безвременье вливало кофе в них?
Безвременье вливало кофе в них?
Каждое утро раздумываю, сварить кофе или нет. Не ленюсь, а определяюсь: хочу или не хочу. Даже не каждое - почти каждое. А «на природе», как сейчас, могу за день-два так и не вспомнить, что кофе существует, если только не попадется на глаза. Иначе говоря, кофемании как личной проблемы для меня не существует. Но всякий раз, когда варю кофе, вспоминаю о том, что пристрастие к кофе может быть проблемой общественной. Узнал об этом в Будапеште тридцать лет назад от венгерских друзей. На рубеже семидесятых-восьмидесятых поднялась тревога по поводу вырождения нации из-за чрезмерного потребления крепкого кофе. Тревогу запустили не диетологи, а наркологи, кофемания была объявлена видом наркомании. Разрабатывались и внедрялись какие-то меры, чтобы остановить её рост. В общем, многое напоминало советские меры по борьбе с алкоголизмом. Меня так это впечатлило, что автоматически выныривает из памяти , когда стою у плиты и тупо смотрю на коричневую поверхность в джезке (джезва, джезва - усвоил, привыкнуть не могу), чтобы не упустить момент прорыва этой поверхности по её периферии бодрыми пузырьками. Но мы и тридцать лет назад знали, а теперь тем паче понимаем, что причины нашего массового алкоголизма коренились в общественном строе, а вот венгры, интересно, обсуждали социальные причины кофемании. Что они говорили у себя на кухнях, попивая кофе и ругая власть. Соединяли ли две эти темы, как мы за бутылочкой обсуждали, отчего народ пьет в мертвую. Говорили ли что-нибудь по этому поводу западные «голоса»? Не знаю венгерского языка и не ведаю, возлагают ли вину за кофеманию на коммунистический режим, советскую оккупацию и мировой сионизм.
Каждое утро раздумываю, сварить кофе или нет. Не ленюсь, а определяюсь: хочу или не хочу. Даже не каждое - почти каждое. А «на природе», как сейчас, могу за день-два так и не вспомнить, что кофе существует, если только не попадется на глаза. Иначе говоря, кофемании как личной проблемы для меня не существует. Но всякий раз, когда варю кофе, вспоминаю о том, что пристрастие к кофе может быть проблемой общественной. Узнал об этом в Будапеште тридцать лет назад от венгерских друзей. На рубеже семидесятых-восьмидесятых поднялась тревога по поводу вырождения нации из-за чрезмерного потребления крепкого кофе. Тревогу запустили не диетологи, а наркологи, кофемания была объявлена видом наркомании. Разрабатывались и внедрялись какие-то меры, чтобы остановить её рост. В общем, многое напоминало советские меры по борьбе с алкоголизмом. Меня так это впечатлило, что автоматически выныривает из памяти , когда стою у плиты и тупо смотрю на коричневую поверхность в джезке (джезва, джезва - усвоил, привыкнуть не могу), чтобы не упустить момент прорыва этой поверхности по её периферии бодрыми пузырьками. Но мы и тридцать лет назад знали, а теперь тем паче понимаем, что причины нашего массового алкоголизма коренились в общественном строе, а вот венгры, интересно, обсуждали социальные причины кофемании. Что они говорили у себя на кухнях, попивая кофе и ругая власть. Соединяли ли две эти темы, как мы за бутылочкой обсуждали, отчего народ пьет в мертвую. Говорили ли что-нибудь по этому поводу западные «голоса»? Не знаю венгерского языка и не ведаю, возлагают ли вину за кофеманию на коммунистический режим, советскую оккупацию и мировой сионизм.