क्यो॓ और कैसे मै॔ हिन्दी सीखने लगा
Очень люблю такие истории)) Какое счастье, что у нас есть возможность их услышать (или прочитать).
Наверно каждому задавали вопрос "почему Индия"?? ) Оказывается и среди "мэтров" "Мотивы и причины наших поступков не всегда ясны для нас самих..."
из ФБ Серебряного - https://www.facebook.com/sergei.serebriany/posts/10152766911140185?fref=nf
Я позволила себе скопировать этот текст из открытого доступа сюда, в ЖЖ - выше ссылка на оригинальный материал.
13-15 октября в Москве, в РГГУ, состоится Региональная конференция по языку хинди, организуемая Посольством Республики Индия в Москве совместно с РГГУ. Для брошюры, подготавливаемой к конференции, по просьбе ее организаторов я написал небольшой "мемуаразм", но сдал его слишком поздно, так что его не успели перевести на хинди и включить в эту брошюру. Чтобы добро не пропадало, помещаю этот мой "мемуаразм" здесь.
Почему и как я стал учить хинди
क्यो॓ और कैसे मै॔ हिन्दी सीखने लगा।
Летом 1962 года, окончив школу-десятилетку, я подал документы в Институт Восточных Языков (ИВЯ) при МГУ - и в своем заявлении написал, что хочу изучать язык хинди. Потом меня нередко разные люди спрашивали: «А почему хинди? Почему Вы захотели изучать Индию?» И я должен был сформулировать какое-то объяснение.
Мотивы и причины наших поступков не всегда ясны для нас самих, но я давно понял, что даже, казалось бы, очень индивидуальные решения и поступки большей частью обусловлены не столько индивидуальными особенностями и наклонностями человека, сколько более общими социальными причинами и обстоятельствами. Так и в моем случае: желание учить хинди возникло не столько из-за каких-то свойств моей неповторимой личности, сколько багодаря стечению исторических и социальных обстоятельств.
Жизненный путь человека во многом определяется тем поколением, к которому он приналежит, а также местом рождения и семьей, в которой он родился. Я родился вскоре после второй мировой войны, в 1946 году, в центре Москвы, недалеко от старого здания МГУ, где потом, в 1960-е годы, учился. Мое дошкольное детство прошло еще при Сталине. Один раз я даже видел Сталина живьем: на первомайской демонстрации 1951 года. Мой отец, член КПСС, пошел на эту демонстрацию вместе со мной. Он пронес меня на плечах по Красной площади. Сталин вместе с другими «вождями» стоял на трибуне Мавзолея и приветсвовал всех демонстрантов. В следующий раз я видел Сталина уже мертвым (буквально - в гробу), лежавшим внутри Мавзолея, рядом с Лениным.
Сталин был живым Богом, и этот Бог умер в марте 1953 года. Я хорошо помню день 5 марта 1953 года, когда народу объявили о смерти Сталина. Я был в детском саду. Все взрослые вокруг рыдали. Боялись, что разразится война или что-то еще более ужасное. Но ничего страшного не случилось. А вскоре, в 1956 году, мой друг-ровесник мне сказал: «Оказывается, Сталин - предатель». Так он понял разговоры взрослых о 20 съезде КППС и «секретной речи» Хрущева. Мои школьные годы пришлись на постепенную и, как я теперь понимаю, трусливую и лицемерную «десталинизацию». Когда я был в десятом классе, большую статую Сталина, которая стояла в вестибюле нашей школы, разрубили на куски и зарыли в школьном саду. Но к этому времени уже начал складываться смешной, несколько даже карикатурный «культ личности» Хрущева. «Советская действительность» (это был один из терминов советского «новояза») не могла внушать большого уважения. К тому времени, когда я закончил школу-десятилетку, у меня, как и у многих других молодых людей моего поколения, сложилось чувство (может быть, не всегда четко осознаваемое) неприятия окружающей «советской» жизни. Хотелось уйти от нее куда-нибудь подальше.
А с середины 1950-х годов в советском «медийном мире» всё большее место занимала Индия. Сталин, как известно, не очень верил в подлинность независимости Индии и считал лидеров Индийского Национального Конгресса, в том числе М.К.Ганди и Дж. Неру, «агентами британского империализма». Хрущев же «реабилитировал» независимую Индию и установил с ней «дружбу». В конце 1955 года Хрущев и Булганин (тодашний советский премьер-министр) посетили Индию с официальным визитом, а еще до этого, летом того же года, в СССР приезжал Дж.Неру. Аристократический, утонченный облик Неру заметно контрастировал с грубостью тогдашних советских «вождей». В 1961 в СССР, как и в остальном мире, широко отмечали столетие со дня рождения Рабиндраната Тагора. У меня до сих пор хранится номер журнала «Курьер ЮНЕСКО» на русском языке, изданный в 1961 году и посвященный юбилею Тагора. Из этого журнала и других публикаций тех лет возникал образ Индии как страны древней и великой культуры. Эта культура не противопоставляла себя явно официальной советской идеологии, которая нам преподносилась как «самая передовая» и единственно правильная (хотя ее лживость и убогость была уже достаточно очевидна), но как бы игнорировала ее, существовала как бы в другом измерении. Наивному советскому подростку, каким я был тогда, Индия предствлялась совсем иным миром, в который можно уйти от назойливых отечественных проповедников «марксизма-ленинизма». Из всех индийских языков в Москве, как я тогда узнал, преподавали только хинди - в ИВЯ. Поэтому я и решил поступить в этот институт и учить хинди.
Итак, летом 1962 года я сдал вступительные экзамены в Институт Восточных Языков при МГУ. И тогда, и теперь (в Институте Стран Азии и Африки при МГУ) на каждый курс принимали какое-то количество студентов и распределяли их по разным языковым «группам». Как мне объяснили, тех, кто сдал вступительные экзамены на все пятерки, зачисляли в «группу» того языка, который выбрал сам поступающий. А прочих распределяли по «группам» не согласно их желаниям, а по усмотрению начальства. Я сдал экзамены не очень успешно и, когда к концу августа пришел посмотреть результаты, выяснил, что меня зачислили в «группу», где будут изчать африканский язык хауса (о котором я прежде и не слышал). Обескураженный, я пошел на прием к декану Анатолию Тихоновичу Аксёнову и спросил, нельзя ли мне будет всё-таки учить хинди, а не хауса. Декан строго посмотрел на меня и произнес слова, которые я надолго запомнил: «Ты будешь учиться на деньги государства. И куда государство тебя пошлет, там ты и будешь учиться. А не нравится - уходи!». Уходить мне не хотелось, и я стал учить язык хауса.
Это было то, что на английском называется «blessing in disguise». Хауса нам преподавал Юрий Константинович Щеглов (1937-2009), замечательный филолог и во многих отношениях необыкновенный человек. В 1959 году он окончил романо-германское отделение филфака МГУ и к 1962 году уже был знаменит, среди прочего, своим «структурным» исследованием «Метаморфоз» Овидия. Но по причинам, о которых я могу только догадываться, он поступил в аспирантуру в ИВЯ и писал диссертацию о языке хауса. Щеглов начал изучать этот малоизученный тогда у нас язык лишь незадолго до того, как стал преподавать его нам - и получилось так, что мы изучали хауса почти вместе, одновременно учась у Щеглова умению (или искусству?) изучать иностранный язык. «Группа» у нас была хорошая, дружная, учить экзотический язык с умным и творческим преподавателем было интересно. Один из моих «одногруппников», Виктор Яковлевич Порхомовский, впоследствии стал крупным специалистом по афразийским языкам (хауса - один из афразийских языков).
Но в конце первого семестра я понял, что, как ни интересно и приятно учить язык хауса со Щегловым и с моими «согруппниками», африканская культура в целом меня всё же мало интересует и я по-прежнему хочу изучать Индию. Снова пошел к тому же декану. Он снова посмотрел на меня строго, но сказал: «Если сдашь в конце года экзамен по языку хинди, со второго курса переведу тебя в группу хинди». Это был вызов (challenge), который я не мог не принять. В «группе» хинди на моем курсе учился Саша (Александр Александрович) Малиновский, с которым я к тому времени уже подружился. Он - внук известного большевика А.А.Богданова (1873-1928), настоящая фамилия которого была тоже Малиновский, и сын видного генетика А.А. Малиновского. Советским студентам А.А.Богданов был известен прежде всего как «персонаж» книги В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритизм» (1908-1909). В этой книге Ленин обрушивался на Богданова (и других) за отступление от того, что Ленин считал «ортодоксальной» марксистской («материалистической») философией. Богданов написал в ответ небольшую книжку (ее в советских вузах, конечно, не изучали), в которой определял тип мышления Ленина как «религиозно-догматический». Саша Малиновский дал мне тогда почитать эту интересную книжку. Теперь мы знаем, что «религиозно-догматическое» мышление Ленина принесло много бед нашей стране. А научное и философское наследие Богданова до сих пор изучают - и называют Богданова одним из предшественников кибернетики.
У Саши Малиновского тоже был философский склад ума. Он решил учить хинди, потому что читал разные еще дореволюционные книги об Индии, которые были в их семейной библиотеке. Мы с ним часто и подолгу беседовали на разные темы. Когда же я решил учить хинди, чтобы в конце года сдать экзамен, я обратился к Саше за помощью. Хинди на нашем курсе преподавал тот же Анатолий Тихонович Аксенов (1923-1990), по образованию - военный переводчик. Типографски изданных уебников хинди тогда у нас не было. Была лишь «Грамматика хиндустани», авторами которой числились два Баранникова, отец и сын. И еще были разные ротапринтные учебные материалы. Саша дал мне свои учебные тетради, которые он вел на уроках хинди, и те ротапринтные материалы, по которым занимались студенты его группы.
Прежде всего надо было выучить дэванагари. Я спросил у Саши: «Трудно ли выучить дэванагари?». Он сказал: «Не трудно!». Мы сидели в одной из аудиторий ИВЯ, и Саша показал мне акшару «ка», написанную кем-то чернилами на одном из столов. «Ка» была выписана очень красиво, и я сразу ее запомнил: горизонталь и вертикаль (как русское или латинское «т»), слева - петля, а справа - уголок (или хвостик). С помощью Саши одну за другой я выучил акшары дэванагари, потом мы принялись за слова и грамматику. За первые полгода студенты «группы» хинди прошли не очень много. А грамматика хинди оказалась проще (во всяком случае, не сложнее) грамматики хауса. И мне пригодились уроки Щеглова по изучению экзотических языков (до того я учил английский и немецкий). Так что к концу учебного года я догнал студентов «группы» хинди и вместе с ними сдал годовой экзамен по хинди (Щеглову экзамен по хауса я тоже сдал - и мы надолго остались друзьями). Аксенов выполнил свое обещание и со второго курса перевел меня в «группу» хинди.
Еще год мы учились в одной «группе» с Сашей Малиновским, а потом он объявил, что стал православным христианином и крестился. За это его выгнали из университета. Но мы и с ним остались друзьями. Саша потом окончил математико-механический факультет Ленинградского университета и многие годы работал программистом. От православия он в конце концов отошел. В последние годы мы видимся редко, но иногда беседуем по телефону. Я ему очень благодарен за то, что он был моим первым учителем хинди.
Наверно каждому задавали вопрос "почему Индия"?? ) Оказывается и среди "мэтров" "Мотивы и причины наших поступков не всегда ясны для нас самих..."
из ФБ Серебряного - https://www.facebook.com/sergei.serebriany/posts/10152766911140185?fref=nf
Я позволила себе скопировать этот текст из открытого доступа сюда, в ЖЖ - выше ссылка на оригинальный материал.
13-15 октября в Москве, в РГГУ, состоится Региональная конференция по языку хинди, организуемая Посольством Республики Индия в Москве совместно с РГГУ. Для брошюры, подготавливаемой к конференции, по просьбе ее организаторов я написал небольшой "мемуаразм", но сдал его слишком поздно, так что его не успели перевести на хинди и включить в эту брошюру. Чтобы добро не пропадало, помещаю этот мой "мемуаразм" здесь.
Почему и как я стал учить хинди
क्यो॓ और कैसे मै॔ हिन्दी सीखने लगा।
Летом 1962 года, окончив школу-десятилетку, я подал документы в Институт Восточных Языков (ИВЯ) при МГУ - и в своем заявлении написал, что хочу изучать язык хинди. Потом меня нередко разные люди спрашивали: «А почему хинди? Почему Вы захотели изучать Индию?» И я должен был сформулировать какое-то объяснение.
Мотивы и причины наших поступков не всегда ясны для нас самих, но я давно понял, что даже, казалось бы, очень индивидуальные решения и поступки большей частью обусловлены не столько индивидуальными особенностями и наклонностями человека, сколько более общими социальными причинами и обстоятельствами. Так и в моем случае: желание учить хинди возникло не столько из-за каких-то свойств моей неповторимой личности, сколько багодаря стечению исторических и социальных обстоятельств.
Жизненный путь человека во многом определяется тем поколением, к которому он приналежит, а также местом рождения и семьей, в которой он родился. Я родился вскоре после второй мировой войны, в 1946 году, в центре Москвы, недалеко от старого здания МГУ, где потом, в 1960-е годы, учился. Мое дошкольное детство прошло еще при Сталине. Один раз я даже видел Сталина живьем: на первомайской демонстрации 1951 года. Мой отец, член КПСС, пошел на эту демонстрацию вместе со мной. Он пронес меня на плечах по Красной площади. Сталин вместе с другими «вождями» стоял на трибуне Мавзолея и приветсвовал всех демонстрантов. В следующий раз я видел Сталина уже мертвым (буквально - в гробу), лежавшим внутри Мавзолея, рядом с Лениным.
Сталин был живым Богом, и этот Бог умер в марте 1953 года. Я хорошо помню день 5 марта 1953 года, когда народу объявили о смерти Сталина. Я был в детском саду. Все взрослые вокруг рыдали. Боялись, что разразится война или что-то еще более ужасное. Но ничего страшного не случилось. А вскоре, в 1956 году, мой друг-ровесник мне сказал: «Оказывается, Сталин - предатель». Так он понял разговоры взрослых о 20 съезде КППС и «секретной речи» Хрущева. Мои школьные годы пришлись на постепенную и, как я теперь понимаю, трусливую и лицемерную «десталинизацию». Когда я был в десятом классе, большую статую Сталина, которая стояла в вестибюле нашей школы, разрубили на куски и зарыли в школьном саду. Но к этому времени уже начал складываться смешной, несколько даже карикатурный «культ личности» Хрущева. «Советская действительность» (это был один из терминов советского «новояза») не могла внушать большого уважения. К тому времени, когда я закончил школу-десятилетку, у меня, как и у многих других молодых людей моего поколения, сложилось чувство (может быть, не всегда четко осознаваемое) неприятия окружающей «советской» жизни. Хотелось уйти от нее куда-нибудь подальше.
А с середины 1950-х годов в советском «медийном мире» всё большее место занимала Индия. Сталин, как известно, не очень верил в подлинность независимости Индии и считал лидеров Индийского Национального Конгресса, в том числе М.К.Ганди и Дж. Неру, «агентами британского империализма». Хрущев же «реабилитировал» независимую Индию и установил с ней «дружбу». В конце 1955 года Хрущев и Булганин (тодашний советский премьер-министр) посетили Индию с официальным визитом, а еще до этого, летом того же года, в СССР приезжал Дж.Неру. Аристократический, утонченный облик Неру заметно контрастировал с грубостью тогдашних советских «вождей». В 1961 в СССР, как и в остальном мире, широко отмечали столетие со дня рождения Рабиндраната Тагора. У меня до сих пор хранится номер журнала «Курьер ЮНЕСКО» на русском языке, изданный в 1961 году и посвященный юбилею Тагора. Из этого журнала и других публикаций тех лет возникал образ Индии как страны древней и великой культуры. Эта культура не противопоставляла себя явно официальной советской идеологии, которая нам преподносилась как «самая передовая» и единственно правильная (хотя ее лживость и убогость была уже достаточно очевидна), но как бы игнорировала ее, существовала как бы в другом измерении. Наивному советскому подростку, каким я был тогда, Индия предствлялась совсем иным миром, в который можно уйти от назойливых отечественных проповедников «марксизма-ленинизма». Из всех индийских языков в Москве, как я тогда узнал, преподавали только хинди - в ИВЯ. Поэтому я и решил поступить в этот институт и учить хинди.
Итак, летом 1962 года я сдал вступительные экзамены в Институт Восточных Языков при МГУ. И тогда, и теперь (в Институте Стран Азии и Африки при МГУ) на каждый курс принимали какое-то количество студентов и распределяли их по разным языковым «группам». Как мне объяснили, тех, кто сдал вступительные экзамены на все пятерки, зачисляли в «группу» того языка, который выбрал сам поступающий. А прочих распределяли по «группам» не согласно их желаниям, а по усмотрению начальства. Я сдал экзамены не очень успешно и, когда к концу августа пришел посмотреть результаты, выяснил, что меня зачислили в «группу», где будут изчать африканский язык хауса (о котором я прежде и не слышал). Обескураженный, я пошел на прием к декану Анатолию Тихоновичу Аксёнову и спросил, нельзя ли мне будет всё-таки учить хинди, а не хауса. Декан строго посмотрел на меня и произнес слова, которые я надолго запомнил: «Ты будешь учиться на деньги государства. И куда государство тебя пошлет, там ты и будешь учиться. А не нравится - уходи!». Уходить мне не хотелось, и я стал учить язык хауса.
Это было то, что на английском называется «blessing in disguise». Хауса нам преподавал Юрий Константинович Щеглов (1937-2009), замечательный филолог и во многих отношениях необыкновенный человек. В 1959 году он окончил романо-германское отделение филфака МГУ и к 1962 году уже был знаменит, среди прочего, своим «структурным» исследованием «Метаморфоз» Овидия. Но по причинам, о которых я могу только догадываться, он поступил в аспирантуру в ИВЯ и писал диссертацию о языке хауса. Щеглов начал изучать этот малоизученный тогда у нас язык лишь незадолго до того, как стал преподавать его нам - и получилось так, что мы изучали хауса почти вместе, одновременно учась у Щеглова умению (или искусству?) изучать иностранный язык. «Группа» у нас была хорошая, дружная, учить экзотический язык с умным и творческим преподавателем было интересно. Один из моих «одногруппников», Виктор Яковлевич Порхомовский, впоследствии стал крупным специалистом по афразийским языкам (хауса - один из афразийских языков).
Но в конце первого семестра я понял, что, как ни интересно и приятно учить язык хауса со Щегловым и с моими «согруппниками», африканская культура в целом меня всё же мало интересует и я по-прежнему хочу изучать Индию. Снова пошел к тому же декану. Он снова посмотрел на меня строго, но сказал: «Если сдашь в конце года экзамен по языку хинди, со второго курса переведу тебя в группу хинди». Это был вызов (challenge), который я не мог не принять. В «группе» хинди на моем курсе учился Саша (Александр Александрович) Малиновский, с которым я к тому времени уже подружился. Он - внук известного большевика А.А.Богданова (1873-1928), настоящая фамилия которого была тоже Малиновский, и сын видного генетика А.А. Малиновского. Советским студентам А.А.Богданов был известен прежде всего как «персонаж» книги В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритизм» (1908-1909). В этой книге Ленин обрушивался на Богданова (и других) за отступление от того, что Ленин считал «ортодоксальной» марксистской («материалистической») философией. Богданов написал в ответ небольшую книжку (ее в советских вузах, конечно, не изучали), в которой определял тип мышления Ленина как «религиозно-догматический». Саша Малиновский дал мне тогда почитать эту интересную книжку. Теперь мы знаем, что «религиозно-догматическое» мышление Ленина принесло много бед нашей стране. А научное и философское наследие Богданова до сих пор изучают - и называют Богданова одним из предшественников кибернетики.
У Саши Малиновского тоже был философский склад ума. Он решил учить хинди, потому что читал разные еще дореволюционные книги об Индии, которые были в их семейной библиотеке. Мы с ним часто и подолгу беседовали на разные темы. Когда же я решил учить хинди, чтобы в конце года сдать экзамен, я обратился к Саше за помощью. Хинди на нашем курсе преподавал тот же Анатолий Тихонович Аксенов (1923-1990), по образованию - военный переводчик. Типографски изданных уебников хинди тогда у нас не было. Была лишь «Грамматика хиндустани», авторами которой числились два Баранникова, отец и сын. И еще были разные ротапринтные учебные материалы. Саша дал мне свои учебные тетради, которые он вел на уроках хинди, и те ротапринтные материалы, по которым занимались студенты его группы.
Прежде всего надо было выучить дэванагари. Я спросил у Саши: «Трудно ли выучить дэванагари?». Он сказал: «Не трудно!». Мы сидели в одной из аудиторий ИВЯ, и Саша показал мне акшару «ка», написанную кем-то чернилами на одном из столов. «Ка» была выписана очень красиво, и я сразу ее запомнил: горизонталь и вертикаль (как русское или латинское «т»), слева - петля, а справа - уголок (или хвостик). С помощью Саши одну за другой я выучил акшары дэванагари, потом мы принялись за слова и грамматику. За первые полгода студенты «группы» хинди прошли не очень много. А грамматика хинди оказалась проще (во всяком случае, не сложнее) грамматики хауса. И мне пригодились уроки Щеглова по изучению экзотических языков (до того я учил английский и немецкий). Так что к концу учебного года я догнал студентов «группы» хинди и вместе с ними сдал годовой экзамен по хинди (Щеглову экзамен по хауса я тоже сдал - и мы надолго остались друзьями). Аксенов выполнил свое обещание и со второго курса перевел меня в «группу» хинди.
Еще год мы учились в одной «группе» с Сашей Малиновским, а потом он объявил, что стал православным христианином и крестился. За это его выгнали из университета. Но мы и с ним остались друзьями. Саша потом окончил математико-механический факультет Ленинградского университета и многие годы работал программистом. От православия он в конце концов отошел. В последние годы мы видимся редко, но иногда беседуем по телефону. Я ему очень благодарен за то, что он был моим первым учителем хинди.