воспоминания
Не так давно умер Владислав Галкин.
Вот так уходят люди, а ты их даже почти не знал. Обидно как-то. А ведь для кого-то он был звезда. Те же "Дальнобойщики" и "Котовский", где он не плохо, наверное, сыграл.
Когда я лежала в больнице им. Боткина, мы встретились в коридоре. Красный спортивный костюм и очень сердитый вид. Мне немножко стало неуютно в коридоре от этого угрюмого вида актера. Я не люблю тех, кто не улыбается мне в ответ. А он шел на встречу очень мрачный. И у меня резко испортилось настроение. И уже совсем перехотелось видеть его.
Что было вполне объяснимым желанием не только для журналиста, но и для любого зеваки. А в больнице, надо вам сказать, мало того, что скучно, так еще больница - ирреальный мирок, отгородивший тебя от жизни этой планеты. И пока лежишь на койке, с грустью размышляешь, что там, за окном, - события, новости, происшествия, мероприятия, концерты, изменения в политике, кадрах, умах и т.д. Как на дне океана или в глухой провинции. Или в Обломовке.
И вот он, пришел из настоящей жизни. И не важно, что не совсем тот Галкин, которого караулили все наши товарищи больные.
Вся жизнь переместилась из мира Москвы в нашу планету им. Боткина.
Больница оставила поразительные впечатления, о, которых, я, наверное, еще не скоро забуду.
Любой другой журналист не упустил бы возможности выклянчить у него интервью. Ведь это, по сути, такая благодать. Ты корреспондент и тебя лишили воздуха и свободы, заточили в палату, и , несмотря на это, звезда заболевает и попадает в соседнее отделение (к слову, пробиться родственникам и друзьям к больным там очень не просто).
Но мы существовали с ним в этом коридоре в другом измерении и качестве. Я перестала быть журналистской, а он перестал быть звездой. Мы превратились в обычных пациентов и стали на равных.
Отношение к другим людям в больницах безумно нежное и трогательное, даже заботливое (86-летняя бабуля с четырьмя сломанными ребрами и пневмонией ухаживала за мной, как за младенцем). Чувствуя боль, ты осознаешь, что кто-то другой так же мучается. И ты пропускаешь чужую боль не мысленно - но физически.
Вот так уходят люди, а ты их даже почти не знал. Обидно как-то. А ведь для кого-то он был звезда. Те же "Дальнобойщики" и "Котовский", где он не плохо, наверное, сыграл.
Когда я лежала в больнице им. Боткина, мы встретились в коридоре. Красный спортивный костюм и очень сердитый вид. Мне немножко стало неуютно в коридоре от этого угрюмого вида актера. Я не люблю тех, кто не улыбается мне в ответ. А он шел на встречу очень мрачный. И у меня резко испортилось настроение. И уже совсем перехотелось видеть его.
Что было вполне объяснимым желанием не только для журналиста, но и для любого зеваки. А в больнице, надо вам сказать, мало того, что скучно, так еще больница - ирреальный мирок, отгородивший тебя от жизни этой планеты. И пока лежишь на койке, с грустью размышляешь, что там, за окном, - события, новости, происшествия, мероприятия, концерты, изменения в политике, кадрах, умах и т.д. Как на дне океана или в глухой провинции. Или в Обломовке.
И вот он, пришел из настоящей жизни. И не важно, что не совсем тот Галкин, которого караулили все наши товарищи больные.
Вся жизнь переместилась из мира Москвы в нашу планету им. Боткина.
Больница оставила поразительные впечатления, о, которых, я, наверное, еще не скоро забуду.
Любой другой журналист не упустил бы возможности выклянчить у него интервью. Ведь это, по сути, такая благодать. Ты корреспондент и тебя лишили воздуха и свободы, заточили в палату, и , несмотря на это, звезда заболевает и попадает в соседнее отделение (к слову, пробиться родственникам и друзьям к больным там очень не просто).
Но мы существовали с ним в этом коридоре в другом измерении и качестве. Я перестала быть журналистской, а он перестал быть звездой. Мы превратились в обычных пациентов и стали на равных.
Отношение к другим людям в больницах безумно нежное и трогательное, даже заботливое (86-летняя бабуля с четырьмя сломанными ребрами и пневмонией ухаживала за мной, как за младенцем). Чувствуя боль, ты осознаешь, что кто-то другой так же мучается. И ты пропускаешь чужую боль не мысленно - но физически.