить друга, напоминает о каком-то его особом уме... только в чем этот ум проявляется, непонятно. Татьяне должно быть обидно, что ее таинственный возлюбленный так себя унижает.
Словом, пусть посидит, подумает.
Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных...
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда...
Кажется, он их не столько боится, сколько презирает: безжизненные куклы, что они знают о жизни, о любви, зачем они живут на свете, зачем им красота?
Проходит время, Пушкин не молодеет, он женился или собирается, и до него доходит: а ведь для мужа-то это вроде как и хорошо?
И вот его прелестная нежная Татьяна:
У! Как теперь окружена
Крещенским холодом она!
Надпись ада тоже, видимо, явно прочитывалась, потому что Онегин шарахнулся и уполз в свою нору читать старые журналы...
Да... генерал, он же еще и князь, и его ласкает двор, в свое время избрал бледненькую провинциалочку, такую неискушенную, такую свежую, как ландыш потаенный или первый снег с крыши бани. А если бы он узнал, что его "ландыш" писал любовные письма светскому шалопаю, а потом прогуливался с ним наедине под кустами сирен - покажите мне такого генерала, который поверил бы, что они "так прошлись"...
А что ей теперь Онегин? Когда-то он свалился к ним в деревню из недоступных высших сфер, он казался существом иной породы, в это высшее существо она и влюбилась. Теперь - она в этих сферах царит, не прилагая никаких усилий, тяготится даже своим положением. И вдруг появляется - Пушкин не зря вспомнил Чацкого - бывший знакомый, бывший сосед, ничем не занятый, ничего не достигший, не такой уж и молодой, без всякого значения, наверняка почти все порастративший. Да кругом таких десятки вьются, надеются на протекцию, на знакомства... теперь она смотрит на него свысока, а он еще суетится вокруг, мельтешит, над ним явно посмеиваются. Он жалок! Пушкин сочувствует, просто в бой бросается - защитить друга, напоминает о каком-то его особом уме... только в чем этот ум проявляется, непонятно. Татьяне должно быть обидно, что ее таинственный возлюбленный так себя унижает.
Словом, пусть посидит, подумает.