ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА...
Какие дни! Как молод мир в мае! Листвие, цветие... птичие пение...
Как в народном сказе про царевича Осафия: «Во дальнеей во долине
Стояла прекрасная пустыня...»
И говорит она, пустыня, царевичу:
«Придет мать-весна крáсна,
Лýзья-болота разольются,
Древа листами оденýтся
И запоют птицы райски
Архангельскими голосами...»
И вот приводит фея-Вопрошательница старого друга во дальнюю во долину, и протекает по долине река, именем Марна. Достает широкую чашу, зачерпывает воды и подает Мерлину. Ясно, что неспроста. Волшебник смотрит в чашу... и отшатывается: что это? Это не вода!
Нет, это вода, конечно, но очень уж похожая на кровь... чаша явно горяча, и от нее поднимается пар, от пара кружится голова. Мерлин отталкивает чашу, отворачивается.
- Смотри, - сурово требует Фея. - Тебе и смотреть страшно, а им придется пережить, если смогут!
Сделав над собой усилие, старый мудрец заглядывает в чашу и, снова ужаснувшись, профессионально переводит свое прозрение в символический план. Теперь он видит крайне неприятного Дракона. Не изящного, гладкого, в сверкающей чешуе - тяжелого, грязного, в пучках спутанной шерсти, жирного, угрюмого, узкоглазого...
Чудовище ползет, медленно вытягивая свое тело то ли из пещеры, то ли из леса, то ли из-за горизонта. Не похоже, чтобы у него были крылья, но лапы огромны, когти чудовищны. Он приподнимается на лапах, озирает равнину, поводит головой и медленно, словно зевая расширяет пасть. Мерлину снова становится дурно. Может, лучше смотреть в реале...
Но из окрестных лесов, гор и холмов бросаются на дракона волки, вепри, медведи, барсы, совы, орлы, туры, очень крупные и помельче. Впереди их могучая матерая волчица с набухшими сосцами, и в очах ее такая ярость, что дракон чуть пятится назад. Но тут же с ревом поднимает страшную лапу. И звери бросаются на него. Но некоторые грызутся между собой...
Пока все предсказуемо и легко перетолкуемо. Вся политическая картина, неспокойная и ненадежная антигуннская коалиция. Дальше-то, дальше...
Дальше длится слишком долго. Огромная куча зверей шевелится, кружится, сжимается и разваливается. То показывается огромный чешуйчатый бок, то лапа, то хвост, и скрывается снова. То медведь, то волк отползают с разодранным брюхом, воют, истекают кровью, издыхают. Но и рев дракона переходит в визг, в стон. И скрежет слышится, как железом по железу; и хрипло гудят трубы; и словно колокол звонит в голове: гунн... гуннн... гуннн...
и сухо стучат барабаны: готт-готт-готт-готт-готт...
Проходят часы, фея ждет, вглядываясь тревожно в наклоненное лицо Мерлина. Кажется, он стареет на глазах, и красный пар от блюда с водой окутывает его...
Маг поднимает измученные глаза. Последний час они видели только куски растерзанной плоти. Некоторые шевелились... распознать их было невозможно.
- Не будет победителей, - хрипло, с трудом произносит провидец. - Не будет героев в этой битве, не будет славы, не будет наград, не будет добычи. Никто не учредит нового царства. Ни о ком не сложат бессмертную песнь, будет много-много убитых и раненых.
- Знание лучше незнания, - горько произносит Вопрошательница после долгого молчания. Но Мерлин не слышит. Он снова погрузил взгляд в тарелку...
Он видит наконец, как израненный Дракон перестает дергаться. Вепри и волки, кто уцелел, отползают подальше, чтобы не задохнуться от трупного смрада. Они зализывают раны. Встают на ноги. Победно ревут. И снова зеленеет трава, и снова реки текут прозрачной волной, и взлетают над лесами птицы. А в густых лесах, в скалах и ущельях, в пещерах и болотах укрываются тихие маленькие драконы...
Как в народном сказе про царевича Осафия: «Во дальнеей во долине
Стояла прекрасная пустыня...»
И говорит она, пустыня, царевичу:
«Придет мать-весна крáсна,
Лýзья-болота разольются,
Древа листами оденýтся
И запоют птицы райски
Архангельскими голосами...»
И вот приводит фея-Вопрошательница старого друга во дальнюю во долину, и протекает по долине река, именем Марна. Достает широкую чашу, зачерпывает воды и подает Мерлину. Ясно, что неспроста. Волшебник смотрит в чашу... и отшатывается: что это? Это не вода!
Нет, это вода, конечно, но очень уж похожая на кровь... чаша явно горяча, и от нее поднимается пар, от пара кружится голова. Мерлин отталкивает чашу, отворачивается.
- Смотри, - сурово требует Фея. - Тебе и смотреть страшно, а им придется пережить, если смогут!
Сделав над собой усилие, старый мудрец заглядывает в чашу и, снова ужаснувшись, профессионально переводит свое прозрение в символический план. Теперь он видит крайне неприятного Дракона. Не изящного, гладкого, в сверкающей чешуе - тяжелого, грязного, в пучках спутанной шерсти, жирного, угрюмого, узкоглазого...
Чудовище ползет, медленно вытягивая свое тело то ли из пещеры, то ли из леса, то ли из-за горизонта. Не похоже, чтобы у него были крылья, но лапы огромны, когти чудовищны. Он приподнимается на лапах, озирает равнину, поводит головой и медленно, словно зевая расширяет пасть. Мерлину снова становится дурно. Может, лучше смотреть в реале...
Но из окрестных лесов, гор и холмов бросаются на дракона волки, вепри, медведи, барсы, совы, орлы, туры, очень крупные и помельче. Впереди их могучая матерая волчица с набухшими сосцами, и в очах ее такая ярость, что дракон чуть пятится назад. Но тут же с ревом поднимает страшную лапу. И звери бросаются на него. Но некоторые грызутся между собой...
Пока все предсказуемо и легко перетолкуемо. Вся политическая картина, неспокойная и ненадежная антигуннская коалиция. Дальше-то, дальше...
Дальше длится слишком долго. Огромная куча зверей шевелится, кружится, сжимается и разваливается. То показывается огромный чешуйчатый бок, то лапа, то хвост, и скрывается снова. То медведь, то волк отползают с разодранным брюхом, воют, истекают кровью, издыхают. Но и рев дракона переходит в визг, в стон. И скрежет слышится, как железом по железу; и хрипло гудят трубы; и словно колокол звонит в голове: гунн... гуннн... гуннн...
и сухо стучат барабаны: готт-готт-готт-готт-готт...
Проходят часы, фея ждет, вглядываясь тревожно в наклоненное лицо Мерлина. Кажется, он стареет на глазах, и красный пар от блюда с водой окутывает его...
Маг поднимает измученные глаза. Последний час они видели только куски растерзанной плоти. Некоторые шевелились... распознать их было невозможно.
- Не будет победителей, - хрипло, с трудом произносит провидец. - Не будет героев в этой битве, не будет славы, не будет наград, не будет добычи. Никто не учредит нового царства. Ни о ком не сложат бессмертную песнь, будет много-много убитых и раненых.
- Знание лучше незнания, - горько произносит Вопрошательница после долгого молчания. Но Мерлин не слышит. Он снова погрузил взгляд в тарелку...
Он видит наконец, как израненный Дракон перестает дергаться. Вепри и волки, кто уцелел, отползают подальше, чтобы не задохнуться от трупного смрада. Они зализывают раны. Встают на ноги. Победно ревут. И снова зеленеет трава, и снова реки текут прозрачной волной, и взлетают над лесами птицы. А в густых лесах, в скалах и ущельях, в пещерах и болотах укрываются тихие маленькие драконы...