Вот такое кино...
Ах, какое это печальное кино! Какая печальная сказка!
Он идет к людям, к родичам (мы с вами одной крови...).
Иногда он предок, родоначальник людей. Хотя бы некоторых племен. В этой сказке-песне он сын Нуми-Торума, отца богов и людей, вырос на небе, на соболиных шкурках, но соскучился и захотел на яркую цветную землю.
И пошел к людям, к своим... и люди его приняли. Ох, как они его приняли!
Человеческие дети осчастливили меня подарками
из яркого шелка, дорогого сукна.
Все это в кузов берестяной кладу я.
Не забываю положить и серебряные монеты,
золотые серьги, сияющие бусы...
И большущий кузов берестяной поднимаю на спину
и иду к истокам таежной речки.
Прихожу я в чащу лесную, где живут Менквы.
Они встречают меня пронзительным свистом,
смехом язвительным встречают и говорят:
«К людям спускавшись, друг наш идет!»
Сами между собой и посмеиваются:
«Смотрите-ка, смотрите!
Скелет идет! Люди в костях его копались,
в мясе его ковырялись. Ть-фу!»
Он идет к людям, к родичам (мы с вами одной крови...).
Иногда он предок, родоначальник людей. Хотя бы некоторых племен. В этой сказке-песне он сын Нуми-Торума, отца богов и людей, вырос на небе, на соболиных шкурках, но соскучился и захотел на яркую цветную землю.
И пошел к людям, к своим... и люди его приняли. Ох, как они его приняли!
Человеческие дети осчастливили меня подарками
из яркого шелка, дорогого сукна.
Все это в кузов берестяной кладу я.
Не забываю положить и серебряные монеты,
золотые серьги, сияющие бусы...
И большущий кузов берестяной поднимаю на спину
и иду к истокам таежной речки.
Прихожу я в чащу лесную, где живут Менквы.
Они встречают меня пронзительным свистом,
смехом язвительным встречают и говорят:
«К людям спускавшись, друг наш идет!»
Сами между собой и посмеиваются:
«Смотрите-ка, смотрите!
Скелет идет! Люди в костях его копались,
в мясе его ковырялись. Ть-фу!»