СВЯЗЬ ВРЕМЕН
Уж ты степь моя, степь сарматская,
Широко ты, степь, пораскинулась,
К морю Черному (т. е. к Понтý Эвксинскому) понадвинулась...
Пусть будет Сарматская. Имена переживают своих материальных носителей. Сарматами называли скифов, сарматами и скифами называли гуннов, гуннами называли татаро-монголов, которые были вовсе не татарами, а монголами в этой массе оставались только прямые потомки Чингиз-хана. И разве еще Субедей-багатур. Половцами называли куманов, кумыков, кыпчаков, берендеев и иже с ними. Русью называли... последняя версия, что это финское слово значило «купеческое товарищество» или «лодку с гребцами» - эти понятия совпадали, как «торговец» и «грабитель». В другой ветви финских языков странствующих торговцев, но менее воинственных, называли «пермь», также и страну, из которой они приходили - «Пермь», «Парма», «Биармия», «Бьярма». Это я недавно прочитала, и это было позже.
Заснеженная степь - она как море в романах о Хорнблауэре. Только и вставай на стременах, крути головой, поглядывай из-под руки: ничего на горизонте не чернеется? А если чернеется, это дерево или зверь? Или человек? Если человек, то вряд ли один; так их больше или меньше, чем нас?
Амиран совсем перестал спать. Послы императора Маркиана доверяют ему свою жизнь; он рискнул нанять в охрану нескольких удальцов-булгар, болтавшихся в степи за-зря, плохо вооруженных и голодных, на тощих конях. Посчитал, что так будет лучше; иначе, кто знает, они тащились бы за отрядом, выжидая только случая... он посулил им плату от славного султана Бейбарса, к которому направляется посольство, и возможность примкнуть к победоносному войску (по его, Амирана, протекции), обогатиться славой, совершить поход в неведомые богатейшие страны с дворцами и садами, разделить добычу с лучшими воинами Ойкумены...
Только это когда будет, а сейчас перед глазами полудиких наездников - породистые боевые кони в отличном убранстве, богатая одежда и легкие дорогие доспехи всадников, великолепные луки, мечи и копья - и плотно увязанные вьюки, очевидно, подарки Султану. Это ж кем надо быть, чтобы дожидаться неизвестных радостей в будущем?
Амиран не спит. Он может положиться на двух своих оруженосцев, Таулурда и Пшемысла. Но юноши сами того гляди задремлют в седлах от холода, однообразной белой пустыни и тоскливого ветра. Сами послы встревожены и стараются не терять бдительности, но что с них взять, книгочеев близоруких. Охрана из ромеев под командованием Амфибрахия... да это те же готы и мадьяры. Амфибрахий хотя бы армянин по отцу. Эти, конечно, держатся друг за друга, степные неприкаянные воины их страшат.
Есть у грузинского рыцаря еще одна причина для беспокойства. Но это подождет. Он подумает об этом позже. Какой чистый, гладкий снег... как покрывала на богатой постели... свалиться бы, завернуться, заснуть... застыть... Только безумные звезды не дают сомкнуть глаз.
Крик объездчика. Он въехал на редкий на равнине бугор, машет рукой, указывает. Люди позади, с той стороны, где солнце садилось. Кажется, много.
Их тоже заметили. Самый зоркий в отряде, младший из завербованных булгар, въезжает на пригорок и всматривается в даль. Ему кажется, что группа примерно равночисленная. Но как быстро темнеет... Постараются ли встречные тихонько уйти под покровом тьмы за горизонт, или наоборот подберутся ближе? Не отправить ли самим лазутчика? Двух-трех? Или стоять, изготовившись к обороне, слушать шорох каждой снежинки?
Молодой дозорный привстает на стременах и что-то кричит старшему брату, машет рукой.
- Он говорит, это люди нашего племени, - сообщает тот переводчику. - Посадка наша. Но оружие лучше. И кони.
Там, оттуда, видит наблюдатель, машут бунчуком. Что-то кричат. Два всадника отделяются от группы.
Тогда Афиногей решается отправить к ним своих переговорщиков. Одного из булгар, переводчика и Амирана с Таулурдом.
Быстро темнеет и, словно по волшебству, вновь становится светло. Разгораются звезды...
Пока те и другие путники разводят костры. Навешивают лошадям торбы с ячменем. Поспешно заваривают хлебово в котлах, оглядываясь на дозорных, следящих за сближением на мерцающей глади двух темных пятен. Обжигаясь, глотают густую шурпу.
- Возвращаются! - кричит молодой соколиноглазый воин, скатываясь кубарем с пригорка, и скачет навстречу брату.
Делегации обменялись парламентерами. Последние отблески костра озаряют двух справно снаряженных воинов-готов, старший явно привык командовать. Отчаянный Амиран, должно быть, сейчас представляется начальнику неизвестного отряда. Афиногей приказывает расстелить кошму, принести вина из драгоценного запаса, подбросить топлива на угли. Гостям предлагают вареное мясо и хлеб, отогретый у огня.
Гости сообщают, что они охраняют послов Великого Аттилы к могущественному Бейбарсу, повелителю Востока. Очень приятно, как кстати. А мы ромеи. Нам тоже туда. Вместе ехать веселей.
Примерно к полудню посольства съезжаются. Гуннов и готов возглавляют знатные люди, славянские вожди Свентослав и Долгозух. Амиран уже с ними познакомился. Замечательные воины! Дружинники тоже знакомятся настороженно.
Вечером второй оруженосец, Пшемысл, расседлывая коня Амирана, шепчет:
- Господин, этот князь, у которого рыжая борода, был на пиру, когда ты много кого порубил. И еще один воин, гот, я помню...
Да, думает Амиран. Моя шальная голова будет ценным подношением Аттиле. Но, конечно, куда более ценным буду я целиком, с руками, ногами и прочими частями, чтобы их отрезать по кусочку...
Широко ты, степь, пораскинулась,
К морю Черному (т. е. к Понтý Эвксинскому) понадвинулась...
Пусть будет Сарматская. Имена переживают своих материальных носителей. Сарматами называли скифов, сарматами и скифами называли гуннов, гуннами называли татаро-монголов, которые были вовсе не татарами, а монголами в этой массе оставались только прямые потомки Чингиз-хана. И разве еще Субедей-багатур. Половцами называли куманов, кумыков, кыпчаков, берендеев и иже с ними. Русью называли... последняя версия, что это финское слово значило «купеческое товарищество» или «лодку с гребцами» - эти понятия совпадали, как «торговец» и «грабитель». В другой ветви финских языков странствующих торговцев, но менее воинственных, называли «пермь», также и страну, из которой они приходили - «Пермь», «Парма», «Биармия», «Бьярма». Это я недавно прочитала, и это было позже.
Заснеженная степь - она как море в романах о Хорнблауэре. Только и вставай на стременах, крути головой, поглядывай из-под руки: ничего на горизонте не чернеется? А если чернеется, это дерево или зверь? Или человек? Если человек, то вряд ли один; так их больше или меньше, чем нас?
Амиран совсем перестал спать. Послы императора Маркиана доверяют ему свою жизнь; он рискнул нанять в охрану нескольких удальцов-булгар, болтавшихся в степи за-зря, плохо вооруженных и голодных, на тощих конях. Посчитал, что так будет лучше; иначе, кто знает, они тащились бы за отрядом, выжидая только случая... он посулил им плату от славного султана Бейбарса, к которому направляется посольство, и возможность примкнуть к победоносному войску (по его, Амирана, протекции), обогатиться славой, совершить поход в неведомые богатейшие страны с дворцами и садами, разделить добычу с лучшими воинами Ойкумены...
Только это когда будет, а сейчас перед глазами полудиких наездников - породистые боевые кони в отличном убранстве, богатая одежда и легкие дорогие доспехи всадников, великолепные луки, мечи и копья - и плотно увязанные вьюки, очевидно, подарки Султану. Это ж кем надо быть, чтобы дожидаться неизвестных радостей в будущем?
Амиран не спит. Он может положиться на двух своих оруженосцев, Таулурда и Пшемысла. Но юноши сами того гляди задремлют в седлах от холода, однообразной белой пустыни и тоскливого ветра. Сами послы встревожены и стараются не терять бдительности, но что с них взять, книгочеев близоруких. Охрана из ромеев под командованием Амфибрахия... да это те же готы и мадьяры. Амфибрахий хотя бы армянин по отцу. Эти, конечно, держатся друг за друга, степные неприкаянные воины их страшат.
Есть у грузинского рыцаря еще одна причина для беспокойства. Но это подождет. Он подумает об этом позже. Какой чистый, гладкий снег... как покрывала на богатой постели... свалиться бы, завернуться, заснуть... застыть... Только безумные звезды не дают сомкнуть глаз.
Крик объездчика. Он въехал на редкий на равнине бугор, машет рукой, указывает. Люди позади, с той стороны, где солнце садилось. Кажется, много.
Их тоже заметили. Самый зоркий в отряде, младший из завербованных булгар, въезжает на пригорок и всматривается в даль. Ему кажется, что группа примерно равночисленная. Но как быстро темнеет... Постараются ли встречные тихонько уйти под покровом тьмы за горизонт, или наоборот подберутся ближе? Не отправить ли самим лазутчика? Двух-трех? Или стоять, изготовившись к обороне, слушать шорох каждой снежинки?
Молодой дозорный привстает на стременах и что-то кричит старшему брату, машет рукой.
- Он говорит, это люди нашего племени, - сообщает тот переводчику. - Посадка наша. Но оружие лучше. И кони.
Там, оттуда, видит наблюдатель, машут бунчуком. Что-то кричат. Два всадника отделяются от группы.
Тогда Афиногей решается отправить к ним своих переговорщиков. Одного из булгар, переводчика и Амирана с Таулурдом.
Быстро темнеет и, словно по волшебству, вновь становится светло. Разгораются звезды...
Пока те и другие путники разводят костры. Навешивают лошадям торбы с ячменем. Поспешно заваривают хлебово в котлах, оглядываясь на дозорных, следящих за сближением на мерцающей глади двух темных пятен. Обжигаясь, глотают густую шурпу.
- Возвращаются! - кричит молодой соколиноглазый воин, скатываясь кубарем с пригорка, и скачет навстречу брату.
Делегации обменялись парламентерами. Последние отблески костра озаряют двух справно снаряженных воинов-готов, старший явно привык командовать. Отчаянный Амиран, должно быть, сейчас представляется начальнику неизвестного отряда. Афиногей приказывает расстелить кошму, принести вина из драгоценного запаса, подбросить топлива на угли. Гостям предлагают вареное мясо и хлеб, отогретый у огня.
Гости сообщают, что они охраняют послов Великого Аттилы к могущественному Бейбарсу, повелителю Востока. Очень приятно, как кстати. А мы ромеи. Нам тоже туда. Вместе ехать веселей.
Примерно к полудню посольства съезжаются. Гуннов и готов возглавляют знатные люди, славянские вожди Свентослав и Долгозух. Амиран уже с ними познакомился. Замечательные воины! Дружинники тоже знакомятся настороженно.
Вечером второй оруженосец, Пшемысл, расседлывая коня Амирана, шепчет:
- Господин, этот князь, у которого рыжая борода, был на пиру, когда ты много кого порубил. И еще один воин, гот, я помню...
Да, думает Амиран. Моя шальная голова будет ценным подношением Аттиле. Но, конечно, куда более ценным буду я целиком, с руками, ногами и прочими частями, чтобы их отрезать по кусочку...