история на диване
Небольшая история, которая служит послесловием к несостоявшемуся обмену (http://gerda-svinopas.livejournal.com/359310.html) . Тот же восемьдесят седьмой год, но уже глубокая осень. Москва. К моим старшим друзьям, у которых в те годы я останавливался, зашел завсегдатай дома - бывший диссидент и самиздатчик, в будущем - известный политконсультант и публицист, а в тот момент - сотрудник небольшого, почти ведомственного журнала. В общем, знаете кто, назовем его RP. Журнал оказался вдруг передовым и стремительно набирал популярность, что было во многом заслугой именно RP. Накануне я был на встрече редакции и авторов журнала с читателями и записывал на диктофон то, что нужно было сохранить для истории - гласность начинала безумствовать, смелость высказывания стала критерием истины и авторы соревновались в обличениях. Запись тогда была делом хлопотным и отвлекала от погружения в происходящее посильнее фотосъемки. Диктофон нельзя было просто включить и выключить - кассет на все смелые речи просто не хватало. Нужно было, записав очередную, тут же принять решение, сохранять её для истории или нет. Если нет, то быстро перемотать пленку, чтобы сделать следующею запись поверх приговоренной. Но никаких сомнений в том, чтобы сохранить запись выступления RP не было.
Он чуть ли не впервые выступал публично, но оказался ярче, чем записные ораторы - «прорабы перестройки», блиставшие смелостью и ранами. На их фоне RP отличился самостоятельностью и нетривиальностью формулировок. Впрочем, он почти на любом фоне отличается этим до сих пор, а тогда это было впервые явлено не в узком кругу своих, а публично. Один из признанных, а позднее и канонизированных прорабов даже вскочил после выступления RP выступать по второму разу. Это была очевидная ревность - человек явно почувствовал, что его заслуги могут быть недостаточно оценены в нахлынувшую эпоху, его - "ума, чести и совести" шестидесятников. Он только что с такой откровенностью открыл перед залом свои незатянувшиеся раны и многие, казалось бы, готовы были эти раны зализать. И на тебе - публика уже внимала не ему, а доселе неизвестному сотруднику редакции, который о своей биографии ничего не рассказал, гонителей не разоблачал, могилы не раскапывал, но чем-то важным людей зацепил.
А на следующий день RP зашел в дом, который был близок нам обоим, и застал там меня, обложенного магнитофонными кассетами. Вряд ли их было больше десятка, может быть, и несколько меньше, но картина по тем временам была впечатляющей. Во всяком случае, RP посмотрел на это так завороженно, что этот взгляд помню через четверть века, хотя не сразу истолковал его верно - решил, что он заинтригован моим занятием. "Вот, - сказал я, - всего два дня в Москве, а..".
- А что ты пишешь?
- На будущее пока записываю. Твою вчерашнюю речь записал. Так что "все ходы записаны".
С момента знакомства я чувствовал в RP что-то от неповторимого Остапа (и надо сказать, не только я) и, может, поэтому в разговорах с ним всегда вставлял цитаты из жизнеописания товарища Бендера. Однако, он не подхватил интонацию. Он проводил взглядом мою руку с кассетой, которую я поднял, демонстрируя ему, а потом опять положил на диван, и произнес:
- Слушай, давай я тебе еще одну надиктую, а ты мне дашь какую-нибудь. Лучше чистую.
Кассету, кажется, я ему подарил. По крайней мере, так мне сегодня хочется думать.