Вот такое кино...
Даниэль Готлиб Мессершмидт наслаждается: за столом любезного просвещенного губернатора цитируют латинских поэтов Овидия и Вергилия!
Лоренц Ланг, только что вернувшийся из Китая, решавший там пограничные споры и вопросы торговых караванов, привез с собой замечательного архиерея, знатока латинской поэзии, Иннокентия Кульчицкого; впоследствии он станет митрополитом Тобольским (позже причислен к лику святых. Совсем на днях были его именины, в день Сибирских святых, 23 июня по н.ст.). Этот замечательный человек разговаривал свободно и без всякого ханжества о вещах религиозных, о том, что было интересно иностранцам: почитании икон, постах... Два лютеранина (Ланг тоже швед) задают порой наивные вопросы и получают на них умные исчерпывающие ответы. Мессершмидт готов пересмотреть отношение к русским (варвары, дикое скопище пьяниц и хапуг), тем более что главный его обидчик - немец, в Петербурге, в Медицинской академии.
Временами разговор переходит на китайский. Господин Цао расспрашивает господина Ланга о положении китайских ученых и поэтов при власти маньчжур; правда ли, что каллиграфия в забвении, что письмо становится примитивным, вульгарным? А поэзия?...
Лоренц Ланг обещает показать привезенные книжки. Дэмбэй, знающий, как всякий образованный японец, хотя бы основы китайского, жадно вслушивается. Мессершмидт вспоминает, что царь посылал ему вдогонку распоряжение посетить заодно также и Китай и все что там найдется описать; Даниэль Готлиб отложил письмо и забыл о нем, по причине невозможности даже задуматься о постороннем в своих тогдашних обстоятельствах. Теперь вспомнил и думает: а почему бы нет?...
Стол накрыт в тени небольшой беседки из срубленных молодых березок, на холме, чуть в стороне от массового гулянья. Соотечественников, сподвижников, казачьих полковников, свата Игната Гагарин пригласит позже, что их смущать: разговор ведется, кроме латыни и китайского, на «немецком», т.е. на шведском. Как в приличных европейских домах, рядом с хозяином сидит хозяйка, до того юная, красивая, сияющая, что хоть не смотри... На маленькой хозяйке о-очень большого дома китайский шелк и золотые украшения. Она-то до сих пор полагала, что ее место возле котла с мясом, но Матвей Петрович вызвал из Тобольска повара, и на столе на больших блюдах разложено что-то ей неизвестное.
Молодая якутка хорошо говорит по-русски, с милым акцентом, понимает немецкий и может ответить на вопрос; но когда Ланг или Иннокентий читают Вергилия, так трепещут ее ресницы, так вспыхивают глаза, так меняется дыхание, словно она не слова понимает, а прямо волнуется о судьбе героев...
Со стороны, где бушует народная гульба, доносятся звуки бубнов, рогов и барабанов, заунывное пение. А здесь, в беседке, пронизанной лучами заходящего солнца, провозглашают учреждение Сибирской Академии Наук. Все встают, с криками «Виват!» поднимают бокалы... отнюдь не шампанского. Что же, князь объявил сухой закон, чтобы самому потихоньку от своего доблестного войска распивать вино? Нет. Еще в начале обеда сотрапезникам предложили, в виде научного эксперимента, попробовать и сравнить разные чаи, напитки и настои. Правда ли, что лучше всего возвращает здоровье чай из березовой чаги, или все же лучше черный, перезимовавший под снегом, лист бадана?.. Настойки облепихи, ирги, гонобобеля... не хочет ли кто-нб отведать кумыс?...
Первый президент академии Даниэль Мессершмидт пожелал назвать новое научное учреждение именем поляка Юрия Крижанича, проведшего 15 лет ссылки в г. Тобольске. Его труд «Historia de Sibiria» содержит этнографические сведения о вогулах, остяках, самоедах, татарах, бурятах, калмыках. Мессершмидт изучал книгу Николая Витсена (1696 г.) «О Северной и Восточной Тартарии», где автор ссылается на Крижанича.
Лоренц Ланг, только что вернувшийся из Китая, решавший там пограничные споры и вопросы торговых караванов, привез с собой замечательного архиерея, знатока латинской поэзии, Иннокентия Кульчицкого; впоследствии он станет митрополитом Тобольским (позже причислен к лику святых. Совсем на днях были его именины, в день Сибирских святых, 23 июня по н.ст.). Этот замечательный человек разговаривал свободно и без всякого ханжества о вещах религиозных, о том, что было интересно иностранцам: почитании икон, постах... Два лютеранина (Ланг тоже швед) задают порой наивные вопросы и получают на них умные исчерпывающие ответы. Мессершмидт готов пересмотреть отношение к русским (варвары, дикое скопище пьяниц и хапуг), тем более что главный его обидчик - немец, в Петербурге, в Медицинской академии.
Временами разговор переходит на китайский. Господин Цао расспрашивает господина Ланга о положении китайских ученых и поэтов при власти маньчжур; правда ли, что каллиграфия в забвении, что письмо становится примитивным, вульгарным? А поэзия?...
Лоренц Ланг обещает показать привезенные книжки. Дэмбэй, знающий, как всякий образованный японец, хотя бы основы китайского, жадно вслушивается. Мессершмидт вспоминает, что царь посылал ему вдогонку распоряжение посетить заодно также и Китай и все что там найдется описать; Даниэль Готлиб отложил письмо и забыл о нем, по причине невозможности даже задуматься о постороннем в своих тогдашних обстоятельствах. Теперь вспомнил и думает: а почему бы нет?...
Стол накрыт в тени небольшой беседки из срубленных молодых березок, на холме, чуть в стороне от массового гулянья. Соотечественников, сподвижников, казачьих полковников, свата Игната Гагарин пригласит позже, что их смущать: разговор ведется, кроме латыни и китайского, на «немецком», т.е. на шведском. Как в приличных европейских домах, рядом с хозяином сидит хозяйка, до того юная, красивая, сияющая, что хоть не смотри... На маленькой хозяйке о-очень большого дома китайский шелк и золотые украшения. Она-то до сих пор полагала, что ее место возле котла с мясом, но Матвей Петрович вызвал из Тобольска повара, и на столе на больших блюдах разложено что-то ей неизвестное.
Молодая якутка хорошо говорит по-русски, с милым акцентом, понимает немецкий и может ответить на вопрос; но когда Ланг или Иннокентий читают Вергилия, так трепещут ее ресницы, так вспыхивают глаза, так меняется дыхание, словно она не слова понимает, а прямо волнуется о судьбе героев...
Со стороны, где бушует народная гульба, доносятся звуки бубнов, рогов и барабанов, заунывное пение. А здесь, в беседке, пронизанной лучами заходящего солнца, провозглашают учреждение Сибирской Академии Наук. Все встают, с криками «Виват!» поднимают бокалы... отнюдь не шампанского. Что же, князь объявил сухой закон, чтобы самому потихоньку от своего доблестного войска распивать вино? Нет. Еще в начале обеда сотрапезникам предложили, в виде научного эксперимента, попробовать и сравнить разные чаи, напитки и настои. Правда ли, что лучше всего возвращает здоровье чай из березовой чаги, или все же лучше черный, перезимовавший под снегом, лист бадана?.. Настойки облепихи, ирги, гонобобеля... не хочет ли кто-нб отведать кумыс?...
Первый президент академии Даниэль Мессершмидт пожелал назвать новое научное учреждение именем поляка Юрия Крижанича, проведшего 15 лет ссылки в г. Тобольске. Его труд «Historia de Sibiria» содержит этнографические сведения о вогулах, остяках, самоедах, татарах, бурятах, калмыках. Мессершмидт изучал книгу Николая Витсена (1696 г.) «О Северной и Восточной Тартарии», где автор ссылается на Крижанича.